возмущается тем, что для великого человека не находится другого места, как
в тюрьме; эта трусливая, лицемерная публика заявляет, что он "уже искупил
свое преступление". Но мы чувствуем не так, мы способны понять, что он
поступил, как человек убеждения, и что преступник был не он, а осудившие
его лакеи капитала.
- И примите в расчет еще одно: если возвращается Мэнни, его руками
восстанавливаются все старые условия. Если же его нет, то противники с
нами торгуются, соглашаются на одно, отказывают в другом; и возможно, что
масса поддастся на частичные уступки.
- Наконец, разве нам не дороги интересы самого дела, которое мы выполняем,
самих Великих Работ? Ведь это интересы человечества. И разве они не
требуют, чтобы дело было передано тому, кто гениально его задумал, и кто
лучше всех сумеет вести его?
- А в том, в чем он нам враждебен, мы сумеем бороться с ним тогда, когда
он будет стоять против нас. И тогда, братья, мы постараемся показать себя
достойными и _такого_ врага!
После речи Нэтти несколько минут никто не брал слова. Пораженные,
ошеломленные слушатели отдавались своим тяжелым мыслям. Видя такое
положение, выступил Арри:
- Я подтверждаю вам истину того, что сказал Нэтти. Больше, чем кто-либо из
вас, я ненавидел инженера Мэнни; и тогда я вначале горячо стоял за борьбу.
Но некоторые факты скоро вызвали во мне сомнение. Когда Маро тайно пришел
ко мне и, рассчитывая на мою наивность, под видом фальшивого призыва к
спокойствию, старался разжечь меня на агитацию лично против Мэнни; когда
затем неизвестно откуда явилась и сразу распространилась массами анонимная
брошюра, толкавшая на забастовку, тогда я почувствовал, что тут что-то
неладно. Я убеждал товарищей приостановиться и выяснить дело, я указывал,
что кто-то хочет играть нами, и наш сегодняшний председатель поддерживает
меня. К несчастью, стачка возникла стихийно, и мы не успели никого
убедить; а нас, как и весь Совет Федерации, немедленно вслед за тем
арестовали, чтобы еще усилить ожесточение братьев. В тюрьме предательским
способом мне устроили побег, при котором должны были убить меня, чтобы я
не явился свидетелем на процесс Мэнни. Случайно рана оказалась не
смертельной. После этого я решил употребить все усилия, чтобы узнать
правду. Друзья доставили мне в тюрьму книги, я изучил нужные науки, увидел
ясно обман и подлую измену, догадался, зачем и кому она была нужна. Но у
меня были только догадки, - доказательства нашел Нэтти; ему долго пришлось
искать их. Когда же, два года тому назад, я вышел из тюрьмы, то все заботы
направил на восстановление нашей Федерации, а о том, что знал, не говорил
никому, чтобы враги не были как-нибудь предупреждены и не помешали Нэтти
довести его дело до конца. Но теперь все подготовлено, настало время
действовать.
После Арри взял слово молодой делегат, который чаще всех перебивал речь
Нэтти.
- Хорошо! - сказал он нервным, прерывающимся от волнения голосом. - Нэтти
и Арри убедили меня, я буду голосовать за их план. Но посмотрите, братья,
как ужасно наше положение. Вот мы сейчас узнаем много вещей, о которых не
подозревали. Но ведь от них зависит наша судьба, наша жизнь, наша воля.
Предатели говорили нашим братьям, что Мэнни напрасно послал их на болота,
- _те поверили_. Арри был десять лет в тюрьме, он изучил геологию и
говорит нам, что это - ложь; мы, конечно, _верим_ ему. Нас заставили
лишних два года работать на тех же болотах под предлогом какого-то
каменистого грунта; и мы ничего не знали. Нэтти объяснил, что этого не
было нужно, что инженеры лгали; мы _верим_ Нэтти. Нас принуждают работать
с негодным динамитом, который каждую минуту может взорвать нас, и мы
теперь только, после гибели тысяч людей, в первый раз об этом услышали.
Нэтти - инженер, он сделал анализ, мы имеем все основания _верить_ ему. Но
что же это такое: верить, верить и верить! И потом, если бы Нэтти не ушел
из рабочих в инженеры, если бы Арри не мучился десять лет в тюрьме, мы,
может быть, ничего этого не узнали бы; наши решения были бы другие, наши
силы были бы растрачены неразумно. Разве это не рабство, не самое худшее
рабство? Нэтти, Арри, братья, где выход из него? Как сделать, чтобы мы
могли сами _знать_ и _видеть_, а не только верить? Или это невозможно, и
всегда будет так, как теперь? А если это невозможно, то стоит ли жить и
бороться, чтобы оставаться рабами?
Нэтти ответил ему:
- Брат, ты положил руку на больное место. Наука до сих пор - сила наших
врагов: мы победим тогда, когда сделаем ее нашей силой. Тут перед нами
великая и трудная задача. Мы будем, конечно, отвоевывать свободное время,
чтобы учиться. Мы будем брать знание всюду, где возможно. Но этого мало.
Обрывки и крошки знания - это не то, с чем можно сознательно решать самые
важные и сложные вопросы жизни.
- Некоторым из нас удастся, как удалось мне, ближе подойти к чужой науке и
овладеть как следует какой-нибудь ее частью. И этого мало. Для пролетария
завоевано только то, что завоевано для всех. А нынешняя наука такова, что
даже избранным, которые нашли доступ к ней, достается ее малая доля: одна
специальность. На большее не хватит времени и сил. Но специальность не
дает понимания трудовой жизни в целом.
- Мне пришлось изучать разные науки; я мог сделать это, потому что
способности у меня больше, чем у многих других людей. Изучая, вот к чему я
пришел. Нынешняя наука такова же, как общество, которое создало ее: она
сильна, но разъединена и масса сил в ней растрачивается даром. В ее
дроблении каждая часть развивалась отдельно и потеряла живую связь с
другими. Оттого получилось много уродливостей, масса бесплодных ухищрений
и путаницы. Одни и те же вещи, одни и те же мысли в разных отраслях имеют
десятки разных выражений и в каждом из них изучаются, как нечто новое.
Каждая отрасль имеет свой особый язык - привилегия посвященных,
препятствие для всех остальных. Много трудностей порождается тем, что
наука оторвалась от жизни и труда, забыла о своем происхождении, перестала
сознавать свое назначение; отсюда мнимые задачи и часто окольные пути в
простых вопросах.
- Все это заметил я в современной науке, и мнение мое таково. Такая, как
теперь, она не годится для рабочего класса, и потому, что слишком трудна,
и потому, что недостаточна. Он должен ею овладевать, изменяя ее. В его
руках должна стать и несравненно проще, и стройнее, и жизненнее. Надо
преодолеть ее дробление, надо сблизить ее с трудом, ее первым источником.
Это - огромная работа. Я начал ее; другие, кому удастся найти пути и
средства, будут продолжать. Первые шаги, как всегда, будут делаться в
одиночку; а потом силы объединятся. Одному поколению не выполнить дела, но
каждый шаг его будет частицей освобождения.
- Задача поставлена, необходимая задача. Она потребует бесчисленных
попыток, мучительных усилий; путь к ее решению пройдет через многие
неудачи и крушения. Но такова и вся наша борьба. Она тяжела и не может
быть иною, потому что высок наш идеал. А если бы она была легка, тогда,
братья, стоило бы говорить о ней?
2. Возвращение
Инженеру Мэнни в тюрьме была предоставлена возможность не только
заниматься наукой, что разрешалось вообще заключенным, но также следить за
всем ходом общественной жизни. Вероятно, тут был известный расчет со
стороны его врагов: заставляя его присутствовать при разрушении созданной
им организации, при удалении лучших его сотрудников, при измене остальных,
хотели усилить для него нравственную пытку, чтобы тем вернее навсегда
сломить его волю. Первые годы Фели Рао не терял надежды подчинить его,
сделать союзником в своих планах и несколько раз тайно, через директора
тюрьмы, предлагал ему, вместе с полным помилованием, все те условия,
которые когда-то передал ему в последнем разговоре Маро. Мэнни не отвечал
на эти предложения. Он все время продолжал разработку своего плана работ,
пользуясь всеми новейшими исследованиями. Вместе с тем он успел сделать
несколько важных изобретений, которые были потом применены на работах.
Фели Рао чувствовал себя неспокойно. Общественное мнение по разным поводам
то и дело возвращалось к вопросу о Мэнни и с каждым разом высказывалось
настойчивее в его пользу. В парламенте раздавались резкие речи;
правительству и верным депутатам становилось все труднее удерживать
прежнее положение. Рао решил, что надо во что бы то ни стало отделаться от
опасного противника. Но в тюрьме это было невозможно. Центральный Дом
Заключения отличался такой идеальной организацией контроля, что для
убийства потребовалась бы целая масса подкупленных сообщников, и дело
неминуемо обнаружилось бы. От имени Президента Республики Мэнни на десятом
году тюрьмы было официально предложено помилование. Мэнни отказался: по
закону он имел право на это. Он не знал, что это спасало его жизнь. Но
общественное мнение было неприятно поражено непримиримостью Мэнни. Для
Фели Рао это было хоть каким-нибудь выигрышем.
Но вдруг разразился удар грома. Одновременно вышел манифест Федерации
Работ, манифеста ряда других союзов о солидарности с нею и книга Нэтти:
"Великие Работы и великое преступление". Рабочие давали правительству и
парламенту для ответа месячный срок, угрожая всеобщей забастовкой; книга
Нэтти сразу нашла миллионы читателей. Его разоблачения вызвали массу
подтверждений; немедленно явились и новые обличители. В столице и крупных
центрах произошел ряд демонстраций. Министерство пало. Даже президент
Республики вышел в отставку.
Новое правительство, не имея надежного большинства в парламенте,
немедленно его распустило и назначило новые выборы. Оно заявило рабочим,
что во всем существенном согласно с их требованиями, и организовало
следствие по поводу разоблаченных преступлений. Было привлечено к суду
множество финансовых и парламентских дельцов; министр юстиции распорядился
арестовать самого Фели Рао. Но тот не допустил этого: видя, что партия
проиграна, он застрелился.
Мэнни опять было предложено помилование. Он снова отказался. Правительство
не знало, что с ним делать, и было вынуждено ждать, пока собрался
парламент. К этому времени следствие добыло уже массу материала; в том
числе выяснилось многое относительно закулисной стороны процесса Мэнни.
Наконец выборы закончились, и депутаты съехались. Президентом Республики
был избран прежний министр, поддерживавший Мэнни. На совещании
правительства с лидерами его партии были выработаны новые предложения
инженеру Мэнни.
Он ничем не выразил удивления, когда в его камеру неожиданно явились
президент Республики с премьером и министром юстиции; он только с легкой
иронией предложил им свой единственный стул, а сам отошел и прислонился
возле окна. Президент официально заявил ему, что правительство, ввиду
открывшихся новых фактов, думает предложить Верховному Трибуналу пересмотр
его дела. При этом, до нового решения дела, он, Мэнни, мог бы быть
предварительно освобожден и предварительно восстановлен в своих правах.
Правительство желало бы заранее знать, будет ли он удовлетворен такой
постановкой вопроса и согласится ли на этих условиях немедленно вступить в
выполнение прежних обязанностей.
- На этих условиях - нет, - отвечал Мэнни. - Я не согласен на
предварительное освобождение. Если будет назначен пересмотр, я не буду
участвовать в процессе и ограничусь заявлением, что приговор этого
трибунала для меня нравственно безразличен.
- Но почему же, наконец, - воскликнул министр юстиции, - почему вы так
упорно отклоняете все самые почетные возможности, которые вам
предлагаются? Если это протест против несправедливости, то она сделана вам
лично, а вы сами совершаете несправедливость по отношению к интересам
человечества! Рабочие вас требуют, все общество желает вашего возвращения,
для дела оно необходимо, и вы все отвергаете! Чего же вы хотите?
Мэнни с улыбкой сказал:
- Вы меня не совсем поняли. Я отклоняю суд Верховного Трибунала, потому
что считаю его первый приговор несправедливым; и, следовательно, с моей
точки зрения, второй приговор также ничего не докажет, кроме готовности
судей исполнять волю правительства, в чем я и не сомневаюсь. Я хочу
пересмотра дела иным, высшим судом - судом Человечества. Чтобы сохранить
во всей полноте и неприкосновенности право на эту апелляцию, я должен
отказаться от всякого компромисса, от всякого явного или замаскированного
помилования. Вот почему я останусь здесь до конца. Но я не отказываюсь
работать. Я все время следил за делом, разрабатывал его планы и могу
руководить им независимо от места, где буду находиться, - как вы, господа
министры, руководите республикой, большей частью не покидая своих бюро.
Тут есть неудобства и трудности, - я признаю это, - но если вы хотите,
чтобы я взялся за дело, то вам надо примириться с ними.
- Вы представляете себе, насколько неловким будет все это время положение
правительства? - с горечью сказал премьер.
- Вот уже больше двенадцати лет, как я нахожусь тоже в несколько неловком
положении, - возразил Мэнни.
- Мы подчиняемся! - сказал президент.
3. Отец!
Газеты некоторое время волновались по поводу отказа Мэнни от пересмотра
дела, но в конце концов общественное мнение успокоилось на том, что он,
очевидно, эксцентрик и, как великий человек, имеет право быть таковым;
было написано несколько ученых статей о родстве гениальности с
сумасшествием, они много читались и цитировались; а вывод был тот, что
теперь общество сделало с своей стороны все возможное и ни в чем упрекнуть
себя не может. "Великий человек" относился ко всему этому с великим
равнодушием и энергично вел реформу организации Великих Работ.
Из своих старых сотрудников он выбрал десять опытных, надежных людей и
разослал их ревизорами по местам. Им были даны полномочия отстранять
недобросовестных служащих, не стесняясь их рангом, приостанавливать
действие убыточных контрактов и подрядов, разбирать требования рабочих,
восстанавливать прежние условия труда и прежние порядки. Каждый ревизор
сам должен был подобрать себе помощников и взять их с собою, чтобы в
случае надобности заменять ими удаляемых крупных агентов. Ревизоры
принялись за дело как нельзя энергичнее, были неподкупны и беспощадны.
Газеты "либералов" - прежней партии Фели Рао прозвали их "палачами герцога
Мэнни".
Ревизовать и реформировать Центральное Управление работ было задачей
особенно важной, но и очень сложной. Мэнни сначала сам думал выполнить ее,
но оказалось, что тюрьма значительно стесняла его в этом; а между тем тут
нужна была особенная быстрота. Тогда он письмом пригласил к себе автора
книги разоблачений.
Когда Нэтти явился, Мэнни, предложив ему сесть, сразу спросил его:
- Вы социалист?
- Да, - ответил Нэтти.
Мэнни посмотрел на него с большим вниманием. Впечатление получилось
благоприятное: ясные лучистые глаза, открытое лицо, лоб мыслителя,
стройная и сильная фигура... Мэнни пожал плечами и про себя, вполголоса -
тюрьма развила в нем такую привычку - произнес:
- Впрочем, Ксарма, великий ученый, тоже был социалистом.
Потом, заметив свою невольную откровенность, он засмеялся и сказал:
- В сущности, это не касается меня. Я хотел, если это возможно, узнать от
вас, какими путями вы собрали весь материал своих разоблачений.
Нэтти сжато рассказал о разных связях, которыми он воспользовался, о тех
приемах, иногда рискованных и не вполне легальных, которые он применял,
чтобы достать документы, о содействии рабочих и их организаций. Мэнни
слушал с интересом, расспрашивал подробности. Несколько раз Нэтти
приходилось затрагивать важные технические вопросы. Мэнни с удивлением
убеждался в огромных специальных знаниях своего молодого собеседника.
Особенно его поражало глубокое, отчетливое понимание руководящих идей всех
основных планов системы работ. Мало-помалу разговор целиком перешел на эту
почву.
Нэтти с большой смелостью предложил ряд крупных изменений в опубликованных
раньше проектах. Мэнни принужден был констатировать, что некоторые из этих
изменений уже были внесены им в последующей разработке планов и что
остальные заслуживают, во всяком случае, обсуждения. Глаза Мэнни сияли; он
с трудом скрывал свою радость: он нашел больше, чем искал.
Возвращаясь к прежнему сюжету разговора, он спросил:
- У вас есть, вероятно, еще материалы, кроме тех, которые вошли в вашу
книгу?
- Да, - отвечал Нэтти, - и очень много: все то, что давало подозрения и
вероятности, но не представлялось вполне доказательным. Если вы желаете, я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг