руки, уставилась на меня черными от злости глазищами, в глубине которых
застыл то ли горький упрек, то ли затаенный вопрос.
- Сердишься? - продолжал я. - Тебе было больно? Извини, ты сама
заставила...
Снова молчание, немой взгляд повелительных и вместе с тем страдальческих,
как у обиженного ребенка, глаз.
- Чего молчишь? Ты понимаешь меня? Она понимала, это я видел. В ее немоте
мне почудился вызов. - Так и будешь молчать? Ладно, уйду. - К этой женщине?
Я так и сел. Палеолит заговорил. Но, бог ты мой, и там ревность! Только это
проглянуло из глубины веков, первым приветом прозвучало оттуда, да так, что
хоть смейся, хоть плачь. Мне стало до того тошно, что я едва не заткнул
лингвасцет.
- Не твое дело, - сказал я через силу. - Так вот почему ты на нее
кинулась.
Глаза Эи сверкнули. - Ты нарушил табу, она нарушила, - смерть! Вот тебе,
тупо подумал я. Вот тебе, идиот, не прикладывай свою мерку ко всему на
свете. Какое же табу, интересно, мы с Жанной нарушили? Женщине не входить в
чужую пещеру? Мне не покидать эту пещеру без спроса?
Механический клекот лингвасцета придавал нашему объяснению оттенок
нереальности, хотелось выглянуть в окно, чтобы сообразить, какой сейчас на
дворе век. И с этой неразумной оголтелой дикаркой отправляться в
хронопутешествие?! Расспрашивать ее о Снежке?
- Слушай, - не выдержал я. - Я спас тебя? Спас. Накормил, позаботился? В
чем же моя вина?
- Ты спас, позаботился, а затем привел другую женщину. Так, все-таки
ревность, дремучая, пещерная ревность... Ну, брат, попал же ты в переплет!
- Глупышка, она сама пришла. Сама, я даже ничего не знал. Разве так не
бывает? Она мой друг, не более.
- А я? - Ты тоже. - Нет. Ты знаешь! Почему лжешь? Этой ночью я взяла тебя
в мужья.
Я ошалело тряхнул головой. Захотелось опрометью кинуться вон, лишь бы не
слышать этого звенящего в ушах безумия. Я тупо уставился на лингвасцет.
Может, он переврал? Или Эя сошла с ума?
Ни то, ни другое. - Мы вместе спали во сне. - Во сне... Вот оно что! Я
чуть не расхохотался, хотя мне было, ей-ей, не до смеха. Бедная девочка! Это
же надо - выйти замуж в сновидении.
И самое глупое, теперь неизвестно, что делать. Ведь это для нее всерьез.
Реально. До сих пор меня обманывало, все-таки обманывало внешнее сходство Эи
с девушками моей эпохи. Теперь истина предстала во всей своей
парадоксальности: сознание Эи не отличало сна от реальности! Или, скажем
осторожней, не всегда отличало. В нем путались подлинные и мнимые события,
сновидение уравнивалось в правах с действительностью. Эта особенность
первобытного сознания была давно известна историкам, но я, признаться, не
очень-то им верил. В голове никак не укладывалось.
Что же теперь делать?
Ничего, подсказал мне здравый смысл, ровным счетом ничего. Встать и уйти,
крепко заперев за собой дверь, как если бы там остался не человек, а пума.
Что еще можно сделать? Был план, замечательный план, взять Эю, чтобы она
помогла быстро сориентироваться на месте, вернуть девочку к родным,
использовать ее как посредника, в худшем случае обменять на Снежку. Отличный
план, только, как видно, неосуществимый. Эя и хронолет?!
Я достал нож, протянул его Эе.
- Я не виноват. Я не спал с тобой, это тебе приснилось. Все это козни
злого духа, который хочет нас погубить. Но если ты уверена, что я виноват, -
убей.
Я действовал по наитию. Впрочем, я был уверен, что успею перехватить нож,
так как Эя, конечно, понятия не имела о самбо.
Ее глаза расширились. Она взяла нож, недоверчиво провела пальцем по
острию, блеск стали ее, кажется, удивил.
Я не шевелился. - Ты любишь меня? - спросила она, поворачивая нож. - Нет.
- Я тоже нет. Вот те раз! Все мои умозаключения снова пошли насмарку, и,
стыдно признаться, эти ее слова слегка кольнули мое самолюбие.
- Мужа, который не любит и не любим, не убивают. Нет табу... Уф! Что ж, и
на том спасибо. Эх, девочка, какие же мы друг для друга... инопланетяне.
Только тебе, как ни странно, пожалуй, проще освоиться в моем мире, чем
наоборот, потому что ты все тотчас сообразуешь со своими представлениями,
пусть ложными, зато все- все объясняющими, а я так не могу, мне непременно
надо добраться до истины, вот и блуждаю сейчас в потемках. Ведь чем меньше
света, тем труднее зрячему, а слепому все равно.
-...Нет табу, есть другая женщина. Такого мужа наказывают. - Что-что?.. -
Но ты меня спас. Долг противоречит долгу... О, небо, когда же это кончится?!
Пещерная, грязнолицая девчонка среди чудес иного мира решает, наказать или
не наказать своего высокообразованного потомка, такая ирония кого угодно
сведет с ума.
- Знаю! - Эя подпрыгнула. - Ты сильный, добрый, странный, чужой, ты
можешь стать... Хочешь?
Блеснув, лезвие ножа рассекло воздух. Вступив на покатый лед, надо
скользить до конца. Я машинально кивнул, тут же сообразив в испуге, что
кивок, быть может, значит для Эи совсем не то, что для меня. К счастью, как
потом оказалось, кивок и в ее мире выражал согласие.
- Дай руку...
Стиснув зубы, я протянул руку. Она приложила к ней свою, и прежде чем я
успел опомниться, нож рассек кожу обоих. Наша кровь брызнула и смешалась.
- Теперь ты сестра мне, я сестра тебе, мы одна душа, одна жизнь!..
Глаза Эи сияли, как два черных солнца. Она говорила что-то еще, в упоении
шептала какие-то заклинания, лепетала детские восторженные слова,
означающие, что она теперь не одна, но закончила весьма прозаично:
- Сестра, я голодна, дай мне поесть, сестра!
Я встал, на негнущихся ногах подошел к синтезатору и заказал завтрак.
Если бы всю эту ночь и утро я провисел вниз головой, то, верно, чувствовал
бы себя лучше.
Зато я обрел "сестру".
Меж тем мой голубоглазый Вергилий, плотно устроившись на том месте, где
вскоре должна была оказаться Эя, все говорил и говорил, я послушно кивал,
память жила своей жизнью, сознание - своей, как вдруг это хрупкое равновесие
было нарушено.
-...Говорю это в последний раз, поскольку вы стартуете раньше, чем
предполагалось, и, следовательно, возможность все повторить целиком отпадает.
- То есть как? - удивился я. - Старт перенесен?
- Да, он состоится сегодня, ориентировочно в двадцать три ноль-ноль. Эту
новость я отнес напоследок, чтобы она не помешала вам усвоить нужную
информацию.
Отнес напоследок! Да, конечно, спокойствие, спокойствие, прежде всего
спокойствие и невозмутимость. Я глубоко втянул дымный или кажущийся дымным
воздух. Все вокруг выглядело скорей полем технического разбоя и разорения,
чем благонравной картинкой предстартовой готовности. Конечно, наладчикам
видней, разумеется, им видней. Опережение на целых восемь часов, возможно ли
это? Значит, возможно.
- Успеете? - Это вырвалось против моей воли. На лице моего Вергилия,
когда мы вылезли, впервые проступила бледная, как осенний рассвет, улыбка,
- Волнуетесь? - А вы? - ответил я вопросом на вопрос. - Я, как видите,
трепещу. Ничего, привыкну. Понимаю, вас смущает весь этот кажущийся
беспорядок. Психологи правильно советовали не допускать вас и дублера к
рабочему месту, пока не будет наведен глянец, чтобы вы не усомнились в
надежности техники. К сожалению, времени нет, все надо осваивать на ходу.
- Не беспокойтесь, нам ли привыкать к технике во всех ее видах, - сказал
я, не очень кривя душой, потому что одно дело беспокоиться о сроках и совсем
иное хоть немного не доверять машине, от которой зависит твоя жизнь. - Вы
закончили, я могу быть свободным?
- Нет. Прежде я должен проверить ваши знания. Пожалуйста, начните с
самого начала - и в полном объеме.
- Послушайте. - Мой голос напрягся, потому что его заглушил кибер,
который с лязгающим звуком пытался преобразовать синеватый брусок металла в
нечто, похожее на каракатицу. - Послушайте, я делал это уже раз десять. Вам
мало?
Ответом был укоризненный взгляд.
- Так надо, скоро прибудет комиссия. - Он вдруг перешел на свистящий
шепот. - Она уже здесь.
Комиссия действительно приближалась. По-журавлиному вскидывая ноги, через
кабели шествовал Алексей. Двое других были мне незнакомы. Один был в
грязной, как смертный грех, робе, он на ходу тряпкой вытирал руки, заодно
ему не мешало бы вытереть лицо. Нет, все-таки я его знал: то был генеральный
конструктор, Второй был розов, улыбчив и свеж, словно только что хорошо
выспался, искупался в море и теперь готов послушать хорошую музыку, стихи
или что-нибудь другое столь же приятное.
- Начнем, - без всяких предисловий сказал конструктор, как только мы
поздоровались.
Алексей и улыбчивый кивнули. Конструктор глядел на меня с прищуром, точно
выискивал, в какой части моего существа может скрываться брак. Улыбчивый
смотрел ободряюще, усталое лицо Алексея выражало желание поскорее покончить
с этой формальностью. Мой голубоглазый наставник отступил в сторону, от его
педантичного спокойствия следа не осталось, он весь был трепещущей жилкой.
Вокруг даже шум, казалось, притих. "Интересно, - пронеслось в мыслях. - Как
они будут меня провожать? Цветами? Ой, вряд ли, не то время..."
Я набрал в легкие воздух и начал:
- Аппарат, именуемый хрономашиной, предназначен для автономного
перемещения в...
- Это никого не интересует, - с ходу перебил меня главный. Перебил с
таким раздражением, что я было обиделся, но тут же сообразил, что это и есть
проверка - посмотреть, как поведет себя человек, которого внезапно сбили с
толку.
- Это никого не интересует, - повторил он (улыбчивый закивал). - Не
сомневаюсь, что матчасть вы освоили. Что вы предпримите, если во время
перехода внезапно начнете терять сознание?
- Для начала прибегну к помощи нашатыря. - Я сдержал улыбку. - И других
средств стимуляции, каковые предусмотрены в бортовом комплекте.
- Кнопка приведения их в действие? - Четвертая в левом подлокотнике. -
Крайняя, - уточнил конструктор. - Не подействует? - Даю реверс. - Не успели,
потеряли сознание. Тогда? - Тогда сработает автоматика. - Опишите, каким
образом. Я начал описывать. На лицах всех троих возникла внимательная скука.
Однако долго им скучать не пришлось. Не потому, что у конструктора был
наготове очередной подвох, а потому, что в помещении возник Горзах.
Сам. У меня екнуло сердце. От входа до места, где мы стояли, было метров
пятьдесят, он их пересек с проворством хорошо смазанной шаровой молнии.
- Извините, что вмешиваюсь. Вы разрешите? - Его улыбка осветила всех,
точно прожектор.
- Да, пожалуйста, - слегка недоуменно сказал главный.
- У меня к кандидату в хронавты всего один вопрос. Вы привели к себе
девушку из прошлого, некую Эю?
Это был не столько вопрос, сколько утверждение. - Да, - сказал я. - Тем
самым нарушив приказ. - Какой приказ? - удивился конструктор. - Впервые
слышу. - Вы и не могли слышать, вас он не касался. - Мне он известен, -
вмешался Алексей. - Я... - С вами мы все обсудим, вы не из числа тех, кто
отдает и отменяет приказы. - Горзах говорил спокойно и неторопливо, но его
слова как будто отодвинули присутствующих. - Итак, - он снова обратился ко
мне, - вы нарушили приказ. - Дело в том, что... - Знаю. Я это учел, но
принять и оправдать не могу. Вы отстранены и исключены, можете быть
свободны. А вы, - он вернулся к членам комиссии, - готовьте к отправке
дублера.
Все, я больше для него не существовал. Кто-то, оказалось - улыбчивый,
вовремя схватил меня за руку.
- Послушайте, вы! - крикнул я бешено. - Значит, по-вашему, надо было
оставить эту женщину погибать... Значит, я должен был...
- Вы обязаны были делать то, что обязаны делать все, - неожиданно мягко
сказал Горзах. - Приказы либо выполняются, либо нет, и тогда наступает
развал. Третьего, увы, не дано. Вы поступили благородно, но
противообщественно, иного мнения быть не может. И пожалуйста, не
задерживайте нас. Дублер, полагаю, подготовлен не хуже? Его зовут, если не
ошибаюсь, Нгомо?
Он повернулся к членам комиссии, я снова перестал для него существовать.
На щеках Алексея выступили красные пятна, брови генерального конструктора
как поползли вверх, так и застыли в недоумении. Лицо третьего члена комиссии
ничего не выражало. В зале стало тише, к нашему разговору явно
прислушивались.
- Дублер, разумеется, подготовлен, - медленно проговорил конструктор. -
Его фамилия, вы не ошиблись, Нгомо. Все же я хотел бы уяснить причину столь
необычного отстранения. Меня это как- никак касается, а я почему-то не в
курсе.
Алексей делал мне отчаянные знаки: молчи!
- Мне известна эта история, - заговорил он, опережая Горзаха. - Вот она
вкратце...
Он уложился в минуту. Только факты, но каждое его слово молотом рубило
воздух, и брови конструктора поднялись еще выше, хотя, казалось, они и так
уже были вскинуты до предела.
- Таким образом, - закончил Алексей, - данный поступок дал нам ценную
информацию и повысил шансы на успех. О моральной стороне дела не говорю, она
и так ясна. Настаиваю на пересмотре решения.
- Да, так тоже нельзя, - внезапно сказал улыбчивый, которому теперь,
впрочем, было явно не до улыбок. - Проступок налицо, но есть смягчающие
обстоятельства. Весьма и весьма смягчающие.
- И что же вы предлагаете? - быстро спросил Горзах, но при этом почему-то
посмотрел на генерального конструктора. - Простить и вдобавок увенчать его
лаврами первопроходца?
- О чем вы говорите? - не выдержал Алексей. - Какими лаврами? Человек
рискует собой, а вы... Даже в старину солдату давали возможность искупить
свой проступок кровью!
- Именно потому, что сейчас иное время, я и принял решение отстранить, -
отчеканил Горзах. - Скажите, - он снова посмотрел на генерального, - если в
своей машине вы поставите всего одну ответственную деталь, в надежности
которой не уверены, чем это может обернуться?
- Это риторический вопрос, - сказал тот. - Если бы я заложил в
конструкцию ненадежный элемент, то тут же дал бы себе пинка за ворота.
- Я нахожусь в точно таком же положении, - кивнул Горзах. - Только моя
машина, не сочтите за хвастовство, еще огромней и от ее работы, это опять же
факт, зависит судьба всего человечества. Я подтверждаю свое распоряжение.
Самое ужасное, что Горзах был прав, убийственно прав. Спор еще
продолжался, но мне уже стало все равно. Я побрел к выходу. Все прыгало и
двоилось, как тогда, в подбитом эмиттере.
Так я шел, сам не зная куда. Когда ко мне вернулась способность оценивать
окружающее, я обнаружил себя на берегу пруда сидящим с пучком весенней травы
в руках. На темной воде, как и тогда, когда мы лихо взмывали в небо, чтобы
схватиться с огневиками, желтели палые осенние листья, только их теперь
прибило к берегу, они покачивались на мелкой волне, чуть слышно скреблись о
тростник. Ветер шорохом пробегал по ивам и ветлам, космы ветвей слабо рябили
неподвижную и черную у их корневищ воду, небо было мглистым и таким
спокойным, словно на земле никогда ничего не происходило, не происходит и
произойти не может, а будет все тот же вечный круговорот дня и ночи, весны и
осени, жизни и смерти. По зажатой в пальцах травинке ползла крапчатая
букашка, она упорно спешила к ее игольному острию, не ведая, что дальше
никакого пути нет.
Не знаю, долго ли я так сидел. Время потеряло значение, боли не было,
только глухо саднила обида, что никто в целом мире даже не поинтересовался,
где я, что со мной, в какой пустыне я нахожусь. Впрочем, и это было
правильно, кто же сейчас располагал свободной минутой, уж во всяком случае
не мой дублер Нгомо, тем более не Алексей. Все было правильно, только от
этой правильности ни на что не хотелось глядеть, а хотелось не жить, не
думать, не чувствовать, как вот эта букашка, еще лучше - травинка.
И когда на берегу показался Алексей, сердце не сжалось, не забилось
быстрей, не стало мне ни легче, ни горше, я равнодушно следил за
приближением друга. Он шел, срезал тропинку, в какое-то мгновение мне даже
показалось, что он, как Христос, пройдет сейчас по воде, такое у него было
отрешенное лицо.
- Пережил? - Он опустился рядом. Я промолчал. - Пережил? - повторил он. Я
кивнул. - Хорошо, давай тогда поговорим о деле. - Мое дело, - буркнул я, -
лопата где-нибудь на побережье - Верно, мускулами ты не обижен. - Я смотрел
на воду, он посмотрел туда же. - Сдался, значит, признал правоту Горзаха...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг