тебе прицепил, не потеряешь... Только не спеши, для такого проулочка слишком
уж оно длинное - а то еще споткнешься, нос себе расшибешь. Что я маме твоей
скажу?
После чего Лев заботливо поправил стражнику съехавший набок шлем
с чалмой и, насвистывая, отправился восвояси. Не успел он отойти и на
десять шагов, как сзади раздался характерный грохот. Юноша попытался
встать слишком резко, въехал тупым концом древка в чью-то глинобитную
стену и теперь лежал, задрав ноги под оригинальным углом. "Растыкай бог не
помогает..." - с чисто русской философией бытия отметил Лев, так же
неторопливо продолжая путь.
Где-то после полудня в скромную лавчонку башмачника Ахмеда наведался
солидный седобородый муфтий. Белые одежды сияли натуральным шелком, четки
вращались на пальце со скоростью пропеллера, а голубые глаза из-под высокой
чалмы играли нахальными искорками Башмачник сначала вскочил, кланяясь
духовному лицу и пытаясь поцеловать край его одежд, потом пригляделся...
Некоторое время Ахмед просто стоял соляным столбом, пока степенный аксакал,
обогнув его, без приглашения шагнул в сарайчик и, высунув руку, щедро
сыпанул за пазуху хозяину горсть серебряных монет. Башмачник вслух помянул
безмозглого шайтана, скорбно прикрыл лицо руками, после чего свернул
торговлю и отправился в обжорный ряд. Вездесущие соседи поспешно гадали
насчет нежданной удачи своего товарища, вот уже второй день принимающего
богатых гостей. "Видимо, в своих путешествиях он научился заводить полезных
друзей... - кивали они. - Бухарский купец на осле, почтеннейший муфтий,
словно только что пришедший из медресе. Наверняка ему щедро платят за ужин и
ночлег. Уж не решил ли башмачник открыть здесь свой постоялый двор?"
...Осторожные поскребывания с наружной стороны сарайчика раздались,
едва друзья присели к столу. К столу - это, впрочем, громко сказано: большой
поясной платок был расстелен прямо на полу, а уж поверх него дымились блюда
со свежей бараниной, пирожками в масле, шанхайским рисом и прочими вкусными
сытностями.
- Свои! - глянув в щелку, с ходу определил Оболенский, хотя скребущийся
был одет в платье городской стражи, - Ходжа, заходи! Ахмед, будь другом, еще
один прибор и пиалу для почтеннейшего гостя.
- Домулло?! - искренне поразился башмачник, впуская стражника.
- Был домулло, да весь вышел! - бегло огрызнулся Насреддин и, не
дожидаясь приглашения, бухнулся на пол, скрестив ноги. Левой рукой он
ухватил баранью лопатку с еще теплым мясом, а правой зачерпнул полную
пригоршню плова. Оболенский вытер руки собственной фальшивой бородой и
подмигнул Ахмеду. Тот так и стоял в изумлении, не сводя глаз с обжористого
визитера.
- А я как раз закончил рассказывать веселенькую историю о юном
стражнике, сопровождавшем Багдадского вора в тюрьму. Надеюсь, парнишке не
слишком влетит за бегство такого ценного арестанта? Ей-богу, я бы на месте
Шехмета не наказывал новобранца, он ведь не знал, с кем имеет дело... А ты,
дорогой товарищ, как управился со своим конвоиром?
Ходжа бросил на Оболенского злобный взгляд, цапнул с блюда половинку
курицы и рвал ее кусками, почти не прожевывая. От жира его покрасневшее лицо
казалось покрытым лаком...
- Костюмчик мой, бухарский, успел примелькаться, а тут иду мимо
приличного коттеджика и вижу, как упитанный такой дедуля омовение
совершает. Нет, не во дворе, в домике, но мне при моем росте и через забор
видно. Бросил ему монетку медную в тазик - он так и обалдел! Выскочил с
тазом на порог, смотрит на небо, вроде еще ждет чего-то... Я одежонку
праздничную с крючка снял и тем же макаром, через забор, на улицу.
Переоделся в уголочке, у чьей-то пегой кобылы на ходу полхвоста отрезал -
стал весь из себя такой уважаемый саксаул! А ты где прибарахлился?
Ходжа перестал жевать, долгую минуту смотрел прямо в глаза Оболенского,
ничего утешительного не высмотрел и переключился исключительно на плов.
- Здоров жрать, приятель! Ладно, вижу по лицу, что у тебя большое
горе... Но не совершай распространенной ошибки - горе надо не заедать, а
запивать. То есть топить его в вине, как блудливого котенка! Ахмед, не
жмись! Ну, не жмись, я же давал тебе два кувшина. Посмотри, в каком
состоянии человек...
- Аллах не дозволяет мусульманам... - начал было башмачник, но
небольшой кувшин достал. Насреддин махом вырвал его из хозяйских рук и,
запрокинув голову, не отрываясь, вылакал почти половину. Крякнул, вытер
рукавом губы и, обращаясь в никуда, с чувством заявил:
- Ох и сволочь ты, Лева-джан!
- Как вы... выговариваете... такие слова, домулло?!
- Пусть говорит, - благодушно отмахнулся Лев, делая долгий глоток из
того же кувшина. - Мужики, ну че вы как не родные, елы-палы? Все все
понимают, а туда же... Не было у меня иного выбора! И у него не было! И у
тебя! А теперь все мы... по самую шею... и хрен бы с ним! Ахмед, поставь
назад пиалы, что мы, забулдыги какие - из горла хлебать?!
* * *
Что у трезвого на уме, а у пьяного на языке?
Простая персидская загадка.
- Ну... рас-с-с-кжи, еще раз!
- Не проси! Ты пьяный...
- Сам ты... это слово! Расска-а-жи, а...
- Ходжа, я тебе говорил, чтоб Ахмеду не наливал? Ты глянь, его ж
развезло в стельку!
- Ну, дому-му-му...ло! О! Выг-варил... расс-к-жи!...
- Уговорил, отвяжись только... - Ходжа поудобнее привалился спиной к
согнутому колену Оболенского и в третий, если даже не в четвертый, раз
поведал благородным слушателям свою душещипательную историю. Трое, теперь
уже закадычных, друзей возлежали на старом тряпье, заменявшем башмачнику
постель, и лениво потягивались после сытного обеда. Ахмеду действительно
хватило полторы пиалы местного терпкого вина, чтоб упиться до свинячьего
хрюканья. Лев и Насреддин ощущали лишь легкую эйфорию, говорившую о хорошей
закалке в тяжком деле потребления крепленых жидкостей...
- Начнем с того, что всю дорогу этот внебрачный сын каракумского шакала
клялся, что построит на мои деньги самую большую мечеть. А сам выучится на
муллу, будет по утрам залезать на минарет и своим козлоподобным голосом
славить бессмертное имя Аллаха... Я был терпелив и не разубеждал беднягу,
ибо доподлинно известно: "Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб". К
старым развалинам Гуль-Муллы дотопали где-то к полудню, по пути я еще убедил
его купить мешок побольше для откопанных денег. Так этот предусмотрительный
пасынок безрогой коровы взял такой, что в него можно было запихнуть даже
Тадж-Махал!
- Тадж-Мх...мх...мыхал... Ой, не могу! - опять затрясся в пьяном хохоте
счастливый башмачник. Оболенский благодушно сунул ему в рот недоделанный
чувяк (слишком громкий смех был не в их интересах). Ходжа покачал в своей
пиале остатки вина, зачем-то по-собачьему лизнул его и продолжил:
- Мы зашли за минарет, и он битый час обкапывал своим ятаганом чью-то
могильную плиту. Это, конечно, очень грозное оружие, но в качестве мотыги
никуда не годится. Я, кажется, даже задремал в тенечке, пока взмыленный
бородач окончательно не стер себе руки до мозолей. От жары и пота он снял с
себя все, кроме нижних штанов... И все равно сдвинуть такой кусок камня в
одиночку ему было не под силу. Пришлось признаться, что я делал это с
помощью ночных дэвов, хранителей развалин, и поэтому заклинание их вызова
надо произносить в темноте...
- А... пщему в тем...н... те?!
- Ну они же ночные дэвы... Из тех дэв, что приходят по ночам, по
вызову. Их еще называют путанами, вокзальными феями или вот, как у вас,
ласкательно - "дэвушки"... - охотно просветил Лев.
- Клянусь чалмой пророка, от тебя ничего не скроешь, о мой вороватый
друг! - восхищенно прищелкнул языком Насреддин. - Хотя я имел в виду других
дэвов, но к твоим "ласкательным" мы тоже вернемся в свое время... По моему
совету, этот недобритый брат башкирского барана полез в мешок, дабы во тьме
читать заклинание. Для пущей надежности он освободил мне руки, чтоб я мог
затянуть мешок для исключения попадания, даже случайного, солнечного лучика.
Конечно, я не мог не уступить страстной просьбе мусульманина... Потом он
усердно учил слова (пока я переодевался в его платье) и старательно оглашал
окрестности правдолюбивыми рубай твоего уважаемого дедушки Хайяма: "Мы чалму
из тончайшего льна продадим, и корону султана спьяна продадим.
Принадлежность святош, драгоценные четки, не торгуясь, за чашу вина
продадим!" О Хызр благословенный, голос у недалекого громче, чем у нашего
Рабиновича...
- Да, кстати, а где мой осел?
- Мой! - сухо напомнил Ходжа. - Когда ты втравил меня в это дело, то
сознательно пожертвовал мне осла. Я давно просил у Аллаха ниспослать мне
именно такого. Между прочим, он привязан у задней стены...
- А дальше... ну-у... че он... с ним... дальше-то?!
- Я говорил, больше ему не наливать?
- Я и не наливал, он втихаря из твоей пиалы перелил.
- Вот пьянь! - ахнул Оболенский. - Нашел у кого красть...
- Да уж, похоже, башмачник Ахмед - первый человек, ограбивший самого
Багдадского вора! Ладно, ляг на место, о нетрезвый отпрыск случайной любви
торопливых родителей, я поведаю тебе конец этой истории.
- Ты уже три раза поведывал.
- Вах! Стыдись, Лев! Не тебе же рассказываю... Мне, может быть, самому
приятно лишний раз вспомнить?! Так вот, потом я вышел к мечети, остановил
двух благопристойных юношей, идущих из медресе, и приказал им посторожить
мешок с богохульником и злодеем. Один обещал вслух читать над ним молитву, а
другой - бить по мешку палкой, если раскаяние грешника не будет достаточно
искренним. Надеюсь, все трое с пользой проводят время...
Добросовестного рассказчика прервал торопливый стук копытцем в стену.
Переглянувшись с Ходжой, Оболенский встал и осторожно выглянул наружу -
ослик вовремя поднял тревогу: по базару шли мрачные стражники с черным
ястребом на щитах. Они переворачивали все лотки, заглядывали в палатки,
врывались в лавки, с бульдожьим упрямством кого-то разыскивая. Впрочем, кого
именно, нашим героям объяснять не пришлось - на этот счет у них было только
одно предположение, и оно было верным...
- Шухер, братва! Нас ищут!
- О шайтан! Сколько же меднолобых нагнали по наши головы... - только
присвистнул Насреддин, лихорадочно нахлобучивая на макушку шлем с чалмой.
- Лева-джан, от меня сильно пахнет вином?
- А ну, дыхни! Вау-у... попроси у Ахмеда сырого лука или "Дирол"
ментоловый, а то даже мне от твоего перегара петь хочется.
- Вай мэ! Да на себя бы посмотрел... - в тон отмазался Ходжа. - Бороду
поправь, она у тебя почему-то прямо из левого уха растет, и нос намажь
кислым молоком - горит, как...
- ...лампочка Ильича! - утвердительно закончил Оболенский, быстренько
наводя необходимый макияж. - Берем Ахмедку, грузим плашмя на Рабиновича и
делаем ноги. Аллах не выдаст, верблюд не съест! Насчет верблюда могу
поклясться, сам проверял...
- Да, как говорили мудрецы: "Не знающий укуса пчел не оценит вкуса
меда". Ахмед... Ахмед! О нечестивый внук нетрезвой лягушки, как ты можешь
спать в такое время?!
А бедолагу-башмачника, свято соблюдавшего строку Корана и,
соответственно, давно не принимавшего "за воротник", развезло в никакую!
Благо что пьяных дебошей он пока не учинял, а смирненько храпел себе в
уголке, обняв пустой кувшин и сопя носом в холодные "останки" плова.
- Не надо, не буди! - Оболенский перехватил руку замахнувшегося Ходжи.
- Грузим его так, меньше брыкаться будет. Я за руки, ты за нога, взя-а-ли...
О, какой же ты тяжелый, худосочный производитель кустарных тапок с
загнутыми носами! Рабинович?! Ты хоть не зли, нашел время для шуток...
Видимо, ослик все-таки осознал значимость возложенной на него задачи и
перестал брыкаться. Но в детских глазах лопоухого животного затаились
огоньки невысказанной обиды, ибо возить на себе пьяниц он явно почитал
недостойным! На этот раз Рабинович смолчал и подчинился... Льву не очень
понравилась такая подозрительная покорность, но рассуждать было некогда.
Перебросив блаженствующего Ахмеда на спину ослика, друзья шагнули навстречу
неумолимой судьбе. Почему уже друзья? Да, я помню, что сначала они
совершенно не понравились друг другу, но поверьте, в среде настоящих мужчин
уважение завоевывается быстро. Общие враги порой объединяют сильней, чем
кровные узы. И Ходжа Насреддин в этой долгой, неравной схватке с честью
доказал свое право носить высокое имя "возмутителя спокойствия" в веках! А
Лев... что ж, он всегда слишком легкомысленно относился к славе. Думаю, что
только из-за этого затерялось у неблагодарных потомков его настоящее имя,
оставив нам лишь неотразимый титул - Багдадский вор!
* * *
Настоятель храма просто обязан заниматься боксом!
Золотое правило шаолиньских монахов.
Уйти с базара незамеченными они не могли, стражники Шехмета знали свое
дело, и все уголочки-проулочки были перекрыты основательными пикетами.
Поодиночке нашим героям наверняка бы удалось удрать, но бросить в лавчонке
пьяного Ахмеда - означало навлечь на башмачника справедливые подозрения. Не
говоря уж о том, что пьянство - большой грех в исламе, несчастный в таком
состоянии разом бы выболтал все. Поэтому авантюристы пошли ва-банк, внаглую
двинувшись через весь базар навстречу ожидающим их стражам порядка. Торговцы
и покупатели, местные и приезжие, нищие и дервиши, женщины в чадрах и
босоногие мальчишки - все возмущенно галдели, толкались, путались друг у
друга под ногами, но революций не устраивали, видимо, народу подобные
"базарные чистки" были не в новинку.
- Лев!
- Во имя Аллаха... - царственно продолжал Оболенский, почему-то мелко
крестя каждого, кто кланялся ему как лицу духовному.
- Лев! Чтоб тебе опупеть раньше времени... Ты хочешь нас погубить?!
- Конкретизируйте ваши инсинуации.
- Какого шайтана ты делаешь?!
- Я их благословляю.
- Крестным знамением?! - на полушепоте взвыл Ходжа, он шел чуть сзади,
обливаясь потом, и придерживал пьяного Ахмеда, так и норовившего сползти с
ослика. - Тут же все вокруг правоверные мусульмане! Один ты... Слушай, а ты,
часом, не тайный христианин?!
- Пресвятая богородица, конечно же нет! - искренне возмутился
Оболенский, но в душе засомневался. Уж слишком естественным было для него
упоминание православных святых и ощущение нехватки серебряного крестика на
шее. Но спорить с самим собой в такое отчаянное время казалось
непростительной глупостью, а потому первого же вставшего у них на пути
стражника Лев уже не перекрестил, а... по-отечески обнял, троекратно
расцеловав в обе щеки! Шестеро боевых товарищей обласканного героя буквально
остолбенели на месте... Ну, и в результате Оболенский, естественно, прошел
через караул беспрепятственно. Никому и в голову не взбрело даже задать хоть
один невежливый вопрос такому любвеобильному муфтию, не говоря уж о попытке
задержать... А вот Ходжу Насреддина, разумеется, остановили...
- Из чьего ты десятка, собрат наш?
- Ха, да разве не видно по моей осанке и горделивому виду?! - храбро
ответствовал домулло, бледнея от страха. - Наш десятник человек
мужественный и суровый, с сердцем снежного барса и норовом сибирского тура,
он не любит, чтобы его имя трепали попусту...
- Тьфу, шайтан! Если ты из людей этого зазнайки Махмуда, так и скажи, а
то навертел тут... - сразу "угадали" стражи. Ходжа безропотно кивнул, ему-то
уж точно было без разницы. Главное, что приняли за своего, дальше
посмотрим...
- Кого это ты тащишь?
- Поймал нарушителя заповедей Аллаха - этот наглец не только посмел
пить вино, недозволительное истинным мусульманам, но еще и упился им до
визга презренной свиньи!
- Уй, нехороший сын шакала... - однообразно ругнулись стражники, но
допрос не прекратили. - Брось его в арык, нам поручили более важное дело.
Разве твой начальник тебе не сказал?
- А... м... ну вы же знаете нашего Махмуда!
- Да уж, знаем... Вся городская стража поднята по приказу грозного
Шехмета, да продлит Аллах его годы! В Багдаде появился странный чужеземец,
оскверняющий самим своим дыханием благословенный воздух наших улиц. Этот
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг