упреки и оскорбления. Перспективный мулла стоял опустив голову, с красными
ушами, под градом народного негодования, пока наконец старший стражник не
навел хоть какое-то подобие порядка.
- И где же этот ваш Багдадский вор?
- Это я, - сделал книксен Лев. Все присутствующие разом заткнулись.
Было слышно, как летают мухи, но они, к сожалению, существа неразумные и
театральную паузу держать не умеют. Бородач недоверчиво оглядел Оболенского
и потрепал его по плечу:
- Да уж... с такими особыми приметами, как у тебя, молодец, глупо
становиться вором. Вторых голубых глаз не сыскать во всем Багдаде. Ну, и
что ты украл?
- Одежду, ранее находящуюся в собственности некоего купца Гасан-бея из
Бухары, несколько монет у незнакомого мне торгаша на базаре и вот этого
прекрасного серого осла, еще вчера принадлежавшего двум братьям.
Один из молодых стражей хлопнул себя по лбу и начал что-то торопливо
шептать на ухо старшему. Тот кивал, хмуря брови... Горожане и соседи,
облепившие забор, недоумевающе переглядывались, не понимая, зачем этот
безумец сам на себя наговаривает. Но хуже всех пришлось Ходже
Насреддину... Как бы Лев Оболенский избавил его от необходимости объяснять
"скользкое" появление краденого ослика во дворе своего дома. Этот
невероятный внук старого поэта-пьяницы взял всю вину на себя. Получается,
что он, Ходжа, ни за что ни про что взял и предал хорошего человека, а
жестокие муки совести способен перенести не каждый...
- Похоже, ты говоришь правду, - решил наконец бородатый стражник,
демонстративно кладя мозолистую ладонь на рукоять кривого ятагана. - Пойдешь
с нами, суд эмира праведен и скор. Украденный тобой осел будет взят в уплату
за труд судии, писца и палача.
Оболенский притворно склонил голову и сделал первый шаг к калитке,
пареньки с копьями неловко выстроились сзади. Народ заохал и заахал,
приговор ни у кого не вызывал сомнений, и тут... несчастный Насреддин не
выдержал.
- Прости меня! Прости мою подлость, Лева-джан! И вы... вы все. добрые
мусульмане, простите меня, недостойного! - завопил он, падая на колени и
пытаясь на ходу поцеловать край халата Оболенского.
- Да простит тебя Господь, как я прощаю, - царственно задержался
кудрявый аферист. - Ибо сказано в Писании; "Прощай обидчикам своим и тебе
простится на небесах". Я уже почти возлюбил тебя, сын мой!
- Какой сын? - оторопел Ходжа.
- Ну, не сын, брат... - поправился Лев, улыбчиво пояснив для старшего
стражника: - Ведь все мы братья во Христе.
- Что?! - побагровел тот. - Так этот неверный баран тебе еще и брат по
вере?
- Почему же только по вере... Вообще-то у нас, реальных братанов, целая
система конкретных взаимоотношений. Все по уму и по понятиям: я ворую, он
продает. Укрыватель и соучастник...
- Не-е-е-ет!!! - взвыл почти обезумевший домулло, но Оболенский
спокойно предложил:
- Не верите? Идите в дом и посмотрите...
В скромный домик Насреддина вломились все, включая наиболее любопытных
соседей. Бедный хозяин наконец-то на самом деле потерял сознание - по стенам
висели дорогие ковры, по углам валялась парча и шелк, на полу сгрудилась
серебряная чеканная посуда, а на самом видном месте стоял большущий
раскрытый мешок дорогого пакистанского опиума. С таким поличным стражники не
брали еще никого...
* * *
На чужую кучу неча глаз пучить.
Это о жадности, честное слово.
Сам Оболенский уверял меня, что никакого особенного стресса не
испытывал. Не сейчас, а вообще... Тьфу, ну, я имею в виду не когда им обоим
вязали руки, намереваясь вести в зиндан, а вообще - в связи с неожиданным
перемещением на средневековый, сказочный Восток. Так вот, стресса
никакого! Нормальные люди кричат, бьются в истерике, рвутся домой, к маме, -
словом, ведут себя как все реальные (невымышленные) перемешенцы во
времени. Это только у плохих писателей-фантастов героя перебрасывают черт-те
куда, а у него даже нос не почешется. Можно подумать, ему в собственном мире
терять было нечего... А как же дом, друзья, учеба, работа, семья и
родственники? Им-то каково, когда их сослуживец, друг или законный муж
исчезает неизвестно куда?! Тут такое поле для классических мексиканских
трагедий, что уже не до фэнтези... Нет, дорогие мои, нормальный человек от
перемещения всегда испытывает стресс и страдает всегда - это я вам заявляю
вполне авторитетно. Но Лев явление уникальное... Никакого страха, никакой
паники, никакой истерики с выжиманием слез и битьем себя коленом в грудь -
ни-че-го! Ну, разве что огромное любопытство... Он с наслаждением впитывал в
себя саму атмосферу нового и забытого (как ему казалось) мира, искренне
считая волшебный Восток своей единственной родиной. Незнакомым словечкам,
периодически у него выскальзывающим, мой друг значения не придавал. Он и
смысл-то их помнил весьма приблизительно, изо всех сил убеждая самого себя в
том, что он непременно должен завоевать законное "место под солнцем". Или,
вернее, отвоевать его назад, ибо его род - род Багдадских воров Оболенских -
наверняка заслуживал большего, чем тюрьма и плаха...
- Ходжа? Ну, улыбнись, перепетуля, к тебе обращаюсь...
- Чего тебе надо, о погубитель?
- Знаешь, зачем я все это сделал?
- Чтобы тебе не было скучно сидеть в кандалах в одиночку... Любому
шайтану ясно, что вдвоем веселее кормить вшей в эмирском зиндане. Можно
даже поспорить, кто из нас больше придется по вкусу...
- У тебя черный юмор, будь оптимистом!
- Не знаю, что ты называешь этим словом, но оно наверняка вредно для
печени...
- Все, не смеши меня больше, а то я забуду, с чего начал. Сейчас
стражники малость придут в себя и потащат нас к вашему местному прокурору.
А там, как мне помнится, обитается некий злой дядя по кличке Шехмет. Так
вот, поверь мне, он себя судебным разбирательством утруждать не будет -
повесит нас обоих за милую душу, и все!
- Да, господин Шехмет - человек горячего нрава... Но вешать никого не
станет, он нас обезглавит или четвертует. Говорят, ему нравится запах
крови...
- А-а... вот тут-то мы, кажется, начинаем понимать друг друга. Подхожу
к сути: если ты настоящий Ходжа Насреддин, то избавь нас обоих от столь
дебильной смерти! На всякий случай намекаю - лично меня эти смешные узелки
на запястьях не удержат.
- Ты - наглый, лукавый, коварный, хитроумный, бессовестный отпрыск
великого змия-искусителя, обладающий в придачу ко всем перечисленным порокам
упрямством лопоухого осла!
- Не трогай Рабиновича! Он мой напарник...
- Нет, это мой осел! Мой, мой, мой...
- Должен ли я понимать это как твое безоговорочное согласие?!
Ответить Насреддин не успел, так как именно в эту минуту стражники
наконец-то определились с примерным планом действий. Один молодой напарник
оставался охранять "место преступного сговора" (то есть маленький
однокомнатный домик, набитый украденным добром). Старший бородач и второй
юноша должны были отконвоировать "злодеев" в зиндан, где их, возможно,
пожелает увидеть тот самый грозный начальник, чей суд скоротечен и страшно
справедлив. "Страшно" - здесь ключевое слово, а "зиндан" - специальная яма с
узкой горловиной, куда задержанных ослушников опускают на веревке.
Классических тюрем, как в цивилизованной Европе, в древнем Багдаде не
практиковалось.
По счастью, более опытный стражник повел их в зиндан окольной дорогой.
Она, конечно, была более длинной, но зато на пустынных старых улочках
исключалось столкновение с другими стражниками, которые могли бы
присоединиться к конвою и, соответственно, потребовать свою часть награды
(хотя, по правде говоря, у бородача уже лежали за пазухой два серебряных
блюда, а под щитом через руку был переброшен изрядный кусок шелка...).
Позабытый ослик осторожно цокал копытцами сзади.
Как только любопытные слегка отстали, окончательно разнюнившийся Ходжа
Насреддин ударился в скорбный плач:
- О, Аллах, прости меня, недостойного! Зачем я крал?! Зачем укрывал
вора?! Это все злобные происки шайтана, попутавшего, сбившего с истинного
пути доверчивого мусульманина... О, позор на мою бедную голову! Зачем я
перепродавал краденое?! Зачем копил эти бесчестные деньги, нажитые
неправедным трудом? О мои бедные родители... они бы восстали из могил, если
бы узнали, чем занимается их единственный сын, навеки опозоривший имя
отца! Разве принесли счастье мне, ненасытному, эти три тысячи таньга?!
- Сколько-о-о?!! - Стражники дружно споткнулись на ровном месте.
Домулло закатил глаза, тяжело вздохнул и незаметно пихнул Оболенского
локтем. Лев удовлетворенно хрюкнул и поддержал комедию:
- Молчи! Ничего им не говори! Это твои... мои... наши таньга!!!
- Вай мэ! Безумец, как ты можешь думать о презренных деньгах, когда
наши грешные души вот-вот предстанут перед престолом Аллаха?!
- Точно, точно... - торопливо закивали стражники. - Облегчите свое
сердце, и Всемилостивейший дарует вам путь к гуриям рая!
- Какие, к чертям, гурии?! - вовсю веселился Лев. - Молчи, Ходжа, они
просто хотят забрать наши деньги!
- Как смеешь ты такое говорить?! Эти достойные люди, что служат в
городской страже нашего эмира, под благословенной рукой самого Шехмета, -
гордость и честь Багдада! Не чета нам, преступникам и негодяям... Я хочу,
чтобы моя совесть была чиста! Три тысячи таньга, две сотни дихремов...
- Ва-а-а-х!!!
- Не перебивайте, уважаемые... - вежливо попросил Насреддин
остолбеневших слуг закона, - я еще ничего не сказал о золоте.
- Ну хоть о золоте-то не говори! - театрально взмолился Оболенский,
мгновенно схлопотав древком копья по голове. Это здорово охладило его
творческий пыл, и он вынужденно заткнулся, предоставив возможность герою
многих сказок и легенд доиграть эту авантюру самому. Чем тот и
воспользовался в полной мере...
- О доблестные и отважные герои, я вижу, что сердца ваши так же чисты,
как сталь эмирского ятагана. Позвольте же мне, закоренелому преступнику и
презренному обманщику, совершить хоть один праведный поступок перед тем, как
закончится мой бесславный жизненный путь! Возьмите все спрятанные деньги -
три тысячи таньга, две сотни дихремов и... я точно могу вам довериться?!
Стражники с выпученными от воодушевления глазами страстно поклялись
всем на свете, что только им можно доверять. У обоих от алчности уже
тряслись руки, бежала слюна и подкашивались ноги в коленях.
- На другом конце города... - торжественно-замогильным тоном
заговорщика начал Ходжа, выдержав долгую паузу, - у старого минарета
Гуль-Муллы, под третьей плитой от края тени крепостной стены, в тот миг,
когда солнце встанет в зените и...
- Что "и...", уважаемый?!
- Я... О, Аллах, всемилостивейший и всемогущий! Как я мог забыть...
Пять шагов на север или восемь на юг?! Нет, нет, нет... Может быть,
двенадцать на восток и рыть землю под чинарой? Не помню... Будь ты проклят,
шайтан, запутавший мою бедную голову! Как я теперь объясню этим праведным
мусульманам, где закопаны три тысячи таньга, двести дихремов серебром и
девяносто пять динаров золотом?!
Сумма решила дело. Бородач, как старший, быстро договорился с зеленым
напарником, что-то ему пообещав, и тот, едва не плача, повел Оболенского
куда следовало. А Ходже Насреддину пришлось топать в противоположную
сторону, и его крики еще долго разносились по проулку:
- Заклинаю вас построить на эти деньги мечеть! Самую большую, самую
красивую мечеть во всем Багдаде! Чтобы любой мусульманин, от самого эмира до
простого базарного башмачника, поминал мое имя добрым словом! Запомните, от
эмира и до башмачника...
- Место встречи изменить нельзя, - сентиментально пробормотал
Оболенский. Молоденький стражник осторожно подталкивал его тупым концом
неудобного копья. Ослик увязался за Насреддином...
* * *
Научи дурака Аллаху молиться,
он во время намаза лоб расшибет.
Общая проблема новичков в медресе.
Помню первый шок Маши Оболенской, когда после очередного визита к
бессознательно лежавшему в коме мужу ее остановили на выходе из
больничного отделения. Двое милиционеров и страшно смущающаяся медсестра
очень вежливо попросили предъявить сумочку. Ничего не понимающая Маша
безропотно сдала вещи и даже позволила работникам органов поверхностно
ощупать карманы своего полупальто. Не обнаружив ничего особо интересного
(читай: особо ценного, подозрительного, наркотического, огнестрельного или
запрещение-валютного), милиционеры принесли соответствующие извинения, и
медсестра самолично проводила госпожу Оболенскую к выходу. По дороге она
счастливо проболталась (под большим секретом, разумеется), что в их больнице
стали обворовывать. Причем не больных, а исключительно медицинский персонал
любого ранга! Сначала пропадали какие-то мелочи типа ручек, градусников,
блокнотов и брелков. Поначалу никто и не тревожился - ну мало ли куда могла
закатиться дешевая авторучка или затеряться телефонная книжечка?
Согласитесь, это еще не повод бить тревогу... Но вот когда начали исчезать
деньги, кошельки, часы и кольца, главврач решился прибегнуть к услугам
опытных оперов. Да и решился-то, к слову, только после того, как в один из
обходов "оставил" неизвестно где дорогой "роллекс" и фамильную печатку с
алмазиком. Последние два дня в здании больницы постоянно дежурил милицейский
наряд. Проверяли практически всех. Ничего из пропавшего или украденного
обнаружено не было. Зато успешно задержали зав. больничной столовой при
попытке вынести за территорию двенадцать килограммов диетического мяса. Это
внесло хоть какие-то надежды на справедливость "высшего суда", но
таинственный вор так и не был обнаружен...
С храбрым азиатским юношей Оболенский управился минут за пять. Причем
без эффектных каратистских ударов ногами в вертикальном прыжке, на полном
шпагате, пяткой в ухо. Нет, все оказалось гораздо проще и практичнее...
- Алло, служивый! Глянь-ка, что-то у меня веревки на руках
развязались...
- О шайтан!
- Вот и я говорю, поправить бы надо, а то сбегу еще... - Лев повернулся
к стражнику спиной и пошевелил сваливающимися с пальцев путами. Парнишка
доверчиво прислонил к заборчику долгомерное копье и взялся за веревки. Что
произошло дальше, он, по-видимому, так и не осознал - одно мгновение, и
тугие узлы стянули его собственные запястья! Каким образом, стоя спиной и
ничего не видя, можно было провернуть такой фокус - остается только
догадываться... Думаю, что всех чудес воровского таланта, дарованного ему
черным джинном Бабудай-Агой, не знал даже сам Оболенский.
- Что... что ты наделал, злодей?!
- К незнакомым людям старшего возраста надо обращаться на "вы"! -
наставительно поправил Лев и, примериваясь, взялся за копье.
- Пощадите! - приглушенно пискнул стражничек, от великого испуга падая
на колени. - Уважаемый Багдадский вор, не убивайте меня, а? Мама плакать
будет...
- Да уж, старушка бы огорчилась... Ладно, позверствую как-нибудь в
другой раз, с кем-нибудь еще и не в этом месте. Так и быть, отпущу тебя
живым-здоровым, но за это выполнишь одно мое поручение.
- Все, что захотите, почтеннейший! Папой своим назову!
- Ну, это лишнее... - великодушно отмахнулся Лев. - Просто передавай от
меня привет господину Шехмету, уточни, понравилось ли ему мое вино, и
попроси, чтобы он сегодня же сообщил вашему эмиру о том, что я вернулся!
Запомнил? Пусть знает: Багдадский вор в городе и имя ему - Лев Оболенский!
- Шехмет... вино... эмир... вор... Оболенский-джан! - торопливо выдал
парнишка, боясь, что "злодей" передумает. Но нет, Лев лишь одобрительно
кивнул и, чуть оттянув локти стражника назад, просунул меж ними и спиной
древко его же копья.
- Молодец! Пересказал все, как на экзамене, немножко по-своему, но
очень близко к тексту. Теперь можешь идти с докладом к начальству. Копье я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг