злодей ограбил целый бухарский караван, украл стада ослов у двух братьев,
жестоко обманул и избил самого юного стража и в довершение всех
преступлений... попытался отравить самого господина Шехмета!
- Ва-а-а-х... - невольно вырвалось у обалдевшего Ходжи. - Так этот гад
упер столько добра и даже не поделился с товарищем?!
- Не болтай лишнего! О том, как, чем и с кем делится Далила-хитрица или
Али Каирская ртуть, запрещено даже думать! Что-то плохо вас учит этот
тупоголовый Махмуд...
- О благороднорожденные друзья, - отдышавшись и хоть как-то уняв
безумно бьющееся сердце, заговорил Ходжа. - Я сейчас же последую вашему
совету, сброшу недостойного в арык, отведу его осла в наши казармы и усердно
примусь за розыски чужеземца. Молю об одном - скажите, где мой десяток?
- Да вон же, разуй глаза! - сочувственно посоветовал кто-то.
Насреддин повернул голову, глянул, изменился в лице и, не вдаваясь в
объяснения, размашистым шагом рванул с базара. Стражники Шехмета чуть
удивленно воззрились ему вослед, пока шестеро других стражей с полуголым
человеком не подбежали к ним, возмущенно вопя:
- Зачем вы отпустили злодея?! Это же коварный обманщик Насреддин,
фальшивый мулла и бесстыжий плут! Он украл всю одежду бедного Фарида...
Теперь уже все тринадцать городских стражников, таким вот несчастливым
числом, развернулись в погоню. И надо признать, догнали бы фальшивого
"собрата" достаточно быстро (тот не мог бежать, вынужденно придерживая
постоянно сползающего башмачника), но на пути преследователей непоколебимой
скалой встал высоченный муфтий в белых одеждах:
- Во имя Аллаха, остановитесь, еретики! Еще шаг - и я тут же всех от
церкви понаотлучаю на фиг!
Стражники невольно замерли, сраженные мощью львиного голоса и опасным
русским весельем, заигравшим в голубых глазах представителя мусульманского
духовенства. Оболенский, как вы помните, беспрепятственно прошедший мимо
оцепления, повернул назад, как только увидел, что его друзьям грозит
опасность. Прикрывая широкой спиной отход Ходжи, Ахмеда и Рабиновича, он
воздел руки к небесам и постарался возвысить голос так, чтоб его услышало
полбазара:
- Именем Господа нашего, принявшего смерть на кресте, и пророка его
Мухаммеда, прокляну каждого, кто только вякнет слово против! Это до чего же
вы тут дошли без духовного пастыря?! Своим же правоверным морду бьете...
Можно подумать, у вас на роль боксерской груши других вероисповеданий мало?
А преподобные Муны, Шри-Чинмои бритоголовые, гуру Нахабы, Ваджры всякие, я
уж молчу о Роне Хаббарде... Вот где разгуляться чешущемуся кулаку истинного
мусульманина! Покайтесь, дети мои... Покайтесь в грехах своих публично! Или
я за себя не отвечаю...
- Это... он! - почему-то тонюсеньким голоском пропищал тот самый
бородач, что арестовывал Льва и "одолжил" свой костюмчик Насреддину.
Теперь он белел среди разодетых в шелка и доспехи товарищей нижними
шароварами и, дрожа, махал в сторону Оболенского руками. - Это он -
Багдадский вор! Я запомнил его по глазам...
Стражники нервно склонили копья, народ со всех сторон окружил их
плотной стеной, ожидая развязки. Прочие слуги закона бросили свои посты,
освободив все проходы, и также двинулись к месту развития основных событий.
Убедившись, что на него все смотрят и бежать в общем-то некуда, Оболенский
поучительно покрутил пальцем у виска:
- Дожили... Нет, граждане багдадцы, вы только гляньте, что тут за
произвол творится?! Меня, честного православного муфтия, какая-то шавка
полицейская во всех грехах обвиняет...
- Да он же это! Точно - он, клянусь Аллахом! - Осмелевший от численного
превосходства Фарид бодро прыгнул вперед, вцепился в белую бороду Льва и...
оторвал ее напрочь. Народ испуганно ахнул... Но вместо того чтобы упасть,
обливаясь кровью, "православный муфтий" почесал гладко выбритый подбородок
и, повернувшись к людям, заявил:
- Вот! Видели?! При всем базаре опозорили уважаемого человека - бороду
оторвали... И кто?! Извращенец в нижнем белье, горилла с тараканьими
мозгами! Ну, че? Так никто и не заступится за мое духовное лицо? Ладно,
тогда я сам...
Никто и моргнуть не успел, как мощный свинг Оболенского отправил
раздетого стражника в короткий полет. Для остальных шехметовцев это
послужило сигналом к бою... Нет, как бы то ни было, один против двенадцати
Лев бы не выстоял. Он только-только успел всласть дать в ухо самому
резвому, как над базаром взлетел истошный крик какого-то фанатичного
поборника истинной веры:
- Что же мы стоим, правоверные?! Муфтия бьют!!!
Это было первое всенародное гулянье за многие годы...
* * *
Зиндан - театр, а воры в нем - актеры.
Лирика.
Лев рассказывал, что ему в этот день здорово досталось, но и он, как
водится, отвел душу. Вообще, жители Востока гораздо более законопослушные
граждане, чем, например, европейцы или, не приведи господи, россияне. Это у
нас с вами чуть что не так - народ разом в обиженку, и очередной бунт
обеспечен. О крупных исторических восстаниях (типа разинщины, пугачевщины
или, тем более, Октябрьской революции) речь даже не идет. Если полистаете
страницы учебника истории, то поймете, что мелкие бунты, на уровне губерний,
уездов, городков и деревень, в России вспыхивали едва ли не с помесячной
периодичностью. Прямо какие-то регулярные "критические дни" для страны,
прошу прощения за вульгарность... На Востоке, в Персии или Аравии, все было
гораздо более благопристойно (по крайней мере внешне). Может быть, там
законы пожестче, может, люди умеют учиться на чужих ошибках, но вот то, что
произошло на багдадском базаре, было для города из ряда вон выходящим
событием. Учинить грандиозную драку, выступив против стражи Шехмета, а
значит, и против самого эмира... это круто! Держу пари, разгоряченные
багдадцы и сами не поняли, куда влезли... Мусульмане приучены к покорности
"властям предержащим" и решились на активное противодействие закону
исключительно потому, что усмотрели в поведении стражи явное оскорбление
ислама. Факт избиения ни в чем не повинного "муфтия" (то есть лица
духовного, облеченного доверием Аллаха) подрывал в глазах народа сами устои
истинной веры. На чем, как вы видели, и удалось сыграть беспринципному
голубоглазому мошеннику. И о чем Лев, кстати, ни разу не пожалел, хотя
размышлять об этом ему пришлось в тюрьме...
Зиндан. Красивое, загадочно-звенящее слово, а на деле - сырая, вонючая
яма за конюшней, на задворках глинобитного барака, гордо именовавшегося
казармой. Оболенского повязали чисто случайно, кто-то из стражников сломал
тяжелое копье о его кудрявую голову, и бессознательного святошу, словно
пойманного гиппопотама, под шумок уволокли с базара. Его честно тащили на
собственных горбах четыре стражника, все прочие так завязли в драке, что
явились уже под вечер, хромая и поддерживая друг друга. Высокородный
господин Шехмет тут же приказал посадить Багдадского вора на кол, но был
срочно вызван к эмиру и перенес казнь на утро. Таким образом, Оболенский
пришел в себя спустя довольно долгое время от боли в голове и ломоты в
пояснице. Вокруг кромешная тьма... Где-то высоко маленькое, круглое
окошечко, прикрытое деревянной решеткой, и сквозь него струится слабенький
лунный свет.
- Какого шайтана я здесь делаю? Неужели сам заполз с похмелюги... - К
чести нашего героя, стоит признать, что он ни от чего не открещивался и, как
попал в столь незавидное положение, вспомнил быстро. - Ах ты, стража
шехметовская, мать вашу за ногу да об стенку! Запихнули - таки ясного сокола
в камеру одиночную, срок безвинно мотать... Ой, ешкин кот, а условия-то тут
какие свинские!
Кое-как встав на ноги и убедившись, что на первый взгляд ничего не
поломано, не откусано и не отрублено, Лев попытался осмотреть место своего
заключения. Результаты показались ему не очень утешительными: большая яма
без малейших намеков на удобства (нет ни нар, ни туалета, ни питьевой
воды), стены гладкие из обожженной глины (изнутри зиндан заполняли ветками и
запаливали огромный костер, укреплявший глину на стенах до крепости
стандартного кирпича), выход один - через отверстие сверху, но оно так
высоко, что подняться без веревки или лестницы - задача абсолютно
невыполнимая. На холодном полу нашлось немного перепрелой соломы, обрывки
тряпок и чьи-то кости. Ну, и воздух... соответственный. От столь ужасающей
антисанитарии Лев впал в глубокую депрессию. Он грузно уселся прямо на пол и
очень тихим голосом, сдержанно, без истерики, попытался поговорить сам с
собой. Обычно это считается первым признаком сумасшествия, но, поверьте, не
в нашем случае.
- Тихо, Левушка, не плачь, не утонет в речке мяч! Надо мыслить
позитивно, так и дедушка Хайям учил, чтоб ему... Отдыхает старый хрен
где-нибудь на Карибском побережье, коктейли через трубочку пьет, девиц в
бикини любовными рубай охмуряет, а я тут сижу по уши в вонизме, как граф
Монте-Кристо! Ох, ох, ох... что ж я маленьким не сдох?! Конечно, таланты у
меня, как у самого крутого уголовника. Могу украсть... все, что хочешь, могу
украсть! Даже эту долбаную тюрьму, но для этого мне надо оказаться вне ее, а
не внутри. Внутри красть нечего, следовательно, профессиональные данные
пропадают всуе...Хотя, с другой стороны, руки-ноги целы, голова... еще
болит, но пока на месте, а значит - жизнь продолжается! Эх, любо, братцы,
любо! Любо, братцы, жить! С вашим атаманом не приходится тужить...
Раздумчивое пение Оболенского прервал мелкий камушек, стукнувший его по
макушке. Первоначально он не уделил этому особого внимания. За что
соответственно получил по маковке вторично.
- Грех смеяться над больными людьми! - громко объявил Лев, шмыгая
носом. Больной не больной, но насморк от такой сырости почти неизбежен...
Наверху раздалась приглушенная перепалка. Кто-то с кем-то яростно спорил, и
смутные обрывки фраз заставили-таки обиженного узника поднять голову.
- Живой... А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга...
- Ты с ума сошел, клянусь Аллахом!
- Да никто не узнает...
- Три таньга?! Мы спорили на четыре!
- Господин Шехмет нас убьет...
- Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, еще
две таньга...
- А я думал, муфтий не может быть вором...
- Ни за что у нас не сажают! Сам решетку поднимай...
- Где лестница?
- На твои таньга, подавись!
- Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил... Эй,
уважаемый! Эй!
"Уважаемый" - это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил,
то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а
неприятно...
- Что надо, кровососы?
- Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые
вещи... - Решетка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба
четко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. - Скажи нам
правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?
- Ну, допустим...
- Что он сказал? Кого допустим? Куда?! - ветревоженно вмешались еще два
голоса, но тот, что расспрашивал заключенного, поспешил успокоить
неизвестных товарищей:
- Он сказал "да"! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от
истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон!
Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть все на
свете?
- Ну, в принципе...
- Где?! - теперь впал в легкое замешательство даже говоривший, и Лев
вынужденно уточнил:
- Я могу украсть все, что угодно, но для этого мне необходима некоторая
свобода действий.
- А-а... - облегченно выдохнули все три голоса сразу. Потом голова
пропала, решетка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на
совещание. Спустя пару минут все вернулось на круги своя, а человек в чалме
торжественно спросил у Оболенского:
- О великий вор, отмеченный хитростью самого шайтана, можешь ли ты
поклясться именем Аллаха, что не причинишь нам вреда, если мы тебя
ненадолго выпустим?
- А зачем?! - на всякий случай крикнул Лев.
- Мы с друзьями поспорили и хотим воочию убедиться в твоем
непревзойденном искусстве...
* * *
Мал золотарь, да ароматен.
Рекламная распродажа.
В ту судьбоносную минуту наш герой не думал ни о чем, кроме как о
возможности покинуть это темное, сырое и смрадное место. Он охотно
поклялся светлым именем Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего (а если бы
попросили, то и любым дополнительным божеством в придачу, ибо ничего
святее свободы для него в тот момент не было). Впрочем, врожденная
московская смекалка и опыт юридических уверток позволили ему исключить из
клятвы слово "вред", а сконцентрировать обещание на стандартных: "не убью,
не покалечу, не ударю в спину..." и так далее. Ведь под понятием "вред"
можно было бы предположить и логичный побег с шехметовского подворья, а Лев
скрытно намеревался воспользоваться для этого любым шансом. Итак, в
изукрашенном звездами круге над головой узника показалось бревно. Или,
правильнее сказать, толстая жердь с набитыми поперечными брусьями. На
Востоке это сооружение смело именовалось лестницей. По ней Оболенский с
замиранием сердца и выкарабкался наверх, к долгожданной свободе. Почему
долгожданной? А вот вас бы засунуть в такую яму хотя бы на пару часов, и я
охотно послушал бы, какие ласковые и красочные эпитеты вы придумали бы этому
месту. Лев ощущал себя узником Бастилии, томившимся в застенках как минимум
сорок лет! Лестницу тут же вытянули обратно, зиндан прикрыли деревянной
решеткой, а Оболенскому связали ноги. Он не протестовал, просто стоял не
шевелясь, жадно, полной грудью вдыхая прохладный воздух ночи. Кто-то тронул
его за плечо, и блаженно жмурящийся Лев ощутил легкий запашок... вокзального
туалета! Диссонанс с благоуханиями восточной ночи был так велик, что бедного
вора аж передернуло от омерзения. Он наконец-то спустился с благословенных
небес на грешную землю и соизволил оглянуться... Его окружали три человека.
Двое в стандартных одеждах городской стражи, без копий и щитов, но с
ятаганами за поясом, а третий... странный какой-то. Вроде бы упитанный, хотя
одет в рванину, на голове чалма уложена конусом сантиметров на шестьдесят в
высоту, левая щека перевязана платком, наверное, флюс, и запах... Запах шел
именно от этого третьего!
- Поклянись именем Аллаха, что ты не приблизишься к нам и не нанесешь
нам обиду! - потребовал вонючий тип.
- С превеликим удовольствием, - честно ответил Лев, отступая в сторону.
- Да я к тебе под угрозой расстрела не прикоснусь... Мужики, из какого
унитаза вы его выловили?
- Это новый золотарь, - хихикнув, просветили стражники. - Он чистит
отхожие места и увозит на своем осле мусор.
- Ясненько... Ну, и чего от меня надо друзьям ассенизатора?
- Видишь ли, уважаемый, - опять вмешался в разговор чистильщик
сортиров. - Я имел дерзость поспорить с этими высокородными господами, что
истинный Багдадский вор способен за одну ночь обчистить все подворье
великого Шехмета.. - А мы клянемся, что это не под силу никому!
- Как скажете, благородные воины... но я поставил на этого человека все
двенадцать таньга и своего осла в придачу.
- Угу... ты еще штанишки свои положи сверху, и парни сами откажутся от
выигрыша... - душевно посоветовал Лев, но общую суть проблемы уловил. -
Итак, если я награблю тут у вас целую гору добра и никто даже не почешется,
ты, санперсонал, получаешь?..
- Двадцать четыре таньга, - хором подсказали стражники.
- А если хоть кто-то проснулся или кучка награбленного слишком
маленькая, то весь барыш (монетки плюс осел) идет доблестным слугам
закона?
- Истинно так, - кивнул золотарь.
- Ну а что, собственно, с этого поимею я? - резонно вопросил практичный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг