знают, что не последнее чучело отдал тебе бедный бухарский купец из
Самарканда. Люди! Взгляните на нее. У кого есть дочь лучше, выше и сильнее
моей?!
- Пусть говорит, - милостиво качнул бородой эмир, - купеческая натура
всегда берет верх - он не может не похвалить свой товар:
- Глядите же, правоверные мусульмане, и пусть взоры ваши видят истину,
ибо дочь моя заметней, чем знамя! Тело ее подобно чистому золоту, мягкому
шелку и свежему курдюку! (На этом эпитете Оболенскому, уже расплывшемуся в
довольной улыбке, резко поплохело, а это было еще только начало). Щеки ее
равны степным макам, живот втянутый, с тремя складками, пупок вмещает
полстакана подсолнечного масла, бедра похожи на подушки, набитые павлиньими
перьями, а между ними находится вещь, которую бессилен описать язык...
- Какая вещь? - едва сдерживаясь от рыка, прошипел Лев
- Которую бессилен описать язык, и при упоминании ее наворачиваются
слезы! Этому нет названия.
- Ах, вот ты о чем... Ну почему же нет?
- Вешний бутон, распустившаяся роза, благоуханный тюльпан! - продолжал
надрываться Ходжа.
- Хм... вообще-то у нас все гораздо проще и приземленнее.
- Молчи, о неразумное дитя! Опусти свой взгляд и не смей поднимать его
на великого эмира, доколе не станет он мужем твоим, а ты женой его. И
тогда войдет он, подобно финику, в твою пшеницу, и будет кусать тебе щеки, и
ложиться на грудь движениями каирскими, заигрываниями йеменскими,
вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской,
жалобами деревенскими, стонами дамасскими, пылом астраханским, наскоками
самаркандскими, резвостью городскою, толчками бухарскими, жаром саадииским,
томностью александрийской и ревностью корсиканской!
К концу перечисления все, от последнего раба до первого визиря, в
изумлении раскрыв рты, уставились на великого эмира. Селим ибн Гарун
аль-Рашид еще никогда не чувствовал себя столь неудобно. Подобные
восхваления не редкость на пышнословном Востоке, однако обычно венценосные
особы выслушивают оды другого рода. О победе над врагом, например... О
храбрости, силе, милосердии и сыновней почтительности. Но не о феерических
возможностях в плане секса!
- Откуда ты все это знаешь? - "Дочь" незаметно пихнула коленкой отца.
"Старец" потер ушибленную задницу, огрызнувшись сквозь зубы:
- Книжки надо читать, о бестолочь, бесполезно-необразованная... Для
тебя же стараюсь!
- Чем? Готовишь меня к прелестям замужней жизни?!
- Тяну время-а! О пророк, дай мне еще немного терпения и силы. Я верну,
я очень долго не буду тебя беспокоить из-за этого неблагодарного отпрыска
глупых сибирских барсуков!
- Довольно, старик! - Огромным волевым усилием эмир набрал в голос
металла и требовательно поднял руку. - Нам надо покончить с церемонией
побыстрее, на сегодня есть и другие, не менее важные для правителя, дела.
- Слушаю и повинуюсь, но если мне будет позволено...
Поздно, домулло уже никто не слушал. Стражники ударили мечами в щиты, и
первые слова извечной молитвы Корана уже срывались с богопослушных губ
имамов:
- Алла-а! Биссмилле, ир рэхим ин рехмен! Воистину велик и мудр Аллах и
деяния его подобны...
- Великий эмир! Срочная весть для великого эмира!! Благая весть!!! - В
зал вбежал мокрый от усердия стражник. - На базарной площади нашего
благословенного города пойман сам Багдадский вор!
- Не может быть... - прошелестело по толпе придворных.
- Ты забылся, воин... - Селим ибн Гарун аль-Рашид чуть нахмурил брови.
- Глава городской стражи, благородный господин Шехмет, уверял меня, что
Багдадского вора забрала на небо сверкающая колесница святого Хызра!
- Так то был молодой вор, - охотно пояснил вестник. - А мы задержали
старого. Помните, он еще стихи о пьянстве и греховной любви проповедовал?
- Хайям ибн Омар?! - От изумления эмир даже вскочил на ноги, раскидав
во все стороны вышитые подушки. - Неужели нам удалось наконец поймать этого
старого развратника, чьи бесстыжие стихи губят нравственность и веру в
молодых, неокрепших сердцах...
- Воистину так, о сиятельный!
Царедворцы шумно поздравляли друг друга с успехом, Лев и Ходжа молча
выпялились на счастливого стражника, не в силах поверить, что все,
сказанное им, правда. Может быть, охрана ошиблась? Может быть, это вообще
совсем другой старик? Ведь дедушка Хайям давно должен был загорать на
курорте, спокойненько передоверив весь план посрамления эмира - своему
великовозрастному внуку... И ведь нельзя сказать, что Оболенский с задачей
не справился. Он изо всех сил старался выделиться, и уж действительно только
что не женил эмира на себе. Не успел, если быть объективным...
- Все на площадь! Привести в порядок место казни. Собрать весь Багдад,
пусть люди видят, чья твердая рука защищает законную власть и порядок!
Позовите палача, пусть возьмет самый большой ятаган...
Свора прихлебателей, кланяясь, бросилась к выходу. О "бедном купце" с
нескладной "дочерью" все разом подзабыли. Кто бы поспорил - грядущее зрелище
было куда интереснее традиционной свадьбы. Причем свадеб-то уж всегда и
везде полно, а по Шариату все это делается очень просто. У молодых выясняют
их обоюдное согласие, читают над ними Коран, и... все, хвала Аллаху - они
уже муж и жена.
- Я так понял, братан, свадьбы не будет?
- Если не поспешим, Лева-джан, то будут похороны.
- Селимушка, погоди! Не бросай свою суженую! Куда пошел, стой, тебе
говорят! Сто-о-й! Ходжа, за мной! Мы все равно его поймаем...
* * *
Обижающий поэта упрекнет и Аллаха.
Догмат Корана.
Экстренный выезд Селима ибн Гаруна аль-Рашида был обставлен с
надлежащей помпой и двинулся за ворота примерно через час. Понятное дело,
надо же было одеться соответственно случаю, подготовить лошадей, снарядить
повозки, выстроить стражу, эскорт, конвои, перекусить перед выходом... Час -
это еще рекордная скорость, в обычном режиме парадный выезд властителя
готовится за неделю вперед. Если бы там и преступников ловили такими же
темпами, волна бандитизма захлестнула бы Багдад в течение месяца... Лев и
Ходжа тоже зря времени не теряли, перехватив того самого молодца, что
докладывался эмиру. Парень впал в болезненную "звездность", высокомерно
отказываясь отвечать на вежливые вопросы "какого-то там старого купца"...
Оболенскому пришлось брать проблему в свои руки: после выкручивания запястья
и двух омоновских пинков по почкам стражник раскололся. Не осуждайте моего
друга, в иной ситуации он бы не распускал кулаки, но сейчас на карту была
поставлена жизнь его деда! Оказалось, что Хайям ибн Омар практически сам
сдал себя в руки городской охранки. Старый пьяница, будучи абсолютно
трезвым, подошел к двум стражникам, осуществляющим дневной обход базарной
площади, и прямо спросил у них: где его внук, Багдадский вор - Лев
Оболенский? Те, естественно, радостно ответили, что уже на небесах! Старик
охнул, начал рвать на себе одежду, бить себя кулаками в грудь и всячески
поносить благочестивое правление эмира. На том его, собственно, и
повязали... Стража утверждала, будто бы Хайям оказал сопротивление, даже
кого-то там ударил. Скорее всего, это была грязная ложь, грубо сляпанная в
надежде на большую награду за задержание "особо опасного преступника". Сверх
этого никакой полезной информации выбить не удалось. Молодого стражника
отпустили, он вроде бы побежал кому-то жаловаться, но передумал. Оно и
правильно, стыдно признаваться, что тебя побила девушка... почти
двухметровая... с косой саженью в плечах.
Однако после выяснения сути дела нашим героям легче ничуть не стало, То
есть разумного плана спасения старого Хайяма ибн Омара ни у кого не было. На
площадь они попали вместе со всем эмирским парадом (выкинув из второй
повозки двух каких-то особенно визгливых царедворцев). А народу вокруг
видимо-невидимо! Вся площадь от края и до края волновалась многоцветным
ковром, словно поле пшеницы, где каждый колосок был живым человеком. Кто-то
что-то кричал, размахивал руками и ощущал себя незыблемой частичкой того
огромного тысячеликого организма, носящего красивое и вольное имя - народ!
Весь Багдад, от старого до малого, собрался по зову глашатаев, и никто на
свете не мог бы сейчас сказать, что его переполняет: радость или горе, слезы
или смех, гнев или печаль? Лица людей были суровыми и напряженными. Если
эмир рассчитывал казнью пожилого человека укрепить свой престиж,
демонстрируя, каким образом можно заботиться о нравственности молодежи...
либо он не знал свой народ, либо не уважал его. Толпа способна качнуться в
любую сторону - построить храм и разнести город. Но народ - не толпа, и уж
тем более не быдло. Старого поэта многие знали, его стихи гуляли по рукам и
заучивались наизусть, передаваясь из уст в уста. Чтобы убить человека,
прежде надо убить его славу! Эмир этого не учел...
Одной стороной базарная площадь прилегала к крепостной стене, в тени
которой был установлен большой помост с черной плахой посередине. Ближе к
стене на помосте высились ряды скамей наподобие амфитеатра. В центре, под
балдахином, уже устанавливали переносной трон для правителя. Пленника
держали в небольшом караульном помещении у той же стены. Больше половины
шехметовской стражи стояло здесь боевым порядком с обнаженными ятаганами.
Перед эскортом эмира народ послушно разошелся в стороны, давая место для
прохода. Селим ибн Гарун аль-Рашид прогарцевал на редком андалузском жеребце
иссиня-черной масти, приветливо помахивая плетью направо-налево. Багдад
встретил его молчаливыми поклонами. Оваций не было, приветственные крики
изображала исключительно стража. Помост окружили тройным кольцом всадников,
а места вокруг эмира быстро разобрали шустрые придворные. Седобородый купец
с наглой дочерью бесцеремонно уселись в первом ряду и даже цыкнули на
помощника визиря, пытавшегося их оттуда согнать. Под барабанный бой и рев
длинных труб на "ковер крови" был выведен злостный нарушитель нравственности
- поэт, пьяница и вор Хайям ибн Омар. Вся площадь невольно зароптала, видя
перед собой высохшего старика в поношенном халате и застиранной чалме. Но
дух его не был сломлен, глаза горели обжигающим пламенем, а в поступи
чувствовалось врожденное величие образованного человека. Такого можно
казнить, но нельзя заставить служить власти... Эмир милостиво качнул
пальчиком, и подобострастный казий бросился изображать мирового судью:
- О великий владыка Багдада, и вы все, правоверные мусульмане, внемлите
мне, ибо тяжек грех человека, стоящего передо мной, и горько мне видеть
бездну его падения. Дожив до седых волос, он презрел мудрость аксакалов и
толкнул своими грязными рубай десятки доверчивых юношей на стезю порока! Я
не хочу обвинять его, хотя Коран учит нас говорить правду в лицо, ибо только
так мы можем спасти сбившегося с истинного пути мусульманина. Мне достаточно
лишь громко прочитать эти бесстыжие строки, и тогда каждому из вас станет
ясно, за что будет наказан этот человек. Мы скорбим о нем! Мы оплакиваем
его, ибо демоны Зла заберут его душу, навеки лишая ее возможности услышать
пение райских гурий! Итак, Хайям ибн Омар, признаешь ли ты за собой
написание стихов, прославляющих пьянство:
Под мелодию флейты, звучащей вблизи,
В кубок с розовой влагой уста погрузи.
Пей, мудрей, и пускай твое сердце ликует,
А непьющий святоша - хоть камни грызи!
- Признаешь ли ты, старик, эти строки своими?!
- Да.
Вся площадь примолкла, и тихий голос Хайяма долетал до самых дальних ее
уголков.
- Но восславления греха, запрещенного Кораном, тебе было мало... Ты
хвастливо написал о своем самом страшном для истинного мусульманина
проступке - о воровстве! И где?! В святом месте - в мечети! Да, правоверные,
этот человек ограбил мечеть! Его стихи выдают его с головой:
Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.
Не в жажде чуда я и не с мольбой.
Когда-то коврик я стянул отсюда,
Истерся он, хочу стянуть другой.
- И это я написал.
После такого признания над Багдадом пронесся недоуменный ропот.
Довольный собой казий еще раз поклонился эмиру и продолжил:
- Но это не все! Человек, стоящий перед вами, создал сотни стихов,
восхваляющих греховную похоть. Не любовь! Ибо, как написано в Коране,
мужчина любит лишь своих законных жен, а в рубай этого безрассудного старца
нет ни слова о законной жене! Он разрушает сами основы семьи и брака! Он
призывает юношей пить вино и развлекаться на лужайках с музыкантшами,
танцовщицами и продажными девками! Вот его слова:
Я терплю издевательства неба давно.
Может быть, за терпенье в награду оно
Ниспошлет мне красавицу легкого нрава
И тяжелый кувшин ниспошлет заодно!
- Я признаю эти стихи.
Теперь уже не ропот, а рокот возмущенных голосов повис в воздухе.
Оболенский слушал все обвинения в адрес дедушки, опустив голову. Как
бывший работник прокуратуры, он не мог не признать их весомость и
состоятельность. Хотя... все равно бы не вспомнил, что такое "прокуратура".
- О Аллах, всемилостивейший и всемогущий! Если бы только этим
ограничивались прегрешения этого человека, мы бы простили его, снисходя к
его почтенным годам. Но он посмел поднять руку на... самого Всевышнего! Он,
в своем слепом ничтожестве, попытался свалить на Аллаха всю
ответственность за свои же грехи. Он бесстыдно обвиняет самого Господа в
нарушении законов Шариата. Вы только послушайте, правоверные:
Ко мне ворвался ты, как ураган, Господь,
И опрокинул мне с вином стакан, Господь!
Я пьянству предаюсь, а ты творишь бесчинства?
Гром раздери меня, коль ты не пьян, Господь!
Дальше обвинителю пришлось кричать в полную глотку, дабы хоть как-то
перебить фанатичный рев толпы. Хайям ибн Омар только молча кивнул, в
очередной раз подтверждая свое неотъемлемое авторство, и остановить вой
оголтелых фанатиков было уже невозможно. Не будем врать, что в вину
старика поверили все, для большей части народа его стихи были абсолютно
близки и понятны своим истинным, а не поверхностным смыслом. Но были и
другие... Дураков, как правило, много не бывает. Но они шумны, энергичны и
полны нечеловеческой злобы к любому творцу, пытающемуся жить своим умом -
вне понимания их узколобого мира. Поэтому, когда казий патетично бросил в
толпу: "Виновен ли этот человек?" - нашлись те, кто счастливо завопил:
"Виновен!" Селим ибн Гарун аль-Рашид был очень доволен. Огромный волосатый
палач положил тяжелую пятерню на хрупкое плечо старика...
* * *
Все лучшее о себе я тоже услышу после смерти...
Автор.
Вот мы не так давно рассуждали с вами о похожести религиозных догматов,
а теперь коснемся одного, очень яркого, различия. Помните, как сказано у
христиан: "Тому, кто ударит тебя по правой щеке, подставь левую..." Это,
видимо, для того, чтобы бьющему стало как-то стыдно и он больше не дрался. А
может, и извинился в придачу... Но честно предупредим: на пьяниц,
наркоманов, садистов и душевнобольных это правило не распространяется! В
исламе все иначе, там официально разрешено "отвечать на зло равноценным
злом". Хотя "простивший и смирившийся будет возвышен Аллахом"! Вот видите,
им, восточным людям, это можно, а нам... Может быть, именно поэтому мы так
легко забываем добрые христианские законы и с присущим русскому человеку
смирением, получив по правой щеке, размашисто сворачиваем зачинщику челюсть!
Всю челюсть. Чего уж там на пощечины размениваться...
- Ты хочешь что-нибудь сказать? - Эмир поднял руку с холеными пальцами,
посверкал перстнями, и над площадью разом воцарилась тишина. - Говори, ибо
следующие слова ты будешь произносить уже перед престолом Всевышнего!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг