меня видеть, а оттого, что хотела... хотела заявить о себе..." Это был
необычный, диковинный вывод - Визин сам себе удивился. Анонимщица уже не
интересовала.
Визин представил разговор с Тамарой. Он так или иначе получался
унизительным для обоих. И поэтому, когда она, наконец, пришла и сказала,
что собирается на юг, в горы, писать ледники и скалы, - она поклонялась
Рериху, - он ответил "да, само собой, тебе это, по-видимому, нужно".
- А ты? - спросила она.
- Еще не решил, - ответил он и добавил: - Придумаю...
Так прошел его первый послебольничный день. Потом прошли второй,
третий, четвертый... Время тянулось нудно и тускло. Визин подолгу сидел
над почтой, копался в старых бумагах, но больше для вида или чисто по
инерции, - делать ему ничего не хотелось, мысли роились беспорядочно и
лениво, как бы ненароком касаясь последних событий: то это была черная
папка Мэтра, то Алевтина Викторовна со своим дневником, то "открытие", то
полуфантастическая Лина... Наконец, пришел срок, когда ему надо было пойти
в лекторий и прочитать запланированную лекцию о достижениях современной
химии. Он читал, а глаза его обшаривали зал: он надеялся увидеть зеленое
платье. Но старания его не увенчались успехом. Лекция прочиталась вяло; да
и народа собралось немного; если бы _она_ тут была, он бы ее не пропустил.
Визин через силу выдавливал какие-то общие фразы, пафоса не получалось;
он оборвал себя чуть ли не на полуслове и отказался отвечать на вопросы,
которые в виде записок стал собирать по рядам устроитель мероприятия.
Очередная подначка не заставила себя ждать; уже на следующее утро
пришло письмо от давнишнего и несгибаемого аккуратного корреспондента, в
котором тот сосредоточил внимание на цитате из одной грибной книги.
"Появление грибов, - гласила цитата, - объясняли всякими небылицами: то
им приписывали божественное происхождение, то, наоборот, считали
порождением дьявола. Так, французский ботаник Вайан, выступая на собрании
ученых, сказал о грибах, что это "проклятое племя, изобретение дьявола,
придуманное им для того, чтобы нарушать гармонию остальной природы,
созданной богом, смущать и приводить в отчаяние
ботаников-исследователей..." ("Грибы наших лесов", издательство "Урожай",
Минск, 1966). Сердечно поздравляю Вас, Герман Петрович, с всесильностью
науки", - уже от себя добавил корреспондент и затем процитировал несколько
авторитетных утверждений современных ученых - физиков, социологов,
астрономов, медиков.
- Вот же сукин сын, - в сердцах сказал Визин. - В самую точку и в самое
время объявился. - И бросил письмо в корзину.
И то, что дрогнуло в нем в разгар борьбы с апологетами инов, дрогнуло
еще ощутимее.
- Если бы вы позволили, Герман Петрович... - Алевтина Викторовна
стеснительно маялась перед ним. - Ну... я могла бы избавить вас от
некоторых... Я ведь уже знаю их - и по почеркам, и по... Я могла бы давать
вам лишь то, что на самом деле существенно...
- Спасибо, - сказал Визин. - Ничего. Не затрудняйте себя. Я даже с
удовольствием читаю эти штучки.
- Они вас отвлекают, расстраивают, я же вижу...
- Ну что вы! Разве у меня такие слабые нервы?
- Нет, но...
- Они, Алевтина Викторовна, в общем-то не плохой народ. Не злой, я хочу
сказать. А то, что они иногда... Ну кому запретишь порезвиться? Видно, нет
на свете такой глупости, как говорил Мэтр, которую бы умные люди не
освятили своим примером. - И чтобы Алевтина Викторовна не записала, Визин
добавил: - Афоризм принадлежит, к сожалению, и не Мэтру даже.
Она тихо удалилась...
Позвонила Людка - "пап, ты знаешь, я задержусь сегодня, мы тут решили
на недолго в Прибалтику..."
Визин не стал засиживаться на работе.
Дома было тихо и спокойно. Он лег на диван. Ему хотелось уснуть, и он
уже почти уснул, и даже увидел Мэтра, услышал его слова "меня укусил некий
микроб". Но тут наступила ослепительная явь, и он потянул к себе
телефонный аппарат.
- Здравствуйте, - сказал он. - Ведь это вы, Лина?
- Да. Здравствуйте, - ответили ему бархатным, уютным голосом. - Вам
неудобно.
- Отчего же? - сказал Визин. - Вы дали телефон, и я...
- Я имею в виду, вам неудобно лежать. Поправьте подушку.
- Вы ясновидящая?
- Служба, - ответила она, и в голосе прозвучала улыбка.
- А! - понял он. - Вы успокоительница? Служба утешения?
- Можно назвать и так, - сказала она.
- Да. - Он поправил подушку. - Ну, вот я звоню. Итак?
- Итак, - повторила она и задумалась. - Что ж. Приступим. Сначала -
тест. Ведь вы увлекаетесь кроссвордами?
- Допустим.
- Тогда начали. Тем более, что вы спортсмен, экс-чемпион региона.
Вопрос: учредитель чемпионата мира по теннису?
- Дэвис, - ответил Визин.
- Прекрасно. Дальше. Опять же по вашей части. Малый круг небесной
сферы, параллельный горизонту?
- Почему вы решили, что это по моей части?
- Как же! Вы ведь инолюб!
- Забавно. Ладно. Но я не знаю, как называется этот круг.
- Плохо. Он называется "амукантарат".
- Какое мудреное слово...
- Дальше. Движение век?
- Что?
- Движение глазных век.
Визин напрягся, но ответа не нашел.
- Подмиг, - сказала она и засмеялась.
- Что вам нужно? - спросил он.
- А вот это следующий вопрос. "Что вам нужно?" Подумайте. У вас будет
время. Вы должны подумать. Вас выделили. - Это слово Мэтра резануло слух.
- Не удивляйтесь. Вообще, я вам очень советую ничему больше не удивляться.
Запомните - ничему.
- Понятно, - сказал Визин. - Ваша служба.
- Согласна - служба специфическая. Вам такое внове.
- А почему меня выделили? - спросил он.
- Потому что вы отказались от открытия. Очень редкий случай.
Оригинальный. Самобытный. Мэтр ваш тоже был бы, вероятно, выделен, если
бы...
- Да. Он был бы выделен, потому что отказался открыть медиаторы
торможения?
- Поэтому.
- Не приготовиться ли и мне к финишу?
- Нет. К старту. Просто Мэтр ваш очень опоздал.
- Опоздал открыть или отказаться?
- Опоздал усомниться. Вы ведь видели огни уходящего поезда? - спросила
она.
- Видел.
- Значит, понимаете. Крепитесь. Вы уже знаете, что ваш Мэтр вовсе не
чудил, как чудят иногда старые больные люди.
- Лина! - с жаром проговорил он. - Вы - женщина. Красивая, необычная
женщина. Неужели же ничего, кроме...
- Ну-ну, Визин, - спокойно перебила она. - Разве вам еще не надоели
влюбленные студентки?
- Но вы же не влюбленная студентка!
- Как знать! - Она снова засмеялась. - Видите, как я пекусь о вас? А
ведь служба наша предусматривает более строгие, сухие отношения.
- Я могу вас увидеть?
- Конечно, - с готовностью ответила она. - Только будьте спокойны,
будьте спокойны и ничему не удивляйтесь...
И опять наступила явь, еще более ослепительная. Он лежал в неудобной
позе на спине и прижимал к груди телефонную трубку, из которой неслись
частые короткие гудки. Он вскочил, вытер рукавом потное лицо; сердце его
тревожно колотилось; визиноиды затаились. Дрожащим пальцем он стал
набирать телефон. Ответа не было. Он снова и снова набирал врезавшийся в
память номер, но _там_ молчали. "Да, - подумал он. - Вне всякого сомнения,
сон самая далекая страна, какая только существует на свете..."
После он звонил еще несколько раз, но все так же безуспешно, и тогда
окончательно решил, что его разыграли.
3
Завершался июнь. Тамара бродила где-то по южным горам, малюя свои
пейзажи, а дочь с компанией осваивала Рижское взморье. И вот, в один из
дней, разбирая почту, Визин обнаружил вырезку из какой-то
затридевятьземельной районной газеты "Заря", в которой красным было
подчеркнуто про "интереснейшее явление природы", а на полях стояло
"Явнон?" - и вопросительный знак был огромным и жирным.
- Помешались они на этих явнонах, - сказала за спиной Визина вездесущая
Алевтина Викторовна - она что-то переставляла на полках.
- Да-да, - ответил Визин и убрал вырезку в стол.
- Вам надо немедленно в отпуск, - сказала Алевтина Викторовна. -
Посмотрите на себя! Вы же измотаны донельзя...
Он знал, чему она приписывает его измотанность - конечно, его семейному
неблагополучию, и можно вообразить, насколько горячо и добросовестно
описано это в ее дневнике.
- Вы никогда не выглядели так устало.
- Пожалуй, - кивнул он. - Напишу-ка я заявление.
- Правильно! - горячо воскликнула Алевтина Викторовна.
Когда она отошла, он достал вырезку и перечитал, Потом стал
рассматривать конверт - на штампе удалось разобрать слова "Долгий Лог".
Это прислал какой-то новый корреспондент; обратного адреса не было, только
заковыристая, неразборчивая подпись.
- Чушь, - пробубнил он, швырнул вырезку в корзину и принялся сочинять
заявление об отпуске.
Под конец рабочего дня пришла телеграмма от дочери - "вышли денег
обратную дорогу". И тут же - телеграмма от Тамары - "все хорошо буду
середине июля целую". Он скомкал телеграммы и выбросил в ту же корзину, а
выброшенную ранее вырезку из газеты извлек, чтобы не заметила Алевтина
Викторовна, разгладил и вложил в записную книжку.
- Все! - сказал он громко. - Пойду-ка я.
- Идите-идите! - живо отозвалась Алевтина Викторовна. - Давайте ваше
заявление, я его переправлю шефу, чтобы быстрее.
- Завтра напишу, - сказал Визин. - Обещаю...
По дороге домой он зашел на почту и отправил в Ригу пятьдесят рублей. И
тут же вдруг заказал переговоры с Долгим Логом - получилось само собой,
словно подобные переговоры были делом обыденным и давно предусмотренным.
Выйдя из почты, он почувствовал радостную легкость, как будто удачно
обтяпал какое-то дельце, обхитрил кого-то, объегорил, наконец, своего
приятеля-коллегу в шахматы. Переговоры были назначены на следующий день, и
он уже из дому позвонил Алевтине Викторовне, что завтра задержится, может
быть, до полудня.
- Важное дело, - сказал он. - Так и передайте шефу, если будет
интересоваться. - И она преданно задакала.
Нового директора никто пока что не рисковал назвать "Мэтром"; кое-кто,
и среди них Алевтина Викторовна, были уверены, что он этого так и не
дождется.
Уже с утра было жарко. Визин встал, принял душ, позавтракал. Потом
плотнее затянул шторы на окнах - они были горячими. Потом сел за стол,
приготовив бумагу и авторучку.
Он волновался. Он пытался вообразить несколько вариантов предстоящего
разговора, проработать их мысленно, но ничего не выходило - в голове
колобродил какой-то вздор, рука сама собой выводила какие-то косолапые
фразы, вроде "и был бы вам очень признателен" или "обстоятельство, которое
меня некоторым образом заинтересовало", к чему затем было добавлено "как
химика". Говорить надо, размышлял он, непринужденно, может быть, даже
чуть-чуть лениво, а то им там еще покажется, что тут ах как возбуждены,
рвут на части их периферийную стряпню. "Интереснейшее явление природы",
видите ли... "Смешались правда, поэтический домысел и мечта..."
А волнение все усиливалось.
Ровно в три часа зазвонила междугородная; из космической дали, сквозь
трески, попискивания, проверили номер телефона, квитанции и велели не
класть трубку. Визин увидел, что рука его дрожит; он прочистил горло,
принял свободную позу в кресле, затем перешел на диван, развалился и стал
смотреть на малиновую с темно-фиолетовыми разводами, акварель жены,
которая была удостоена премии Союза художников: она изображала закат над
озером. Визин принудил себя сосредоточиться на картине; она никогда не
вызывала в нем особых эмоций, - как, впрочем, и все творчество жены, - а
лишь легкое удивление, как перед диковинкой или забавой, но он привык к
ней, привык, что она - лучшая работа, высоко оценена, - подумать только,
за нее давали триста рублей! - что висит именно на этом месте, и если бы
ее убрали, равновесие было бы нарушено. Визин смотрел на пестрые, с
зыбкими очертаниями облака, и что-то сегодня протестовало в нем: не облака
вызывали протест, а нечто в нем самом, что мешало видеть картину глазами
тех, кто находил в ней красоту и откровение. Раньше он не испытывал ничего
подобного.
Рука вывела на бумаге еще одну фразу - "Наука умеет много гитик". И тут
же вспомнились слова одного из наиболее ярых оппонентов-инолюбов - "Ваша
однобокая наука... ваша однобокая наука..." И еще: "Вся история
человечества - погоня за невозможным. Если бы все неизменно поступали по
правилам и предписаниям, то и сегодня еще пребывали на уровне
троглодитов..."
"Наша однобокая наука, - мысленно повторил Визин. - Я, кажется,
осмеливаюсь поступать не по правилам, осмеливаюсь на Поступок, как говорил
Мэтр. Меня, определенно, тоже укусил микроб..." Вслед за тем он подумал
также, что если бы в самом деле существовала эта фантастическая Лина с ее
фантастической "службой", то он вопреки всяким здравым смыслам обратился
бы сейчас к ней за советом и, не задумываясь, последовал бы ему...
Диван скрипнул; Визин улегся удобнее; исписанная бессвязными фразами
бумага соскользнула на пол.
- Алло! - сказал наконец Космос. - Даю Долгий Лог... - И Визин затаил
дыхание.
У телефона был редактор; он представился - Бражин Василий Лукич; его
было так хорошо слышно, словно эта безвестная, почти мифическая "Заря"
находилась в гастрономе напротив. Визин тоже представился; он сказал, что
как химика его привлекают все публикации, имеющие пусть даже косвенное
отношение к его работе, так что без помощников, "сами понимаете", тут не
обойтись, есть постоянные корреспонденты, поэтому "пусть вас не удивляет,
что статейка "Опять зеленая страда", помещенная в вашей "Заре" от 23 июня,
оказалась на моем рабочем столе".
- Что ж тут удивляться, - вздохнул редактор. - Пути прессы
неисповедимы.
- Ваш корреспондент, - Н.Андромедов, кажется? - он, случаем, не
подсочинил про эту Сонную Марь? - Вопрос прозвучал фамильярнее, чем
хотелось бы Визину.
Редактор опять вздохнул.
- Этот наш Андромедов...
- Он, наверно, и стихи пишет?
- Не замечал. А что касается таких вещей, - ну, вставочек разных,
отступлений, лирики, - то тут... Натура, так сказать. Прием. Авторский
почерк... - Василий Лукич помолчал. - Я не одобряю. Сами видите: сенокос -
и какая-то Сонная Марь. Но он и на сей раз меня уломал. Каюсь.
- А по-моему, - ничего, звучит.
- Ну да, звучит, может быть. А потом выходит, что какая-то
одна-единственная фраза, которой и значения-то не придавал, вызывает
форменный кавардак. Они же, молодые, теперь за то, чтоб обязательно все
лирично звучало. Убеждаешь вычеркнуть - обвиняют в сухости,
старообрядчестве. А расхлебывать редактору.
- Что, заметили "Зеленую страду"?
- Да засыпали письмами, сказать откровенно. Я, конечно, не говорю про
вас - у вас научный интерес, понятно. Но когда то ли из любопытства, то ли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг