выпалила она.
- Нет, - тихо сказал он.
- Как нет?!
- И вы не готовы, и Жан болен, и...
- Но ведь можно подождать несколько дней! А я готова! Я докажу, что
готова! Вы плохо меня знаете!
- Маргарита Андреевна, - чуть ли не умоляюще произнес Визин. - Марго!
Позвольте мне, прошу вас, додумать все в тишине и покое. Позвольте. И не
тревожьтесь прежде времени. Поверьте, я хочу, чтобы всем было лучше. Я
обещаю вам, я клянусь не оставлять вас, ничего от вас не скрывать. И от
всех остальных тоже. Я сделаю для вас все, что в моих силах. Но позвольте
мне додумать, Марго.
- Скажите! - Она въелась в него взглядом. - Вы идете на Сонную Марь
тоже, чтобы забыть кое-что?
- Нет! - твердо ответил он. - Слушайте внимательно. Старыми понятиями -
после ряда событий и явлений - я жить уже не мог, и поскольку вся моя
былая жизнь основана на старых понятиях, я не мог не отказаться от нее. А
новые понятия еще не сложились. Так что, можно считать, я иду туда за
новыми понятиями. Почему именно туда? Потому что я не знаю другого места,
где существовал бы источник забвения... Вас устраивает такой ответ?
- Хотя вам, наверно, покажется, что я слишком самонадеянна, но я думаю,
что поняла вас. - Она словно начала вянуть, взгляд стал потухать.
- Дайте мне додумать, Марго.
- Хорошо... Если мы так... Если вы так говорите... Вы простите, что я в
прошлый раз, ну, вчера... и сегодня, может быть... Я ужасно взвинчена...
Боже, не дай мне ошибиться.
- Не дай нам всем, - уточнил Визин.
Кусты напротив шевельнулись, выпорхнула какая-то птаха, среди ветвей
мелькнуло лицо горбуньи.
- Опять она подглядывает, - понуро сказала Марго. - Бедное неугомонное
существо.
- Ей ничто не поможет, - сказал Визин.
- Даже Сонная Марь?
- Я не знаю, способна ли Сонная Марь выпрямлять.
- По-моему, она все способна.
- Марго, - сказал Визин, - мне нужно идти. Я хочу написать письма и
передать с этими. Пока очи не уехали.
- Краем уха я слышала, что после расследования у них, кажется,
намечался обед. Они ждали Константина Ивановича этого. Может быть, он уже
приехал. Идемте! - Марго встала. - Жан, конечно, с Филиппом Осиповичем. Но
все-таки...
- Конечно.
Они пошли с кладбища.
- Сын, - пробормотала Марго. - Очень странно...
- Забудьте, - сказал он. - Много другого, злободневного, так сказать...
Надо сегодня всем собраться. К вечеру... Только, - добавил он, помолчав, -
я думаю, не надо никому говорить, что мы видели Лизу.
- Да, правильно...
- Эй! - крикнул он. - Мы не скажем, что видели тебя!
- Слышишь! - крикнула Марго.
Никто не ответил.
14
- Садися, Петрович! Че ж ты? Пропал куды-та, а мы, понимаешь,
разговариваем без тибе, дожидаемся. Ждали-ждали, аж ждалка поломалася.
Хе-хе-хе!
Так говорил раскрасневшийся, захмелевший Константин Иванович, ставший
улыбчивым, говорливым, размягченным. За столом, на котором громоздилась
груда разной снеди, восседали также очкастый следователь и милиционер.
Следователь был средних лет, средней комплекции, он, по всей видимости,
очень желал производить впечатление профессиональной загадочности и
солидности.
- Не привык я на такой жаре... - Визин помялся, тронул уже ручку двери
в отведенную ему горницу. - И письма хочу написать, чтобы передать вот с
товарищами...
- Дык успеешь ты! - гаркнул веселый Константин Иванович. - Че оны,
думаешь, так сразу и поехали? Выпили-закусили и - вон? Не, брат, так у нас
не буваить. Мы посидим. Куда спешить? А жара, Петрович, - на улице. А мы -
тута, у тени, а?! Уполне прохладно! - И он опять дробно засмеялся,
довольный своей шуткой. - А Миколай иде? Че ж ты его не привел? Эй,
Миколай! - закричали он и, пошатываясь, поднялся и высунулся в окно. -
Миколай, а Миколай! Эй!.. Щас будеть, - сказал он, возвращаясь на место.
Хмель, без сомнения, сильнее, чем другим, ударил ему в голову -
сказывались, видимо, годы, - потому и смеялся он, не умолкая, и обмяк
весь, и так сразу перешел с Визиным на "ты", чего себе до того подчеркнуто
не позволял.
А милиционер и следователь были трезвыми. Где-то за перегородкой, где
размещалась кухня, пошумливала посудой Настасья Филатовна, голоса которой
Визин так ни разу пока и не услышал - даже на его приветствия по утрам она
отвечала только плавным кивком.
Андромедов и в самом деле появился - огненно-рыжий, подвижный,
взъерошенный. Их усадили; Визин оказался напротив следователя, рядом с
милиционером.
- Огурчики, - сразу сказал тот, жуя с хрустом, - вещь. - И пододвинул
Визину миску с влажными, белопузыми крепышами.
- И огурчики, и мяско, и курочка, и медок, - продолжал неугомонный
Константин Иванович. - Жаловаться - грех. А че? Када дело конченное, можно
и посидеть. Правильно рассуждаю, Хведорович? - Следователь зыркнул на него
поверх очков и молча продолжал обрабатывать куриную ногу. - Конечно,
правильно. Так что, Петрович, вот - медовушки пожалуйте. Налей, Митькя,
тае ближа. А можно и ету, посуровей. Давай, ребяты!
Митя-милиционер исполнил просьбу, все подняли рюмки.
- За усе хорошее, - сказал Константин Иванович. Он лихо выпил, что-то
подцепил ложкой, сосредоточенно пожевал и проглотил. - Я им тута,
Петрович, про то, как ехали учерась. Миколай знаить. Так вот, значить, я
говорю, тихо сперва было, чин-чинарем. Ну, а тада ен, гляжу, давай
дергаться. Девка - та тихо лежала, тока пить и курить просила. А етот - ну
дергаться, ну колотиться, че-то бормочить, гундить. Чтой, приперло,
спрашиваю. Нуль униманья. Бьется, рвется, прям из сибе увесь. Ну, думаю,
щас успокою, ссы-сри под сибе, хрен с тобой. Беру бич - раз по горбу,
другой! Притих, змей, сопли распустил. Ты, говорю, змей, не жди, не
пожалею, я те, гад, так отделаю, век будешь помнить.
- Превышение, - заметил Митя-милиционер.
- Какое превышенье? Иде оно, превышенье, а? Ен, змей, девку ни за че
убиваеть, еще, можеть, не одного угробил, а я его жалеть?
- Определять степень вины - функция суда, - подал, наконец, голос
следователь Федорович.
- А... - Константин Иванович махнул рукой. - Разведете тама канителю,
знаю я. Судья, прокурор, адвокат, хрено-мое. А то раньше еще присяжные
были. А какой в етом толк? Вот скажи честно, Хведорович, а? Ить комедия
одна. Один набавляить, другой сбавляить, а судья, вишь, середку выбираить.
Ето чтоб, значить, по справедливости выходило. Прям игра, бирюльки. Ты
извини, конечно, я ить не в обиду. Я - так, рассуждаю просто. Када восьмой
десяток, много че за плечами, хошь-нехошь на рассужденье потянеть. Как,
Петрович, а?
- Юристам виднее, - сказал Визин.
- Видней, конечно, я не спорю. Дык ить усе зря. Суд етот, троица
уважаемая. Ну покумекай! - Константин Иванович обращался теперь к Визину.
- Че их судють-то? Для справленья? Дык как ты его справишь? К примеру,
Хвилатовна моя лук не любить - ну, не перевариваить. Как ты ие справишь?
Силком заставишь? А ие наружу вывернить. У Рощах - давно было - один такой
малай был, усе тянул, че иде увидить, плохо лежить - цоп сабе и мотать. Не
мог, понимаешь, мимо пройтить. И - сызмальства. И ловили его, и лупили, и
уговаривали, и плакал ен рыдал - больше не буду. И - до другого разу. Ну,
пока малай был, отдереть отец ремнем и усе. А подрос - у колонию. Посидел,
выпустили - сызнова за свое. Посадили. И пошло. Посидить - выпустють. Раз
за разом. Потому мозги у его такыи, не можеть пройтить, када че на глаза
попадется. Бывало, наворуить-наворуить, а посля говорить: идите,
забирайте, у кого че пропало. И ходили, и забирали - усе было у
цельности-сохранности. И, знаешь, привыкли. Пропадеть, бывало, че - сразу
к ему: ты узял? Я, говорить. Отдай. На, бери. Ну? Ты его лагерем-тюрьмой
справишь? Када у человека такыи мозги, када родился такой.
- Клептомания, - веско проговорил следователь. - Психическое
заболевание.
- Ниче у него не заболеванье - нормальный парень был. Ну, а есля
заболеванье, тада, скажу я вам, не судью, а врача надо. Чтоб у мозгах
евоных поковырялся, пересортировал тама че следуить. Ай пилюльки какыи
придумать. А так - не, не справишь.
- Выходит, - снисходительно улыбаясь, сказал следователь, - в
следствии, в следственном разбирательстве и наказании нет никакого смысла?
- Ну, а какой смысел, Хведорович?
- Огурчики - вещь, - опять сказал милиционер Визину.
- Давай, ребяты! - отвлекся Константин Иванович от занимавшей его темы.
- За усе хорошее.
- Давай! - Следователь поднял свою рюмку.
- Смысел, - выпив, задумчиво проговорил хозяин. - Был ба смысел, ен ба
у другой раз не полез. А то отсидить, выйдеть и - сызнова.
- Бывает и завязывают, - сказал милиционер.
- Можеть, бываить. Ды редко. - Константин Иванович долгим, осоловелым
взглядом посмотрел на следователя. - Вот теперича вы его накажете, так? За
че накажете? За проступок, за преступленье, так? А почему ен пошел на
такое? А потому - ен такой, не можеть не пойтить. Такой ен есть, мать
такым родила, ен сам сабе мозги не выбирал. И за ета судить?.. Ну конечно,
случайно, бываить, человек попал - ета другое дело. А у большинстве-то не
случайно ить. Ен, можеть, и не хотел делать проступок етот, а его тянеть.
Ен уже попереживал: и на следствии, и у капэзэ, и на суде - успел,
раскаился, можеть. А ему - срок. Думаешь, ен тама больше переживать
станеть? Хрена с два. Про волю ен думать станеть, чтоб скорей выйтить, а
не переживать и казниться. Дурак был, скажеть, что попался. У другой раз
не попадуся. И выходить, Хведорович, суд ваш увесь, бирюльки еты - месть
одна.
- Ну, - улыбнулся опять следователь, - неужели ты думаешь, Константин
Иванович, что государство унизится настолько, что станет мстить своему
гражданину, преступившему закон?
- А че! Ить мстить, мстить!
- Уголовный кодекс говорит, что наказание, конечно, кара за совершенное
преступление. Но не только кара, а предусматривает также и воспитательный
момент.
- Ага, момент. Ен те перевоспитается у той колонии и под конвоиром.
- А что бы вы предложили, Константин Иванович? - спросил Андромедов. -
Для борьбы с преступностью.
- Ага! Я тае скажу, а ты - на карандаш. И пойдеть - мненья гражданина
Дорохвеева про суд и справленье бандюг.
Все засмеялись.
- Честное журналистское - не буду обнародовать.
- Дык вот, Миколай. - Хозяин поднял размягченное, задумчивое,
коричневое лицо. - Я ба к хирургу его, под ножик. Пилюльками ба его. И
хлопот усем было ба меньше.
- Во загнул дед! - засмеялся милиционер.
- Покой был ба б, Мить, покой. Работы ба тае с Хведоровичем стало
мене... А на перьвай ба раз вывел на народ, снял штаны и - плетью, плетью.
Чтоб усе видали. Вот и было ба перевоспитанье. И подумал ба б, сукин сын,
Саня, к примеру, тот жа, что не усе можно, что жить нада, как усе люди...
Ты ешь-пей, Петрович. Не смотри, что я тута тары-бары развел - ета я так.
А ты ешь и пей. И ты, Миколай. Налей, Митькя. Медовуха, она... Вы ж седня
у тайгу не пойдете?..
Разговор грозил принять другое направление - в глазах Мити-милиционера
и следователя, обращенных на Визина, заискрилось этакое ожидание,
предвкушение, хозяин со своей доморощенной юриспруденцией явно им надоел.
И Визин встал.
- Спасибо, Константин Иванович. И сыт, и пьян. Мне надо письма
написать. Вас не затруднит опустить их в Рощах в почтовый ящик?
- Могу и в Долгом Логу опустить, - сказал следователь. - Пожалуйста,
это же пустяк.
- Конечно, - сказал милиционер.
- А ты посиди, Коля, если хочешь, - обратился он к вскочившему
Андромедову. - Тебе ведь, кажется, не надо писать писем?
- Не надо. - Тот сел, ему, без сомнения, было интересно в этой
компании.
"Сейчас они будут его пытать, - подумал Визин. - Что за экспедиция, что
собираются найти... Но может быть, они его уже пытали? Время было...
Конечно, им занятнее послушать ученого... Вот так, милейший! Ты хотел
незаметно и тихо, а весь район с самого начала гудит. А что дальше
будет..."
15
Едва Визин вошел в горницу, как почувствовал, что не один. Он
осмотрелся, даже заглянул под кровать - никого. И когда он уже собрался
сесть за стол, досадуя на свою мнительность, из-за шкафа появилась Лиза.
Она вся сжалась, лицо ее было обреченным - она, по всей вероятности, была
готова к тому, что ее сейчас вышвырнут отсюда, прямиком в лапы
подвыпившего тятечки, и тот не замедлит применить свой метод
суда-следствия.
- Ты что тут делаешь? - шепотом спросил Визин.
- Я... - Она облизала губы. - Я не успела выйтить, када оны за стол
пошли. Не успела - и тута схоронилася... - Голос ее срывался, вся она была
сейчас уродливым, отчаянным воплощением страха. - Я хотела у окно, а оно -
на улицу, увидють.
- А второе окно? Вот это, в огород.
- Оно не открывается.
Визин подошел к окну, потрогал, потолкал - безуспешно: по-видимому,
было снаружи приколочено гвоздями.
- Дела...
- Ладно, я пойду, - проговорила она безнадежно.
- Погоди... Что-нибудь придумаем. Посиди пока. Они, может быть, скоро
закончат. Сядь вон там, чтобы буфет заслонял, если кто войдет.
Она проворно юркнула за угол буфета, устроилась на табуретке и замерла,
не сводя с Визина взгляда.
- Вот так, - сказал он, сел за стол и придвинул блокнот. - Я буду
письма писать. Не обращай внимания.
- Ага, - кивнула она.
Голос Константина Ивановича проникал сюда умеренно, неназойливо; хозяин
уже опять смеялся - видимо, разговор все-таки пошел о новом: тема
"преступленье-наказанье", судя по всему, исчерпала себя, а тему "несколько
олухов и поход в тайгу за бабушкиными сказками" не стали поднимать, так
как отсутствовал главный олух.
- Ты зачем записки мои взяла?
Она сильно вздрогнула, посмотрела на него со страхом,
глуповато-уличенно спросила:
- Че?
- Нехорошо, - наставительно сказал он. - Но - бог с ним. На сей раз
твой проступок спас меня от ненужных объяснений. Дай-ка их сюда.
Она покраснела, стала рыться за пазухой, извлекла смятые листочки,
подошла и положила на стол, затем вернулась за буфет.
- Зачем они тебе были нужны?
- Вы ж усе равно уйтить собралися.
- Ты сказала об этом кому-нибудь?
- Не-а.
- Молодец, правильно. Я в самом деле хотел уйти, но потом передумал.
- Ага...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг