завершилось, а завершается.
- Слава богу, - отозвалась бледная, осунувшаяся Марго. - А у нас тут
такое... У нас, во-первых, Жан заболел, простудился очень, а во-вторых...
На крыльце появился Филипп, за ним - тусклый Жан.
- Тебе ведь надо лежать! Немедленно иди в постель! - вымученно
потребовала Марго.
- Я не надолго, - уныло отозвался тот. - Мне легче...
- Документы, говоришь, провярять приехалши? - Филипп достал трубку. -
Во напужалися. А етот кто будя, другой?
- Следователь, - сказал Андромедов. - Место происшествия осматривать
будет, свидетелей опрашивать.
- Ды тутака вси свидетели.
- Всех и будет опрашивать.
- Да, - сказал Филипп. - Работа...
Возле мотоцикла появились Настасья Филатовна, Лиза; потом вышел Визин.
Начался какой-то разговор.
- Как неожиданно, как сложно все... - Жан поежился.
- Таково течение жизни. - Андромедов философски улыбнулся.
- А в тябя провяряли? - спросил Филипп.
- Меня они знают.
- Ага...
Милиционер вразвалку направился к ним; на одном боку болталась кобура,
на другом - планшетка; лицо его озарялось невесомой усмешечкой. Это был
сравнительно молодой человек, в звании старшего сержанта. Он
мастерски-небрежно взял под козырек, поздоровался и представился.
- Обязан проверить у вас документы, граждане. Ввиду случившего
положения. И вообще.
Марго подчеркнуто высокомерно отвернулась и неторопливо прошла в дом;
Жан двинулся за ней; Филипп полез в карман своей бессменной гимнастерки.
- Порядок есь порядок.
- Значить, тоже ягодничать, батя? - с подначкой спросил милиционер,
переписывая в блокнотик паспортные данные Филиппа. - Ай грибничать?
- Не, в гости к Константину Ивановичу, товарищ сяржант.
- Старший сержант.
- Прошу прощения, ня разгляделши.
- "Ня разгляделши"... А Константин Иванович ниче, между прочим, такого
не говорил, что гости и подобное.
- Сярчая. Мы с им поругалши были. Я мириться прибылши.
- Давно знакомы?
- С первой мпрлястицкой, товарищ старший сяржант.
Милиционер задето прицелился в него глазами.
- Че заливаешь, батя?
- А ты в яво сам спроси. Наверное, скоро прибудя.
- И спрошу.
- Во-во. А станешь тамака по месту жительства мово выяснять, скажи,
пущай старухе моей пярядадуть, как живой и здоровай, ково и им жалаю.
- Артист, - усмехнулся милиционер, возвращая паспорт. - Следующий!
- Имею полную слободу пярядвижения, - добавил Филипп.
Марго вышла, уже повязанная платочком в горошек.
- И зачем эти записи!
- Здрасте! - сказал с досадой милиционер и осекся: воспаленный взгляд
Марго пронизывал насквозь. - Ну как вы не понимаете, ей бо! Тут чуть
человека не убили, а они...
- Ах да, я совсем забыла, что эти формальности необходимы.
Пожалуйста...
Паспорт Жана милиционер изучал особенно тщательно: там было написано и
по-казахски; такой документ, без сомнения, впервые попал ему в руки.
- По-вашему, чтой, написано?
- Да.
- И вы, значить, по ягоды?
- Нет, - ответил Жан.
- А за чем?
- Так.
- Как так?
- Я обязан вам говорить о цели моего путешествия?
- Обязан, обязан, - обиженно повторил милиционер; он уже не чувствовал
себя так браво и легко, как в первые минуты. - Путешествие, понимаешь...
Взрослые люди... Какие-то деревенские сказочки, а они... Взбаламутили
район, делать нам тут без вас нече...
- Мы никому не мешаем.
- Это вам так кажется... Ладно! - Милиционер положил блокнот в
планшетку, поправил ее, козырнул. - Желаю успехов у труде и счастья у
личной жизни. И поболя ягод набрать. А через час прошу собраться на месте
происшествия. Можно и раньше. - И пошагал к своему мотоциклу, где
следователь беседовал с Визиным и тоже что-то записывал.
- Вот и остались инкогнито, - с печальной улыбкой произнесла Марго.
- Почему я обязан кому-то рассказывать, зачем приехал сюда! - Жан
обескураженно обвел всех взглядом.
- Он просто к слову, - сказал Андромедов. - Не надо придавать значения.
Служба у него не из легких, формальностей всяких - ворох...
- Пошли на место происшессвия, - сказал Филипп.
13
Кладбище располагалось метрах в двухстах от деревни, на небольшом
взгорке между дорогой в Рощи и пасекой. Визин увидел десятка два
почерневших и покривившихся крестов, некоторые сильно подгнили, у иных
отвалилась поперечина, иные дотлевали в обильном бурьяне. Кое-где были
различимы вырезанные или выдолбленные имена и даты; к отдельным крестам
были прибиты дощечки, на которых, видимо, когда-то что-то было написано,
но все смылось, стерлось дождем, снегом и ветром, и дощечки были такими же
черными и потрескавшимися. Здесь, было похоже, давно никого не хоронили,
все буйно заросло травами, шиповником, ивняком, тут и там прямо из
могильных холмиков поднимались деревца, большей частью березки и сосенки.
И только к трем-четырем могилкам вели еле приметные тропки. Могилу Варвары
Алексеевны Лапчатовой Визин не нашел.
Он сел на поваленное дерево. Было тихо; голоса из деревни доносились
чуть слышно, и если бы Визин не знал, он вряд ли определил бы, что это:
человеческие голоса или какие-то другие звуки.
Он не знал, зачем ему была нужна могила Варвары Лапчатовой; он пошел
сюда вдруг, ни с того ни с сего, еще полчаса назад не предполагая, что у
него появится такое желание. Может быть он, избавившись от следователя,
захотел поскорее уйти с "места происшествия", или ему пришла мысль о
кладбище, потому что он еще не был здесь - везде побывал: на пасеке, на
лугу, на месте бывшей церквушки, даже к ручью наведался, а на кладбище -
не удосужился, хотя Андромедов и утверждал, что это - вторая, после
пасеки, достопримечательность Макарова... Проще было бы, конечно,
попросить кого-нибудь, чтобы показали могилку бабки Варвары, хотя бы ту же
Лизу, но ведь Визин не знал, что пойдет сюда, да и не было горбуньи там,
на "месте происшествия", да и не стал бы он ее ни о чем просить и никого
бы не стал, потому что чувствовал себя обременительным и надоевшим всем.
А теперь он сидел и думал о Варваре. Он думал о том, что вот, под одним
из этих холмиков или тем местом, где когда-то был холмик, а теперь -
провал, покоятся останки неведомого ему человека, который вдруг - одним
только тем, что жил на белом свете, - оказался таким значимым в его
судьбе. Что такое эти останки, думал Визин, и что такое та часть этого
человека, которая к останкам не имеет никакого отношения, а имеет
отношение к нему, Визину? Старая загадка. И - сущая правда, что люди
неравнодушны к загадкам и тайнам, и очень наловчились не отгадывать, а
запутывать их. Никак не укладывается, что человек может исчезнуть совсем,
без следа, хотя и протестует "здравая мысль" против такого
"неукладывания". Да-да, само собой разумеется, остаются дела, дети,
остается память - дважды два. Но что все-таки происходит с тем, что мы
называем личностью, сутью? Неужели же развалившийся, полуистлевший скелет
и чьи-то, неудержимо меркнущие, воспоминания - исчерпывающий ответ на этот
вопрос?.. Не укладывается, не хочет укладываться... Визина охватывало
чувство тоскливого протеста.
Он не удивился, увидев Марго. Она была все в той же цветастой кофте
навыпуск и брюках, темные с проседью волосы прикрывал деревенский платок;
лицо ее было таким, словно она не спала несколько ночей подряд. Визин
вспомнил ее ту, какую впервые увидел, подлетая к Долгому Логу, и сравнил с
теперешней: отличие было разительным. Хотя и там, в самолете, его
совершенно незаинтересованный и мимолетный взгляд отметил ее усталость и
обремененность тягостными мыслями. Только глаза были теми же:
напряженными, блестящими, давящими, и в них было трудно смотреть. Невольно
он попытался сравнить и себя тогдашнего с теперешним, но ничего не
получилось: он не представлял себе сегодняшнего своего лица.
Она остановилась поодаль и сказала:
- А я уже была здесь.
- Зачем? - спросил он.
- Просто так. Я несколько раз обошла деревню. Хотелось познакомиться с
окрестностям.
- А, - сказал он.
Она подошла ближе, - нерешительно, словно примериваясь, пробуя: можно
ли, - опустилась на тот же ствол, метрах в трех от Визина, и вскользь
посмотрела да него так, словно заметила в нем какую-то перемену и не
хотела, чтобы он догадался об этом.
- Коля вам уже все рассказал? - спросил Визин.
- Да. Как хорошо, что с Верой обошлось!
- Все рады. - Он поднял глаза на кресты. - А я тут еще не был.
- Нравится?
- Нравится. Тихо, уютно, птички щебечут... Они еще там?
- Да. Все местных женщин опросить не могут. И Лизу эту никак не найти -
убежала куда-то.
- Разумеется.
- Как нам всем теперь быть? - От Марго, веяло нетерпением,
наэлектризованностью.
- Как-нибудь будем, - сказал он.
- Что-нибудь случилось?
- Почему вы думаете, что что-нибудь случилось?
- Тут все время что-нибудь случается... Вы сегодня другой.
- Какой?
- Трудно сказать... Вы ответили "как-нибудь будем"... Еще вчера вы
ответили бы не так.
- Вчера, Маргарита Андреевна, все было не так.
- Да, конечно... А с нами случилось.
- Что с вами случилось?
- Фантастика! - Марго неестественно засмеялась. - Странная гостья у нас
была.
- Какая гостья?
- Понимаете, мы не спали. Никто не спал. Мы разговаривали. Даже лампа
горела. Жан простудился, заболел, бредить начал, и мы с Филиппом
Осиповичем его опекали. Потом ему стало лучше, и он читал стихи -
прекрасные стихи, не слыханные, потрясающие восточные стихи, я и
представления не имела, что так можно написать. Чудо!.. И вот... И вдруг
открывается дверь, сама по себе, из нее протягивается какой-то странный
луч, а в луче - женщина в красивом белом платье. Появляется и плывет по
комнате. Вы думаете, я сошла с ума?
- Нет.
- Спросите Жана, Филиппа Осиповича! Да, она плыла, скользила, совсем не
чувствовалось, что она переступает. И вот она всем кивает, улыбается и
вплывает в стену. Исчезает. И луч исчезает. И дверь сама собой опять
закрывается. И можете себе представить, кто это был? Вера наша! И на ней -
мое платье! Ну то, которое я смоделировала, придумала, можно сказать,
изобрела. Удивительное платье, парча - находка. Я назвала - "космический
ансамбль". А на конкурсе оно провалилось, хотя лучше его ничего не было -
это я совершенно объективно. Оно было признано непрактичным, немодным,
нерентабельным... На самом деле, я думаю, они просто от зависти. Или -
ограниченности... И вот я увидела его на живом человеке, и это было
прекрасно и страшно...
- Значит, мы с вами оба - изобретатели, - сказал Визин. - И я тоже
проваливался на конкурсах.
- Да. - Марго перевела дух. - Я изобретаю одежду. Я изобретаю. Но это
никому не нужно. Нужно просто конструировать. Чтобы всем доступно было,
чтобы - на поток, чтобы - ширпотреб. А мое - разовое. Изобретай себе на
здоровье, шей и носи сама. Но я не хочу сама! Я хочу... Ах, что теперь...
- Вас удивило только, что на Вере было то ваше платье?
- Если бы вы знали, если бы могли представить... Конечно - платье! Но
что там платье, когда в тот момент я себя чувствовать перестала... - В
уголках ее глаз показалась влага. - Сил больше никаких нет... Может быть,
вы думаете, галлюцинация? Но тогда и у Филиппа Осиповича с Жаном
галлюцинация...
- Я не думаю, что галлюцинация. Таких общих и одинаковых галлюцинаций
как будто не бывает. Разве что - в цирке.
- Выходит, такое может быть? И это говорите вы, ученый?!
- Это говорю я, ученый.
- Господи! Но ведь это же и в самом деле было!
- В чем же вы сомневаетесь?
- Да в том, что такое может быть! Хотя сама, своими глазами видела,
видела, видела!
- Ну - вот.
- И в вас я сомневалась. Я была уверена, что вы не поверите. Ну как же
такому можно поверить!
- Я верю.
- Ох! - Лицо ее прояснилось, как будто он показал ей, потерявшей
надежду и власть над собой, спасительный выход. - Несмотря ни на что,
несмотря ни на что - мы все-таки надеемся...
- И я надеюсь...
- Вы?.. Ну да, у вас надежды другого рода все-таки.
- У всех они другого рода. Все сюда приехали за различным. Потому и
лекарства должны быть различными.
- Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Но я, когда собралась
сюда, я, - да, я теперь могу вам сказать, все равно, мне не стыдно и не
страшно уже, - я была, Герман Петрович, на грани. Понимаете? Я хотела жить
нормальной, хорошей, здоровой жизнью, а оказалась на грани... Вы же
знаете, что на грани долго продержаться невозможно.
- И у меня была грань, - сказал он, и увидел, что и ему не стыдно и не
страшно. - Я обрубил все концы, сжег мосты. И написал дочери дурацкое
письмо.
- И у меня есть дочь. Но я ей не оставила письма. И ему не оставила. У
меня вся жизнь дурацкая, вся из каких-то пестрых лоскутов... Думала, что
витаю в облаках, а оказалось - ползаю по земле...
- Скажите, Маргарита Андреевна... Если бы, допустим, у вас был сын...
Не дочь, а сын... Ну - или дочь и сын, главное - сын... Вы бы и тогда
отправились искать Сонную Марь?
- Сын? - Она изумленно посмотрела на него. - Почему вы так странно
спрашиваете? При чем тут сын?
- Не знаю... Мне вдруг пришло в голову... Я вначале подумал про самого
себя: если бы был сын... Не знаю... По-моему, я бы все равно поступил, как
поступил... Но матери всегда больше привязаны к детям и особенно к
сыновьям. У меня, помнится, был явный приоритет перед сестрой...
- Очень странный вы задали вопрос. - Щеки Марго заалели. - Очень...
- Простите, ради бога, и оставим это.
- Сын, - произнесла она, и взгляд ее расплылся. - У меня мог быть
сын...
- У каждого из нас есть несбывшееся, - сказал он. - Иначе и не бывает.
Надо мириться. Сонная Марь тоже может стать несбывшимся.
- Не может! - воскликнула она, опять обдав его жаром взгляда. - Она
есть! Боков доказал!
- Он, Маргарита Андреевна, ничего не доказал. Он мог потерять рассудок,
заблудившись в тайге, пробродив три недели и потеряв надежду выбраться.
- Значит, вы перечеркиваете Сонную Марь?
- Нет.
- Вот видите, видите! Мы должны все вместе пойти туда! - победно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг