преступления. На сей счёт присяжные получают от судьи вполне однозначные
инструкции: они не вправе признать подсудимого виновным в предумышленном
убийстве, если предложенный обвинением мотив вызывает хоть малейшие
сомнения. Насколько мне известно, в конторе прокурора ещё не решили,
какой из возможных мотивов предложить вниманию суда. Скорее всего, это
будет бессмысленная жестокость избалованного подростка. Сомневаюсь, что
обвинение рискнёт встать на зыбкую почву, рассуждая о какой-то страшной
тайне, которая умерла вместе с доктором Довганем.
- Бессмысленная жестокость... - повторил Конноли. - Моя Элен, Алёна -
и бессмысленная жестокость... Это же просто дичь!
- Для вас, может, и да. Но не для присяжных. Они люди со стороны и
будут судить о вашей дочери на основании предоставленных им фактов. А
факты таковы, что Алёна девушка вспыльчивая, раздражительная,
неуравновешенная, она легко выходит из себя и часто конфликтует со
старшими. Я уже ознакомился с её школьными характеристиками и отчётами
наблюдавших её психиатров. Эти материалы произведут на суд не лучшее
впечатление.
Конноли вздохнул:
- В таком возрасте почти все дети несносны. О любом шестнадцатилетнем
подростке можно сказать то же самое, что вы говорили об Алёне.
- Не спорю. И обвинение, безусловно, понимает, что в этом вопросе
перегибать палку не следует. В своей речи прокурор признa'ет, что все
подростки в той или иной мере склонны к жестокости, но большинство умеет
обуздать себя, а вот у Алёны, дескать, отказали тормоза - и потому она
опасна для общества.
Конноли снова встал и медленно прошёлся к окну и обратно.
- Ну почему, - произнёс он, - почему Алёна не хочет говорить? Я не
верю в бессмысленную жестокость, не могу и не хочу верить... Поначалу я
думал, что доктор Довгань узнал тайну Алёны и шантажировал её, угрожая
сообщить нынешним властям Аррана, что она моя дочь. Но будь это так, она
бы рассказала мне о шантаже. Алёна вспыльчивая и самонадеянная девушка,
это правда; но она достаточно умна и рассудительна для того, чтобы самой
улаживать столь щекотливое дело... Проклятье! Ведь должно же быть какое-
то разумное объяснение её поступку!
- Вот мы и должны найти его, - сказал я. - С помощью Алёны или без
таковой. Нужно убедить присяжных, что она совершила убийство под
влиянием импульса, не вполне контролируя себя.
- Но результат психиатрической экспертизы...
- Диагноз об общей вменяемости отнюдь не исключает возможности
кратковременного срыва под воздействием внешних факторов. Например,
вследствие бурной ссоры. В этом случае суд, даже если признает
целесообразность прочистки... гм, медикаментозной терапии, отложит
исполнение приговора на срок от трёх до восьми лет, в течение которых ей
будет предоставлен шанс доказать свою способность жить в обществе.
- Это время она должна провести в тюрьме?
- Для взрослых, осуждённых по этой статье, первые два года "отсидки"
обязательны. Но поскольку Алёна несовершеннолетняя, она будет помещена в
специнтернат с возможностью раз или дважды в месяц проводить выходные с
родными.
- Большего мне и не надо, - оживился Конноли. - Только бы вы добились
этого, а всё остальное... - Он вовремя осёкся и виновато взглянул на
меня. - И как вы расцениваете наши шансы?
- Как очень хорошие. Более определённо сказать не могу, ведь я только
в пятницу вечером я стал адвокатом вашей дочери и ещё не успел глубоко
вникнуть в дело. Но в общих чертах уже представляю, какую тактику защиты
следует избрать. В ходе процесса я постараюсь расшатать аргументацию
обвинения где только возможно и заставить его изменить формулировку
"предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами" на "убийство в
состоянии аффекта" или даже "непредумышленное убийство". Но для этого я
должен представить суду убедительную мотивировку её поступка. Скажем,
если в случае с Алёной доктор Довгань нарушил общепринятые нормы
отношений между врачом и пациентом - ну, вы понимаете, что я имею в
виду, - то присяжные признают её виновной лишь в неумышленном убийстве в
результате превышения необходимой меры самообороны. Завтра я намерен
встретиться с вашей дочерью и объяснить ей, как обстоят дела. Надеюсь,
мне удастся убедить её, что скрывать правду в её положении не просто
бессмысленно, а губительно.
Конноли сел.
- Боюсь, ничего не получится, - сказал он мрачно. - Алёна упорно
отрицает свою вину и слышать не хочет ни о каком признании. Пётр и
Марина, то есть господин и госпожа Габровы, не единожды пытались
уговорить её сделать признание, но она даже слышать об этом не хочет.
Обычно Алёна рассудительная и здравомыслящая девочка и знает, когда
нужно подчиниться обстоятельствам, но сейчас на неё что-то нашло... что-
то непонятное.
- А вы сами пробовали поговорить с ней?
- Лично, нет. Это слишком опасно. Тюремный персонал от скуки любит
смотреть телевизор, и меня могли узнать по выпускам международных
новостей. Но я рискнул передать Алёне послание, в котором убеждал её
признаться в убийстве. Я даже покривил душой и заверил, что не
сомневаюсь в её невиновности, но прошу солгать ради своего спасения. Она
уже знает о... о некоторых моих планах - и всё равно стоит на своём.
- М-да... - протянул я. - А вот со слов господина Габрова я понял,
что всё не так безнадёжно.
- Это было сделано по моей просьбе, - признался Конноли. - Я
опасался, что вы не захотите защищать Алёну, если с самого начала будете
знать о её упрямстве. А мне нужны именно вы.
Я удивлённо пожал плечами.
- Не буду лукавить, я польщён, что вы такого высокого мнения обо мне.
Но всё же уверяю вас, что я далеко не лучший специалист по уголовным
делам.
- Зато вы везучий. - Конноли немного помедлил, доставая из
внутреннего кармана бумажник. - Все адвокаты работают за деньги, и
обычно работают хорошо. Вы тоже работаете за деньги - но не просто
хорошо, а блестяще. Я специально наводил о вас справки и убедился, что в
отличие от многих других адвокатов, вы не создаёте себе репутацию,
берясь лишь за заведомо выигрышные дела, ваша удачливость - результат
несомненной талантливости и высокого профессионализма. Кроме того, о вас
отзываются как о честном и порядочном человеке, который превыше всего
ставит интересы своих клиентов. Вы именно тот, кто может спасти мою
дочь. - С этими словами он вынул из бумажника сложенный вдвое листок и
протянул его мне. - Пётр Габров будет от своего имени оплачивать все
ваши расходы по делу Алёны. Но если вы добьётесь для неё условного
освобождения на поруки или хотя бы отсроченного приговора, то получите
от меня эту сумму в качестве дополнительного вознаграждения.
Я посмотрел на листок - и не поверил своим глазам. А когда убедился,
что зрение не подводит меня, поднял на Конноли ошалелый взгляд.
Он слабо улыбнулся:
- Богатые люди обычно скупы, советник, иначе они не были бы богатыми.
И я здесь не исключение. Однако в жизни бывают случаи, когда все
богатства мира теряют свою ценность по сравнению с судьбой одного-
единственного человеческого существа. Алёна для меня всё, альфа и омега,
она - смысл всей моей жизни, даже свою борьбу с нынешним режимом на
Арране я вёл не ради каких-то абстрактных идеалов, а ради того, чтобы
вернуть дочери родину. Я готов на всё, чтобы спасти Алёну. Буквально на
всё - я не преувеличиваю.
Я снова посмотрел на листок и после некоторых колебаний произнёс:
- За такие деньги вы могли бы освободить её и без помощи адвоката.
Он кивнул:
- Да, я рассматривал и такой вариант. Предложенная вам сумма взята не
с потолка, это результат тщательной калькуляции всех связанных с
организацией побега расходов - как видите, ваша система правосудия умеет
за себя постоять. - Конноли сдержанно улыбнулся. - Ну а я, когда у меня
есть выбор, предпочитаю держаться поближе к закону.
* * *
Когда я, проводив Конноли до лифта, вернулся в квартиру, Юля
встретила меня в дверях гостиной, одетая в длинное голубое платье с
блёстками, которое изумительно шло к её вьющимся светлым волосам и
ласковым васильковым глазам. В первый момент я с удивлением уставился на
дочь, недоумевая, с какой стати она вырядилась на ночь глядя, и лишь с
некоторым опозданием вспомнил, что весь сегодняшний день Юля готовилась
к вечеринке по случаю шестнадцатилетия своей подруги Марыси.
- Папа, - произнесла она укоризненно. - Ведь дядя Ричи предупреждал
тебя насчёт этого человека. И ты обещал ни во что не впутываться.
Я обнял её за плечи и со всей возможной беззаботностью сказал:
- Всё в порядке, зайка. Конноли приходил ко мне не с делом, а за
частной консультацией. Кто-то очень расхваливал меня в его присутствии,
и он решил спросить моего совета по одному вопросу.
- Все твои клиенты обычно начинают с частных консультаций, - заметила
Юля.
- Только не в этом случае, - твёрдо пообещал я. - Конноли был не
прочь нанять меня, но я отказался под тем предлогом, что и без того
завален делами. Он всё понял и больше не настаивал.
- Однако проконсультировать его ты согласился.
- Раз он пришёл, то почему бы и нет. Мне было неловко отказывать.
- Тем более, что он хорошо заплатил. Ведь так?
- Ну... да.
Юля сокрушённо покачала головой:
- Ах, папочка! Неужели ты думаешь, что я меньше любила бы тебя, если
бы мы жили скромнее, чем сейчас? Мне не нужны твои деньги, мне нужен
ты - мой отец.
- А мне нужна ты, доченька. Я хочу, чтобы ты была счастлива и ни в
чём не нуждалась...
- Я и так ни в чём не нуждаюсь. Я самая счастливая девочка на свете,
потому что у меня самый лучший в мире папа. Вот только бы ты поменьше
работал и чуть больше времени уделял мне.
Юля мягко высвободилась из моих объятий и подошла к зеркальной стене.
Встав вполоборота к ней, она смерила своё отражение внимательным
взглядом. Не знаю, о чём думала в этот момент дочка, но что касается
меня, то я откровенно любовался ею. В свои неполные шестнадцать лет Юля
выглядела уже совсем зрелой девушкой, и внезапно мне пришло в голову,
что она восхитительно смотрелась бы в подвенечном платье... Господи, как
быстро бежит время! Ведь, казалось, совсем недавно она была маленькой
беззаботной девочкой, которая обожала сидеть у меня на коленях и
слушать, как я рассказываю ей сказки. Но годы пронеслись стремительно, и
вот уже Юля выросла, из девочки стала превращаться в очаровательную
молодую девушку, а в моих волосах появились первые нити ранней седины -
к счастью, не очень заметные, потому что сам я блондин. Впрочем, я по-
прежнему считал себя молодым, но тем не менее понимал, что сорок лет -
уже не юность. За моими плечами осталась добрая половина жизни.
Безусловно - лучшая половина...
Вдоволь налюбовавшись собой в зеркале, Юля вновь подступила ко мне,
встала на цыпочки и легонько чмокнула меня в щеку.
- Ладно, папа, я побежала. А то ещё опоздаю.
- Ступай, зайка, - сказал я. - Только не вздумай переключать флайер
на ручное управление. Вот если полиция поймает тебя с выключенным
автопилотом, тогда ты точно опоздаешь.
- Не беспокойся, я буду хорошей девочкой. И вернусь до тринадцати
ночи... Ну, в крайнем случае, до четырнадцати.
Ещё раз поцеловав меня на прощанье, Юля выпорхнула из гостиной. Через
минуту послышалось хлопанье входной двери, а вслед за тем воцарилась
тишина.
Как всегда после ухода дочери, я почувствовал себя одиноко и неуютно
в этой огромной квартире, занимавшей весь верхний этаж небоскрёба
недалеко от центра города. Шестнадцать с половиной лет назад, когда мы с
Ольгой только поженились, это жилище совсем не казалось нам большим. Как
и большинство дамогранцев, мы считали, что в семье должно быть не меньше
четырёх детей, поэтому решили не скаредничать и сразу приобрели
соответствующих размеров квартиру - так сказать, с прицелом на будущее.
В мечтах я уже представлял, как эти просторные комнаты наполнятся хором
детских голосов, и даже в самом кошмарном сне мне привидеться не могло,
что всего лишь через год я останусь вдовцом с маленькой дочкой на
руках...
Отогнав прочь грустные воспоминания, я проследовал в свой кабинет и
отключил затемнение окна как раз вовремя, чтобы увидеть соскользнувший с
крыши дома дочкин флайер. Он на секунду завис прямо передо мной - тёмное
пятно на фоне зарева заката, - после чего развернулся и стал удаляться
на юго-запад, постепенно набирая высоту. Я помахал ему вслед, хотя знал,
что Юля не видит меня, и отошёл вглубь комнаты.
На моём рабочем столе по-прежнему лежал листок бумаги, на котором
Конноли собственноручно начертал сумму обещанного гонорара. Цифра была
фантастическая даже для такого преуспевающего адвоката, как я, - а
зарабатываю я, поверьте, совсем неплохо. Если я выиграю дело "Народ
Дамограна против Алёны Габровой" (а даже отсроченный приговор означал
для меня выигрыш), то смогу наконец осуществить свою давнюю мечту о
космической яхте - конечно, не сверхсовременной и супернавороченной, а
достаточно скромной и тихоходной, зато своей, собственной. Юля будет в
полном восторге.
Я не стал уничтожать листок, а аккуратно сложил его и спрятал в сейф,
так как подозревал, что мне ещё не раз захочется взглянуть на него. К
тому же было нелишне сохранить для Конноли вещественное доказательство
его обещания - но тогда я об этом не думал. Как ни странно, я ни на
мгновение не усомнился в его честности, хотя никаких объективных причин
верить ему на слово у меня не было. Тем не менее я поверил - возможно
потому, что понимал его чувства. Тот факт, что Конноли решил обратиться
к адвокату, а не прибегнул к подкупу тюремной охраны, безусловно,
свидетельствовал о его порядочности. Впрочем, я был уверен, что идею с
побегом он ещё не отверг полностью, а оставил её в качестве запасного
варианта на случай моей неудачи в суде. И тогда обещанные мне деньги
достанутся кому-то другому.
Я запер сейф и покачал головой. Нет, этого нельзя допустить! И дело
здесь даже не в деньгах, вернее, не только в деньгах. Меня не должно
касаться, за какие грехи Элен Конноли... то есть, Алёна Габрова,
прикончила доктора Довганя и заслуживает ли она наказания за свой
поступок; я её адвокат, она мой клиент, и я обязан защищать её при любых
обстоятельствах. Также меня не должно касаться, что Томас Конноли
собирается увезти дочь с Дамограна и тем самым обмануть правосудие; это
уже дело четы Габровых, под чью ответственность Алёна будет выпущена на
поруки - если, конечно, будет выпущена. Но меня не может не касаться
бегство моей подзащитной из тюрьмы. Мало того, что это будет вопиющим
нарушением закона, который я поклялся защищать. Это основательно
подпортит мне репутацию и отпугнёт многих моих клиентов - ведь в
основном я имею дело не с обвиняемыми в тяжких преступлениях, а с
респектабельными, законопослушными гражданами, которые как огня боятся
всякого криминала. Следовательно, я должен вытащить Алёну из тюрьмы
легальным путём. А что будет дальше - уже вопрос не ко мне.
Итак, за дело. Прежде всего, нужно переговорить с Ричардом - к вечеру
он обещал раздобыть кое-какие сведения. Но едва я протянул руку к
консоли, чтобы набрать его номер, как вдруг зазвенел звонок и
одновременно включился монитор внешнего обзора. На экране возник Ричард
Леклер собственной персоной, поднимавшийся ко мне в кабине пассажирского
лифта. В отличие от меня и Юли, он не любил летать, предпочитая
пользоваться наземным транспортом и метрополитеном. Чтобы попасть к нам,
ему приходилось подниматься на все сорок четыре этажа вверх, а не
спускаться лишь на один с крыши, где располагалась стоянка флайеров.
Как я уже говорил, моя квартира занимала весь пентхаус целиком, и
если пассажир лифта нажимал кнопку с номером "44", то во избежание
ошибки следовало предупреждение, что на данном этаже проживаем только мы
с Юлей. Когда же посетитель повторным нажатием подтверждал своё желание
навестить нас, в квартире срабатывал предупреждающий звонок, а на экране
монитора появлялась соответствующая картинка. Так что у нас с дочкой
всегда было время решить, принимать гостя или притвориться, что никого
нет дома.
Избегать встречи с Ричардом я не собирался, поэтому встал с кресла и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг