нотки. - Ты постоянно занят. Только и слышу: позже, позже. Для тебя
главное дела, а я всегда на втором месте.
Я понял, что это неспроста. Обычно Юля с пониманием относится к тому,
что время от времени я принимаю посетителей у нас дома, а не у себя в
конторе. Правда, прежде это всегда были мои постоянные клиенты, в
некотором смысле друзья семьи, чьи дела я вёл в течение многих лет.
А вот Томаса Конноли я видел впервые. Он буквально силой вломился ко
мне: позвонил час назад и сказал, что нам нужно срочно встретиться. Даже
не выслушав моих возражений, он прервал связь, а ровно через пятьдесят
минут уже трезвонил в мою дверь. Конечно, я мог вызвать консьержа нашего
дома, и тот либо сам, либо с помощью муниципальной охраны выставил бы
непрошеного визитёра на улицу. При других обстоятельствах я бы так и
поступил, но с Конноли был особый случай. К его приходу я успел навести
о нём кое-какие справки и выяснил, что он не из тех, от кого можно
просто так отмахнуться, не пожалев впоследствии о потере перспективного
клиента. Если человек, давно потерявший счёт своим миллиардам, как
наскипидаренный мчится к совершенно незнакомому адвокату, то здесь
пахнет солидным барышом. Тогда я позвонил Ричарду и попросил его
разузнать о Конноли подробнее...
Ах, вот оно что! Мне следовало сразу догадаться, в чём причина
дочкиной настойчивости. Похоже, умница Ричард решил не ставить меня в
неловкое положение перед клиентом и сначала связался с Юлей. Он, как
всегда, на высоте.
Ответив Юле: "Сейчас выйду", я выключил интерком и поднялся с кресла.
- Мне очень жаль, что нас прерывают, господин Конноли, - произнёс я,
впрочем, без особого сожаления, - но ведь вы сами настояли на
немедленной встрече. А по выходным моё время принадлежит дочери.
- Да, разумеется, - ответил Конноли, тоже вставая. Двигался он
необычайно легко и проворно для своей комплекции боксёра-тяжеловеса
преклонных лет, с этакой хищной грацией старого льва. - Я всё понимаю,
господин Поляков, и буду ждать, сколько понадобится.
Когда я вышел из кабинета в холл, Юля молча схватила меня за руку и
потянула на свою ("девчачью", как мы её называли) половину квартиры. Я
без возражений последовал за ней.
Как я и ожидал, видеофон в дочкином кабинете был включён, и над
консолью маячило голографическое изображение головы и плеч Ричарда. Его
скуластое лицо явственно выражало тревогу, и в таком взволнованном
состоянии он был больше чем когда-либо похож на мою мать, свою старшую
сестру.
Я немедленно направился к видеофону, а Юля тем временем закрыла дверь
комнаты и с ногами забралась в мягкое кресло у стены.
Едва я оказался в поле действия лазерных сканеров, Ричард, заметив
меня, без всякого вступления спросил:
- Он много тебе рассказал?
- Ещё ничего. Мы только обменялись любезностями. Он уже собирался
перейти к делу, когда вмешалась Юля.
Ричард с облегчением вздохнул:
- Слава Богу, успел.
- А в чём дело, - спросил я, заинтригованный его поведением.
- С Томасом Конноли лучше не связываться. Сейчас же гони его в шею.
Я подвинул к себе стул и сел.
- Объясни-ка подробнее, Рич. - Я никогда не называл его дядей,
поскольку он был старше меня лишь на восемь лет, и я всегда относился к
нему как к другу и брату. - Что ты выяснил?
- Вполне достаточно, чтобы потерять аппетит. Этот клиент не для тебя,
Игорь. Я знаю, что порой ты берёшься за рискованные дела, но
Конноли... - Ричард мотнул головой. - От него лучше держаться подальше,
если не хочешь угодить в крупные неприятности. Томас Финли Конноли не
просто богатый беглец с Аррана, он доверенный советник королевского дома
в изгнании и один из лидеров движения за реставрацию монархии. Высший
Революционный Трибунал Арранской Народной Республики заочно приговорил
его к смертной казни, и за прошедшие пятнадцать лет он пережил добрую
дюжину покушений, однажды был ранен, правда, не смертельно, зато его
жене и детям повезло меньше - они все погибли.
Я покачал головой:
- Ну и ну!..
- Вот именно. Здесь смердит грязной политикой, круто замешанной на
международном терроризме. Нашему правительству не очень нравится, что
Конноли поселился на Дамогране, но ничего поделать оно не может - как
демократическая страна, мы не имеем морального права отказывать в
убежище человеку, которого преследуют по политическим мотивам. Зато наши
спецслужбы довольны - наконец-то у них появилась настоящая работа. За
последние три года они уже изловили десяток арранских головорезов,
которые охотились за Конноли.
Я почесал затылок и с сомнением произнёс:
- А с чего ты взял, что его визит ко мне имеет хоть какое-то
отношение к политике? Я думаю, что как раз наоборот - не имеет никакого.
Конноли не производит впечатление человека, который обращается к
кардиологу, когда у него болит голова. Он, несомненно, навёл обо мне
справки и знает, какими делами я занимаюсь. Похоже, у него проблемы
личного порядка. Ведь и у политиков есть своя частная жизнь.
- Есть, конечно. Но она неотделима от их общественной деятельности.
Независимо от того, с каким делом пришёл к тебе Конноли, ты рискуешь
привлечь к себе внимание революционных властей Аррана. А эти ребята
напрочь лишены чувства юмора и не шибко разборчивы в средствах. Они без
сожаления расправились с семьёй Конноли - то с какой же стати, скажи
мне, они станут церемониться с его адвокатом? Им убить человека, что раз
плюнуть. Так что будь хорошим мальчиком, Игорёк, и прислушайся к совету
своего старого дядюшки: не ввязывайся в это дело, каким бы выгодным оно
ни казалось. Извинись перед Конноли и вежливо попроси его уйти. Ни в
коем случае не поддавайся на его посулы... Гм. Только не подумай, что я
по старой привычке снова взялся командовать тобой. Просто я беспокоюсь
за тебя. И за Юльку. И за твою мать, наконец. Как я посмотрю ей в глаза,
если с тобой что-нибудь случится!
Я вздохнул, мысленно попрощавшись с тугим кошельком несостоявшегося
клиента.
- Всё в порядке, можешь не переживать. Ты меня убедил. Я сейчас же
выставлю Конноли за дверь.
- Вот и молодец, - одобрил меня Ричард.
Мы коротко попрощались, я выключил видеофон и задумчиво уставился
поверх консоли на стену. Юля выбралась из кресла и подошла ко мне.
- Хочешь, я пойду и скажу ему, что ты не возьмёшься за его дело?
Я отрицательно мотнул головой:
- Нет, доченька, я сам.
Поднявшись со стула, я ласково потрепал её белокурые волосы и вышел
из комнаты.
Конноли я застал стоящим у окна. Повернувшись ко мне, он спросил:
- Надеюсь, у вас ничего не случилось?
- Случилось, - чересчур резко ответил я.
Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом и произнёс:
- Да, понимаю. Вы кое-что узнали обо мне и решили не ввязываться в
неприятности.
- Совершенно верно, - подтвердил я. - У меня пятнадцатилетняя дочь, и
я не хочу, чтобы она стала сиротой.
- Могу вас заверить, господин адвокат, что вам не о чем беспокоиться.
Я принял все меры предосторожности, и никто не узнает о моём визите. А в
дальнейшем мы встречаться не будем, потому что...
- Потому что, - перебил его я, - у нас не будет никаких общих дел. Я
очень благодарен вам за осторожность, а сейчас убедительно прошу вас
уйти. Нам больше не о чем разговаривать.
Конноли покачал головой:
- Мой уход ничего не изменит. Вы всё равно займётесь моим делом.
Собственно, вы уже занимаетесь им.
Я вопросительно уставился на него:
- Что вы имеете в виду?
- Тут вот какая ситуация, советник. У меня есть дочь Элен, ей скоро
исполнится семнадцать. Девять лет назад, во время одного из покушений,
погибли моя жена и оба сына, а Элен лишь каким-то чудом уцелела. Мне
удалось скрыть факт её спасения, и официально она считается умершей. Все
эти годы она находилась под опекой верных мне людей, пожилой супружеской
четы, которых окружающие считали её дедом и бабушкой...
Я решительно подступил к нему и схватил его за отворот пиджака с
явным намерением вытолкать из кабинета. Наверное, со стороны это
выглядело немного комично: Конноли был на полголовы выше меня и раза в
полтора шире в плечах, и хотя у меня было преимущество в молодости, я
вряд ли смог бы сдвинуть его хоть на сантиметр.
- Господин Конноли! Я не собираюсь дальше...
- Её настоящее имя, - будто ни в чём не бывало продолжал он, - Элен
Розалинда Конноли. Но вы должны знать её как Алёну Габрову.
Я разжал пальцы, отпустив пиджак посетителя. Моя рука соскользнула
вниз и безвольно свесилась вдоль туловища.
- Алёна... Габрова... - растерянно пробормотал я.
Конноли отошёл от окна и остановился возле стола.
- Вы, конечно, можете известить суд, что отказываетесь защищать её
интересы, - неторопливо проговорил он. - Но вы так не сделаете. Не в
ваших привычках бросать клиента на произвол судьбы только потому, что у
того обнаружились неподходящие родственники.
Чувствуя себя загнанным в ловушку, я на негнущихся ногах подошёл к
двери, заблокировал её изнутри, затем вернулся к столу и тяжело
опустился в своё кресло. Конноли тоже сел и устремил на меня задумчивый
взгляд. В его серых с неуловимым зеленоватым оттенком глазах застыло
ожидание.
- Значит, - наконец произнёс я, - это вы рекомендовали Петру Габрову
отказаться от услуг Стоянова и нанять меня?
- Да. Наш первый выбор защитника нельзя назвать удачным. Господин
Стоянов оказался самодовольным ничтожеством с полностью дутой
репутацией. А о вас я навёл тщательные справки и уверен, что на сей раз
не ошибся. В определённых кругах вас считают самым удачливым судебным
адвокатом Дамограна. И, по-моему, эта репутация вполне заслуженная.
- В граждански делах, может, и да. Но не в уголовных. Я редко
выступал на таких процессах.
- По моим сведениям, шестнадцать раз. И в четырнадцати случаях
добивались оправдания своих подзащитных.
- Это говорит скорее о моём умении выбирать клиентов, а не об
удачливости, - заметил я. - Восьмерых... нет, даже девятерых из них
оправдали бы и при самой скверной защите. Но что касается вашей
дочери...
Меня перебил зуммер интеркома. Как я и ожидал, дочка, обеспокоенная
моей длительной задержкой с выпроваживанием Конноли, решила выяснить, в
чём дело. Я нажал на кнопку ровно настолько, чтобы сказать: "Извини,
Юля, я занят", - после чего совсем выключил интерком.
- Так вот, - продолжал я, - в случае с вашей дочерью дела обстоят
хуже некуда. Следствие располагает слишком убедительными
доказательствами, и я не вижу ни малейшего шанса опровергнуть их или
хотя бы подвергнуть сомнению. Даже сам Перри Мейсон, легендарный адвокат
двадцатого века, не смог бы убедить присяжных вынести оправдательный
вердикт. - Я на секунду умолк. Томас Конноли спокойно смотрел на меня, и
я мог только догадываться, какая боль скрывалась за этим притворно
равнодушным взглядом. - Вы уж простите за откровенность, но я не считаю
себя вправе внушать вам напрасные надежды. Я уже говорил это господину
Габрову, теперь повторяю и вам, что Алёна... то есть, Элен...
- Называйте её Алёной, - посоветовал Конноли. - В противном случае вы
рискуете запутаться и назвать её Элен при посторонних. Да и она сама за
девять лет привыкла к своему новому имени.
- Да, вы правы, - согласился я и продолжил: - Так вот, Алёна
несомненно будет признана виновной. Вопрос только - в чём и какое за сим
последует наказание. Я полагаю, именно это вы и хотите со мной обсудить?
На какой-то миг Конноли замялся.
- Ну... Прежде всего, я хотел бы выяснить, есть ли ещё возможность
освободить Алёну до начала суда под залог. Сумма не имеет значения,
когда речь идёт о спасении моей...
- Молчите! - быстро произнёс я, тотчас сообразив, чтo' замышляет мой
посетитель. - Ни слова больше. Я всё понял, но не хочу ничего об этом
слышать. Позвольте напомнить вам, что я не ваш адвокат и не собираюсь им
становиться. Поэтому убедительно прошу вас воздержаться от разглашения в
моём присутствии сведений, которые закон квалифицирует как информацию о
преступных намерениях. Я могу догадываться о ваших планах - догадки не
факты, их к делу не подошьёшь; но знать о них я не хочу. Надеюсь, я ясно
выражаюсь?
Конноли кивнул:
- Вполне. Извините, что увлёкся. Так вот, - продолжал он, - если вы
добьётесь освобождения Алёны хоть на один день, я буду считать, что свою
задачу вы выполнили. Такая формулировка вас устраивает?
Я поморщился. Слишком грубо и прямолинейно, можно было выразиться и
помягче, не так откровенно выпячивая это "хоть на один день". Следуя
букве закона, я никакой конкретной информации не получил, и суд не
расценил бы это высказывание как извещение о намерении совершить
преступное деяние, но всё же... А впрочем, ну его к чёрту! Какое мне,
собственно, дело до того, что Конноли собирается умыкнуть свою доченьку
с нашей планеты, оставив правосудие в дураках? Главное, что он не сказал
мне об этом прямо. А чисто по-человечески я мог его понять: если бы моя
Юля, упаси Боже, попала в такую передрягу, я пошёл бы на всё, чтобы
помочь ей. И не остановился бы перед нарушением закона... Гм,
хорошенькие мысли для адвоката!
- С залогом весьма проблематично, - сказал я. - Нашими законами не
предусмотрено освобождение под залог обвиняемых в убийстве. Правда,
Алёна ещё несовершеннолетняя, и если бы я взялся за это дело с самого
начала, то, скорее всего, сумел бы убедить судью выпустить её на поруки
под ответственность господина и госпожи Габровых. Но сейчас... - Я
покачал головой. - Нет, это маловероятно. До начала суда осталось лишь
две недели, обвинение уже на полную силу раскрутило свою
пропагандистскую машину, и я очень сомневаюсь, что моё ходатайство будет
удовлетворено. Тем более, что Стоянову уже было отказано, а с тех пор в
деле не обнаружилось никаких благоприятных для вашей дочери
обстоятельств. Я, конечно, подам прошение об освобождении на поруки, но
не советую вам на него рассчитывать.
Конноли кивнул:
- Да, я понимаю... - Тут выдержка изменила ему, он вскочил с кресла и
нервно заходил по кабинету. - Вы должны что-то придумать, господин
Поляков. Вы должны спасти мою дочь. - Он резко остановился. - У вас
много говорят о гуманности вашей пенитенциарной системы, но всё это
ложь, наглое лицемерие. Смертная казнь куда честнее и гуманнее. А ваше
так называемое "лечение", оставляя человека в живых, убивает самое
ценное - его душу. После этого уже не будет нынешней Алёны, от неё
останется лишь бледная тень. Ей будут недоступны глубокие чувства, она
лишится способности любить и ненавидеть, радоваться и горевать, её жизнь
превратится в пустое, бессмысленное существование. А ведь ей ещё нет и
семнадцати, она пишет такие милые, такие красивые стихи, у неё настоящий
талант к поэзии... Да, конечно, я признаю, что Алёна совершила тяжкое
преступление - но она всё равно моя дочь, мой единственный оставшийся в
живых ребёнок. Я не хочу потерять и её!
Так же внезапно, как и взорвался, Конноли взял себя в руки и рухнул в
кресло. Достав из кармана платок, он вытер вспотевшее от волнения лицо и
тихо произнёс:
- Прошу прощения, советник. Порой я не выдерживаю. Уже четыре месяца
длится этот кошмар, и мои нервы на пределе.
Я подождал с минуту, давая ему возможность успокоиться, потом
заговорил:
- Если вы беседовали с господином Габровым после нашей с ним встречи,
то должны знать, что я категорически против ещё одной психиатрической
экспертизы. Разумеется, я могу добиться повторного освидетельствования,
но в случае подтверждения первоначального диагноза о полной вменяемости
обвинение лишь ещё больше укрепит свои позиции - а они и без того
несокрушимые. Я вижу в них только одно слабое место, куда следует
направить главный удар, - отсутствие явного мотива. А чтобы обвинить
человека в убийстве первой степени, необходимо установить мотив
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг