виды и Ева. Я не собиралась вставать у неё на пути, но вместе с тем мне
не очень-то хотелось лезть на стенку...
- А знаешь, Тьерри к тебе явно неравнодушен, - наконец отозвалась я,
закидывая удочку. - Ты ему очень нравишься, если не сказать большего.
- Да, знаю, - коротко ответила Ева. Она села на край кровати и
посадила себе на колени мою куклу Машу, наряженную в коротенькое светло-
голубое платьице. - Ты представляешь, я ещё в восемь лет забросила все
свои игрушки. Полностью утратила к ним интерес. Боюсь, я слишком рано
повзрослела.
У меня создалось впечатление, что Ева хочет увильнуть от разговора.
Но я не стала поддаваться на провокацию, мне крайне важно было выяснить,
кому из двоих - Тьерри или Конте - она отдаёт предпочтение.
- А ты как к нему относишься?
- К кому?.. А-а, к Мишелю? Ну, мне с ним интересно.
- И только?
Она ответила не сразу, а несколько секунд задумчиво смотрела на
куклу.
- Не знаю, Вики. Честное слово, не знаю.
- Не можешь решить, кто тебе больше по душе - он или Конте? Почему-то
мне кажется, что твои чувства к коммодору посерьёзнее, но ты пытаешься
подавить их. Как и он, кстати. Подлинная причина того, что у вас не
сложились отношения, лежит гораздо глубже банального недоразумения. И у
тебя, и у него есть более веские причины избегать друг друга.
Ева быстро взглянула на меня:
- А тебе что за забота?
- Как это "что за забота"? Ты же моя лучшая подруга, и мне
небезразлично, чтo' ты чувствуешь к другим людям.
- Ой ли? - скептически произнесла она. - А может, дело в другом?
Может, ты сама положила на них глаз? На обоих сразу - и на Конте, и на
Мишеля.
Я смущённо потупилась:
- Ну... допустим, что так. И я не хочу, чтобы мы поссорились из-за
мужчин. Поэтому спрашиваю: кого из двоих ты готова мне уступить?
Ева покачала головой:
- Бери кого хочешь, Вики. Бери хоть обоих. Мне всё равно.
Впрочем, я понимала, что ей далеко не всё равно. Для этого не нужно
было читать мысли.
Между тем Ева поднялась, подошла ко мне и взяла меня за руки.
- Мужчины, это мелочи, - сказала она. - Из-за них мы не поссоримся.
Меня беспокоит другое - что ты опять можешь исчезнуть, как в прошлый
раз. Без всяких объяснений, не предупредив меня... - Ева внимательно
посмотрела мне в глаза. - Скажи мне наконец, Вики, почему ты не
прилетела тогда на Терру-Сицилию? Почему прислала то дурацкое письмо -
"мы с тобой такие разные", "у каждой из нас своя жизнь"? Почему?
Я тихо вздохнула:
- Лучше не спрашивай, дорогая. Иначе я солгу. Или хуже того - скажу
правду.
Глава 11
Игорь Поляков, адвокат
Первое судебное заседание по делу Алёны Габровой было посвящено
отбору присяжных. Тут мы с обвинителем проявили редкостное единодушие, и
коллегия из "двенадцати честных граждан" (именно так говорится в нашем
процессуальном праве) была сформирована в течение сорока минут. Судье
Савченко понравилась наша оперативность, он очень не любил тягомотины по
формальным вопросам, поэтому сразу проникся ко мне симпатией за то, что
я не стал учинять кандидатам допрос с пристрастием, а просто заявил
положенное мне число отводов, фактически согласившись с выбором
обвинения.
Заместитель городского прокурора Богданович был доволен таким
оборотом дел и наверняка счёл меня наивным простачком. Такого же мнения
придерживалась и Алёна, которая отсутствовала в зале суда при этой
технической процедуре, но имела возможность следить за заседанием через
терминал в своей камере. Когда во второй половине дня я встретился с ней
в тюрьме, она сказала:
- Мне, в принципе, безразлично, кто будет меня судить, любой состав
жюри признает меня виновной. И всё же досадно, что вы позволили
прокурору выбрать самых предубеждённых присяжных.
- Вы так думаете? - спросил я.
- А разве нет? Все двенадцать - отцы и матери семейств, у девяти из
них есть дочери примерно моего возраста. Если вы намерены сыграть на их
родительских чувствах и рассчитываете, что у вас это получится, то вы
совсем не разбираетесь в людях. Они не будут видеть во мне своих
обожаемых дочек, Боже упаси - как можно сравнивать меня, плохую и
испорченную, с хорошими, послушными пай-девочками! В глазах этих людей я
буду олицетворять всё наихудшее, что есть в их дочерях, с чем они
борются многие годы. В итоге они бессознательно захотят отыграться на
мне, наказать меня за все неприятности, которые причинили им собственные
дети. Ещё до окончания слушаний они твёрдо решат, что я виновна и
заслуживаю самой суровой кары.
Я кивнул:
- В прокуратуре тоже так считают. Но скоро они поймут, что совершили
ошибку.
На лице Алёны отразилось понимание.
- Ага! Узнаю старую песенку. Её мне пел ещё господин Стоянов. Мол,
скажи на суде, что доктор Довгань был большим любителем
несовершеннолетних, изобрази из себя несчастную жертву сексуального
насилия, разрыдайся перед присяжными, выдержи пять минут позора - и
отделаешься лёгким испугом. Проведёшь годик-другой в интернате, а потом,
глядишь, тебя выпустят на поруки... - Она решительно покачала головой. -
Только зря стараетесь, я не стану лгать.
Несколько секунд я испытующе смотрел ей в глаза, затем с нажимом
произнёс:
- А будет ли это ложью, Алёна? Может, это и есть та правда, которую
вы боитесь признать - не только передо мной и перед судом, но даже перед
собой?
- Что за бред! - искренне изумилась она.
- Вовсе не бред. У меня есть все основания так считать.
- И какие же?
- Во-первых, что касается вас, - начал излагать я. - Господин и
госпожа Габровы уверены, что у вас нет и никогда не было молодого
человека... друга. Ваши одноклассницы в один голос утверждают, что вы
гордячка и недотрога. То же говорят и все ребята-одноклассники - а в
таком возрасте мальчишки любят прихвастнуть своими действительными и
мнимыми победами. Между тем из вашей медицинской карты следует, что
вы... что у вас уже были мужчины. Гм-м. Во всяком случае, один мужчина
и, по меньшей мере, один раз.
Алёна криво усмехнулась:
- И вы думаете, что этим мужчиной был доктор Довгань? По-вашему, мне
больше не с кем было переспать, кроме него или сопляков из моей школы? -
Она фыркнула. - Право же, это глупо! И не просто глупо, а чудовищно.
Обвинять почтенного доктора в изнасиловании шестнадцатилетней пациентки
только на том основании, что она уже не девственница... Нет, и ещё раз
нет! Я в такие игры не играю. Дело даже не в том, что мне противна ложь
сама по себе, я вполне допускаю возможность лжесвидетельства ради
торжества правосудия. Но оправдывать себя, обливая грязью честное имя
другого человека, тем более мёртвого, который уже не сможет за себя
постоять... Это не для меня. На такую подлость я никогда не соглашусь.
- Честное имя, говорите? - переспросил я. - А так ли честно имя
покойного доктора Довганя? Стo'ит ли его сомнительная честность вашего
упорного молчания?
Она ответила мне озадаченным взглядом:
- Что вы имеете в виду?
- А то, что не я терял времени даром и сумел раздобыть кое-какие
факты, которые прошли мимо внимания полиции и до которых не смог
докопаться ваш прежний защитник. Теперь я располагаю неопровержимыми
доказательствами того, что доктор действительно был любителем
несовершеннолетних. Большим любителем. На выбранный мною состав жюри это
произведёт сильное впечатление.
Алёна долго молчала, рассеянно глядя сквозь меня. Хотя времени у нас
было мало, я не торопил её, понимая, что ей сейчас нелегко.
- И что же у вас за факты? - наконец спросила она.
- Прежде всего, полтора года назад на доктора Довганя едва не подали
в суд родители одной тринадцатилетней девочки, его тогдашней пациентки.
Большими усилиями инцидент удалось замять; тут сказалось и нежелание
самих родителей доводить дело до публичного скандала, что наверняка
травмировало бы их дочь. Поэтому они согласились на денежную
компенсацию - кстати, весьма солидную.
- Полиция ничего об этом не знала?
- Похоже, что нет. Конфликт был улажен во внесудебном порядке,
поэтому доктор не попал на заметку к правоохранительным органам. Эту
историю удалось обнаружить лишь путём тщательного анализа его банковских
счетов.
- Держу пари, - заметила Алёна, - что тут не обошлось без вашего
дяди-полицейского, Ричарда Леклера. По моим сведениям, сейчас он
находится в неоплачиваемом отпуске и работает на вас.
Мне оставалось только подивиться, как много может разузнать смышлёный
подросток, располагая одним лишь тюремным терминалом с ограниченным
допуском.
- Имена не имеют значения, - сохраняя невозмутимый вид, ответил я. -
Главное, факты.
- Вы собираетесь вызвать девочку в суд и подвергнуть её перекрёстному
допросу? По-моему, это жестоко. Сейчас ей лет четырнадцать или
пятнадцать, очень ранимый возраст, по себе знаю, и для неё будет
настоящей мукой рассказывать перед толпой взрослых о том, о чём она
хотела бы позабыть. Да и её родители вряд ли согласятся.
- Совершенно верно, - подтвердил я. - Они даже слышать об этом не
захотели. Но ни их согласие, ни свидетельства самой девочки нам уже не
понадобятся. На днях я нашёл ещё одну жертву, постарше - ей скоро
исполнится двадцать. Шесть лет назад она испытала на себе "терапию"
доктора Довганя, но никому не пожаловалась, о чём сейчас горько
сожалеет. Когда я связался с ней, она даже не знала, что доктор убит, а
узнав об этом, прямо в моём присутствии разрыдалась от радости. - Я
слегка повёл плечами. - Это было жуткое и душераздирающее зрелище.
Короче, девушка - кстати, её зовут Власта - согласилась давать
показания. Цитируя её дословно, это самое меньшее, что она может сделать
для вас в благодарность за избавление от шестилетнего кошмара. Как я
понимаю, доктор полностью подчинил Власту своей воле, и все эти годы она
жила в постоянном страхе перед ним, а его смерть дала ей надежду на
избавление. Во всяком случае, теперь она сможет обратиться за помощью к
другому психологу.
Алёна молча встала из-за стола и отошла вглубь комнаты. Оперевшись
руками на подоконник, она прижалась лбом к стеклу и засмотрелась вдаль.
Сегодня на ней были облегающие брюки светло-серого цвета и лёгкая белая
блузка, сквозь тонкую ткань которой просвечивался её гибкий стан. На
какую-то секунду я залюбовался ею, но тут же одёрнул себя:
"Прекрати! У тебя дочь такого же возраста. Как тебе не стыдно..."
- Всё это впечатляет, - произнесла Алёна, не оборачиваясь, - но ко
мне не имеет ни малейшего отношения. Доктор Довгань был предельно
корректен со мной и не позволял себе никаких вольностей. Возможно, я
была слишком взрослой для его извращённых вкусов, кто знает. Вы,
конечно, имеете полное право предъявить эту свидетельницу суду, однако
учтите, что я не стану подпевать ей.
Я обречённо вздохнул:
- Ну что ж, тогда я вообще не буду вызывать вас для дачи показаний.
Любым другим присяжным это сильно не понравилось бы, но эти должны
отнестись к вам со снисхождением. У них самих есть дочери, и они поймут,
как больно вам вспоминать всё случившееся, особенно в присутствии
посторонних людей. Показания Власты придутся тут очень кстати - она
расскажет, к каким методам прибегал доктор, чтобы...
Алёна резко повернулась ко мне. Глаза её горели негодованием.
- Замолчите! Я не хочу об этом слышать. Поймите же наконец, что
ничего не было! Доктор не совершал надо мной насилия, а я не убивала
его. Поверьте мне - больше ни о чём я вас не прошу. Хоть вы
поверьте... - в голосе её проступили умоляющие нотки, - ...пожалуйста.
- Не могу, Алёна, - мягко сказал я. - Не потому что не хочу, а потому
что мне нельзя. Обычно адвокат должен непоколебимо верить в невиновность
подзащитного, в этом залог успеха, но сейчас случай особый.
Обстоятельства таковы, что полную вашу непричастность к убийству
доказать нельзя, и если я поверю вам, то не смогу правильно вас
защищать, не смогу добиться максимального смягчения приговора. А это -
моя задача. В отличие от вас, я не вправе надеяться на чудо. Адвокат,
который не считается с реалиями, враг своим клиентам.
Алёна вернулась к столу и села на своё место. Внимательно посмотрев
на меня, она спросила:
- А вы хотите мне верить?
- Хочу, - ответил я после короткой заминки. - Очень хочу. Я отдал бы
всё, лишь бы вы оказались невиновной.
Взгляд её потеплел.
- Спасибо. Я не разочарую вас. Когда этот кошмар закончится, вы
убедитесь, что я ни секунды не лгала вам. - Она немного помолчала,
проникновенно глядя мне в глаза. - Кстати, если Ричард Леклер работает
на вас, то почему бы ему не поискать флайер, в котором я прилетела в
медцентр?
Об этом флайере Алёна говорила с самого начала - сперва полиции,
позже адвокату Стоянову, а затем мне. Она утверждала, что в тот день до
четырёх часов гуляла в Национальном парке за пределами города, откуда
прямиком полетела в медицинский центр. Разумеется, никаких записей об
этом рейсе обнаружено не было. В тот день Алёна только раз нанимала
общественный флайер - когда возвращалась из медцентра домой. Полиция
пришла к выводу, что до этого при своих передвижениях по городу она
пользовалась подземкой, тщательно избегая попадать в объективы
видеокамер.
- Ричард занимался этим, - сказал я. - Он перерыл все базы данных
Управления общественного транспорта, проследил рейсы всех флайеров с
утра до самого вечера, но ничего не нашёл.
Алёна облокотилась на стол и прикрыла лицо ладонями.
- Не понимаю, как это могло произойти. Я вообще ничего не понимаю.
Я... иногда мне кажется, что весь мир сговорился против меня. В такие
минуты я боюсь, что даже "детектор правды" не поможет мне доказать свою
невиновность, что его показания будут сфальсифицированы, а наркотик,
который мне введут, заставит меня признаться в том, чего я не совершала.
Следующие несколько минут мы оба молчали. Алёна продолжала сидеть,
закрыв ладонями лицо, а я сочувственно смотрел на неё и думал, что
действительно отдал бы всё за её невиновность. Не за доказательства, не
за оправдание - а именно за невиновность. Но, увы, никакие сокровища
мира не в силах изменить свершившийся факт...
Наконец из дверного динамика раздался звонок, предупреждающий, что
время нашего свидания истекло. Алёна тут же отняла от лица руки и
посмотрела на часы.
- Сейчас будет обед, - сказала она, - а потом мы опять можем
встретиться. Администрация не станет возражать - ведь вы мой адвокат, а
в суде слушается моё дело.
- Нет, лучше не надо, - сделав над собой усилие, ответил я. - Мне
нужно ещё поработать над материалами дела. А кроме того, у меня есть
дочь, с которой в последние дни я почти не вижусь.
- Да, верно, возвращайтесь к дочери, - со вздохом согласилась
Алёна. - Если бы вы знали, как я ей завидую... - Тут она
многозначительно улыбнулась. - Хотя, с другой стороны, я рада, что вы не
мой отец. Я совсем не хочу быть для вас дочкой.
* * *
Выйдя из ворот тюрьмы, я увидел, что на стоянке перед моим флайером
расхаживает знакомая тучная фигура в длинном плаще и шляпе. Я помахал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг