столько и было...), но более высокий и жилистый, с низким лбом и широкими
скулами. Я помнил себя более привлекательным, но это обстоятельство
почему-то меня совсем не волновало.
Свет солнца за окном сменился - вместо светлозеленого, восходящего, стал
дневным, желто-оранжевым, времени у меня оставалось слишком мало, и я
бросил чашку с блюдцем в раковину, даже не пытаясь их вымыть. От усилий у
меня уже болела голова: я все время пытался использовать безоткатный
метод, которому меня еще в первый день обучил Ормузд. Пользуясь этим
методом, я был уверен, что не расквашу нос о стену или стол, но, с другой
стороны, я перекладывал свои проблемы на кого-то, может, на того же
Ормузда, и это не добавляло мне ни оптимизма, ни уверенности в собственных
силах.
Я сбежал по ступенькам, на улице почти не было людей, а те, что шли по
своим делам, не обратили на меня внимания, хотя я, по местным
представлениям, выглядел достаточно странно в своем балахоне. Только
чей-то пес, сидевший посреди дороги, посмотрел на меня умными глазами, и
мне показалось, что он ехидно фыркнул. Интересно, - подумал я, - кем был
этот пес в той жизни? Собакой? Скорее всего, нет - он мог быть и
человеком, слишком уж у него ясный и осмысленный взгляд. Может, он и мысли
мои читает?
Я попытался закрыться, получил толчок в спину и едва не упал, пришлось
ухватиться за спинку скамьи, стоявшей перед домом. Пес фыркнул еще раз и
медленно побрел по улице. Навстречу плыл на высоте полуметра ковер-такси,
на котором сидели трое мужчин, занятых оживленной беседой. Ковер наехал на
собаку, перерезал ее пополам и поплыл дальше, а пес даже головы не
повернул - это и не пес был, оказывается, а чья-то очень глубокая мысль,
чье-то представление: я еще не научился отличать видимость от сущности,
мысль о предмете от самого предмета.
Чертыхнувшись, я бросился следом за уплывавшим ковром и на ходу вскочил на
его ворсистую поверхность - так в детстве мы с приятелями на спор прыгали
на подножки поднимавшихся со стоянки аэробусов. Толик, мой школьный друг,
однажды упал с высоты двух метров, потому что не удержался на скользкой
поверхности, и несколько дней провел в больнице. С тех пор я боялся
прыгать на ходу, но ведь не здесь же, да и двигался ковер медленно,
пассажиры не торопились. Покосившись в мою сторону, они продолжили беседу,
к которой я не стал прислушиваться.
Дом, где жил Минозис, городской Ученый, пригласивший меня к себе на
беседу, располагался в центральном квартале - фасад его выходил на
рыночную площадь, которую я пока обходил стороной: боялся, что буду
неправильно понят, и те идеи, которыми я не собирался делиться ни с кем и
ни за какую плату, будут расценены, как продающиеся, и чем это могло для
меня закончиться, я не знал, да и знать пока не хотел. Лучше не появляться
на рынке - от греха подальше.
Дверь была закрыта, причем не словом, а на замок - вполне материальный,
видимый издалека амбарный замок с цифровым кодом. Я растерянно
остановился. Зачем Ученый пригласил меня к себе, если сам куда-то ушел?
Я подошел вплотную и рассмотрел замок вблизи. Код оказался не цифровым, а
буквенным, причем буквы были вырезаны в металле кириллицей - наверняка
специально для меня. Я повертел барабан, не услышал щелчков и подумал, что
самым простым и естественным был бы код, составленный из букв моего имени.
Аркадий? Нет, Минозис не мог знать, что когда-то меня так звали. Да и букв
в слове было шесть, а не семь. Ариман, конечно же. Шесть букв. Код замка -
и код имени. Ассоциация настолько очевидна... За кого он меня принимает,
этот Минозис?
Я повернул части нехитрой мозаики, послышался тихий щелчок, и замок пылью
рассыпался в моих руках. Пыль немедленно раскалилась чуть ли не докрасна,
в металле замка энергии оказалось более чем достаточно, я поспешно
отряхнул пылинки, они взлетели и попыли по воздуху в сторону базарной
площади. Конечно, зачем пропадать добру?
Дверь я открыл пинком колена, потому что пальцы все еще жгло. В холле
оказалось сумрачно, но очень уютно. На мгновение я задохнулся от ощущения,
не испытанного с детства: будто вернулся домой из школы, бросил в угол
ранец и повалился на шкуру - в моем детстве это была синтетическая шкура
тигра с такой же синтетической, но все равно страшной головой, а здесь на
полу лежала огромная шкура то ли медведя, то ли иного, более варварского
существа. Шкура выглядела настоящей, жаркой от недавно пролитой крови, а
оскаленная морда животного смотрела на меня пустыми, но все равно
смертельно злыми глазами. Можно было и испугаться.
- Скажите, Ариман, - произнес голос над самым моим ухом, - какой род
деятельности для вас предпочтительнее: наука, философия, созидание? Или,
может, учительство?
Похоже, Минозис не собирался являться мне в материальном облике - но как
ему удалось все атомы своего наверняка не маленького тела обратить в их
духовную сущность? Вчера я попробовал сделать нечто подобное лишь с одним
своим пальцем - выделившееся при этом тепло было так велико, что я завопил
от боли, мне показалось, что у меня чернеет и плавится кожа, и все сразу
вернулось обратно: и палец, и та его ментальная суть, которую мне не
удалось увидеть своими глазами...
- Простите, - пробормотал я, оглядываясь по сторонам, - как-то неловко
разговаривать, не видя собеседника.
- Полно, Ариман, - сказал голос, и я понял, что Минозис улыбается, - не
настолько вы уже юны, чтобы не сообразить такой малости. Не по сторонам
нужно смотреть...
Конечно! Вглядевшись в собственные впечатления от дома, двери и комнаты с
ковром-шкурой, я немедленно увидел и хозяина. Минозис оказался тщедушным
седоволосым мужчиной лет семидесяти на вид, правда, с очень гладкой и
молодой кожей - результатом то ли косметической операции, то ли
постоянного мысленного омоложения. Он стоял метрах в двух от меня и
вглядывался в мои мысли так пытливо, что я мгновенно закрылся, будто
прикрыл лицо ладонями.
- Садитесь, Ариман, - сказал Минозис и показал мне на возникший будто из
ничего диван коричневой кожи. Подобная легкость обращения с духовными
сутями была мне в новинку, я вполне допускал, что диван на самом деле
являлся лишь идеей дивана, и сесть на него я смогу только если и сам
обращусь в собственную идею, а этого я сделать даже не пытался: разве я
знал достаточно о самом себе?
Диван оказался мягким, Минозис присел рядом, не спуская с меня
пристального взгляда своих черных глаз.
- Вам исполнилось пять суток, Ариман, - резко сказал Ученый, продолжая
взглядом высверливать в моем лбу отверстие. - От помощи Ормузда вы
отказались, но знаете о мире далеко не достаточно для того, чтобы жить
самостоятельно. Я не могу выпустить вас в жизнь, вы это и сами прекрасно
понимаете. Вы даже не смогли увидеть меня, войдя в комнату, хотя я всей
душой... Ариман, я не понимаю вас: то ли вы слишком просты, и тогда вам
лучше надолго остаться в Калгане, то ли чересчур сложны, и тогда вас нужно
оставить здесь навсегда, поскольку вы являетесь замечательным объектом для
научного познания. Что скажете?
Я сказал первое, что пришло в голову, и немедленно пожалел об этом:
- На каком языке мы разговариваем, Минозис?
Ученый поднял брови - он не понял вопроса! Я увидел его смятение: над
головой Минозиса возник легкий пар, мысль овеществлялась помимо его воли,
настолько он был взволнован.
- Извините, - пробормотал я, прокляв собственную несдержанность. - Я
действительно еще не освоился, не понимаю, что говорю.
Пожалуй, сказав то, что сказал, я действительно не понимал, как это у меня
вырвалось, но сейчас мне уже был ясен смысл вопроса: мы разговаривали с
Минозисом, а до того я говорил с Ормуздом и другими людьми и не испытывал
трудностей в общении, но, черт возьми, действительно - на каком языке мы
общались? Это был не русский - я с недоумением понял, что не смог бы
записать привычными буквами ни одного сказанного или услышанного слова. Но
и никаким другим этот язык тоже быть не мог по той простой причине, что я
не знал других языков - меня им не обучали.
Не обучали - когда? В Москве двадцать первого века?
Я прихлопнул начавшиее было всплывать воспоминание, чтобы Минозис не успел
его ощутить - наверняка ведь он видел не только мою физическую оболочку,
мысли воспринимал тоже, я только не знал, насколько глубоко в мое сознание
он мог забраться.
О языке - потом. Нужно изобразить незнание, собственную глупость, что
угодно!
- Есть, - добродушно сказал Ученый. - Есть, конечно. Я ведь сказал, что
вы, Ариман, не так просты, каким кажетесь даже самому себе. Видимо, ваше
истинное призвание достаточно редкое, и это меня вдохновляет. Я имею в
виду физический космос. Вам говорит это о чем-нибудь?
Физический космос. Конечно. Луна, Солнце, планеты, звезды, галактики,
туманности, пустота. Меня это никогда не интересовало - я не бывал даже на
лунных поселениях, а их у России чуть больше полусотни... Стоп. Нет
никакой России.
Да, физический космос - эта идея была мне понятна. И что же?
- А то, - продолжал Минозис, не успев, видимо, ухватить проглянувшую из
моего подсознания мысль, - что вы сможете стать Ученым, если пройдете курс
обучения - не у меня, впрочем, я не специалист по внеземным колониям. Вы
сказали о языке - но это не ваши слова, словами вы не смогли выразить
мысль. А ваша ментальная реакция, я вижу, свидетельствует о том, что
понятие о чужих языках присутствует у вас с возрождения. Теперь и я
понимаю кое-какие странности в вашем поведении, - голос Ученого был
задумчив, Минозис делал свои выводы, и мне оставалось только ждать конца
его рассуждений. - Я приписывал эти странности трудности вашего появления
- ведь Ормузду пришлось выводить вас с поля Иалу на сухое место, верно? На
самом деле...
Он замолчал, но я продолжал ощущать его мысль, Минозис не скрывал ее,
напротив, ему казалось, что мыслью он объяснит мне больше, чем
сотрясениями воздуха, от которых он попросту устал. Мысль он мог выразить
целиком и сразу, а то, что мне потом придется разбираться в ней, копаться,
как в мешке, полном старых и новых вещей, так ведь это мои проблемы, а он,
Минозис, с удовольствем будет наблюдать за этим процессом.
Я раскрыл мешок его мысли и прежде всего вытащил на свет идею
множественности миров. Идея была так же стара, как сами миры, и никогда не
являлась тайной. Земля - одна из двенадцати планет, обращающихся вокруг
звезды - Солнца, если говорить о физической сути. Но ментальные тени
каждой из планет обладали множеством спутников, будто обертонов мысли, и
каждый обертон имел свойство обращаться в материю, когда в космосе
возникали для этого условия. Живое же существовало везде. И это живое было
иногда странным донельзя, а кому же разбираться в странностях, если не
Ученым, для того и явившимся в мир, чтобы объяснять и использовать
объясненное?
С этим я, пожалуй, мог согласиться. В конце концов, и в той моей жизни
ученые объясняли и использовали объясненное. Впрочем, объясняли не всегда
верно, а использовали, не всегда объяснив.
- Вы полагаете, Минозис, что мне лучше покинуть Землю? - спросил я.
- Вы ухватили суть моего предложения, Ариман, - кивнул Ученый. - Но я
вижу, это будущее вас не вдохновляет?
Не вдохновляет? Я еще не знал, что вообще могло меня вдохновить. Я должен
был... Что, в конце концов, я должен был совершить в своей новой
бесконечной жизни?
Слово это - "бесконечной" - кольнуло душу. Я впервые подумал о том, что
бессмертен, поскольку бессмертна душа. Чем является материальное тело в
этом мире? Только ли придатком человеческой сути? И если так, если душа
бессмертна, поскольку нематериальное не может быть подвержено износу, то
бессмертным становится и тело, придаток души.
- Ариман, - донесся до меня будто сквозь влажный туман голос Минозиса, -
боюсь, что город вам придется покинуть немедленно. Думаю, что и Землю -
тоже.
Я не стал спрашивать почему - в требовании ученого содержался ответ и на
незаданный мной вопрос. Потому что я был другим. Потому что я своим
появлением нарушил порядок и продолжал нарушать его ежесекундно.
- Я не хочу покидать Землю, - мирно сказал я. - Я еще ничего не знаю. Я
еще ничего не видел. Ничего не нашел.
Неожиданно я понял, что не могу пошевелиться. Мысли мои тоже застыли. Даже
глаза уставились в одну точку, зрачки будто налились свинцом и тянули
взгляд вниз, к полу. "Покинуть Землю, - это была не мысль, а отпечаток ее
в подсознании, повторявшийся, будто на кольцевой ленте магнитофона, -
покинуть Землю, покинуть Землю"...
"Нет, - я попытался разорвать эту ленту, - нет, нет".
Но лента оказалась слишком крепкой, она хлестнула меня, мыслям моим стало
больно, и они попрятались, оставив на поверхности сознания свою
закольцованную тень.
"Нет, - молил я, - нет"...
И сдался. Что я мог противопоставить ментальной атаке Минозиса?
Не знаю, что изменилось в выражении моего лица. Боюсь, что ничего. Боюсь,
что и в мыслях - точнее, в их круговом беге - тоже ничего не изменилось.
Но какое-то движение Минозис все-таки сумел уловить. Он понял, что сломил
мое сопротивление, и тотчас ослабил хватку.
- Да ладно, Ариман, - небрежно сказал Ученый. - Вы можете меня
возненавидеть, но потом поймете, что я хотел, хочу и буду хотеть вам
только того, чего вы хотите для себя сами.
- Я...
- Да, да и да. Вы еще не в состоянии понять себя, а я могу это сделать.
- Похоже, - сказал я, - у меня нет выбора.
- Почему? - удивился Минозис. - Выбор есть всегда. Просто вы уже выбрали,
вот и все.
- Я выбрал Землю, - сказал я упрямо.
- Вы уверены? - поднял брови Ученый.
Что ж, он был прав, а я ошибался. Я не был уверен, что мое место - на
Земле. Я не был уверен, что на Земле находится холм, который я непременно
должен был отыскать. Холм, у подножия которого ждала меня Она. И я не был
уверен, что именно на Земле я отыщу то, что не нашел в той жизни. Но
начинать поиск я должен был на Земле!
- Уверен, - сказал я и приготовился отбить новую атаку.
Но ничего не последовало. Минозис смотрел на меня изучающим взглядом, не
пытаясь использовать ментальную силу. Мне стало жарко, и я понял, почему
ученый медлит. Он ждал, пока воздух в комнате охладится. Его ментальный
удар не мог не вызвать изменений в материальном мире, энергия мысленного
действия перешла в тепло, и теперь Минозис вынужден был выждать, прежде
чем начинать новую атаку, иначе он рисковал быть ошпаренным.
- Глупости, - сказал ученый. - Вы правильно оценили величину энергии,
перешедшей из духовной формы в физическую. Но почему вы вообразили,
Ариман, что я не в состоянии управлять локализацией? Глупости, - повторил
он. - Это ваши усилия освободиться нагрели воздух.
Что ж, меня это устраивало, я обучался быстро. Пусть нападает, я буду
обороняться еще яростнее, и если воздух в этой комнате даже закипит... Не
знаю, как может закипеть воздух, но...
- Закипеть воздух не может, это не жидкость, - почти весело сказал
Минозис. - В вашей голове, Ариман, множество любопытных ассоциаций, и если
бы не хаос в замыслах, я бы, пожалуй, даже оставил вас в городе. Уверяю
вас, мне не хочется числить себя вашим врагом, в вас есть сила, которую я
не вполне понимаю, а вы не понимаете вовсе. Именно поэтому ваше место
сейчас вне Земли. Здесь вы опасны, Ариман.
- Почему я должен вам подчиняться? - спросил я, стараясь не думать ни о
чем ином.
- Вы не должны мне подчиняться, - удивленно сказал Минозис. - Я не власть.
- А кто в таком случае власть? - спросил я.
- Вы, конечно, - с досадой сказал ученый. - Я же говорю - хаос в вашем
сознании поразителен. Именно он и заставит вас сделать то, что я сказал.
Не я же, на самом деле, могу вынудить вас поступить так или иначе. Все
свободны, и вы тоже. Но что такое свобода? Когда вы это поймете...
Я повернулся и вышел. Только оказавшись на площади, я понял, что вышел
сквозь стену, и от этого в груди возникло стеснение, мне пришлось
опуститься на землю и минуту приходить в себя.
Не нужно было пререкаться с Ученым. Я приобрел в этом мире первого врага.
Глава пятая
Я покинул Калган на следующее утро, проведя оставшийся день и большую
часть ночи в попытках понять то, что каждый из жителей знал с рождения -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг