9
Вышла я со двора, чуть бегом не бегу, от милиции к стенке шарахаюсь.
Все мне кажется, что на лице у меня тень какая-то обозначилась. Люди
смотрят вдогонку, головами качают, водители по лбу себе постукивают.
Вдруг смотрю - меня ноги по ступенькам несут. Дверь стеклянная, за ней
гардероб. Старичок горбатенький в желтой фуражке глядит на меня
вопросительно. Остановилась я в дверях, отдышалась и спрашиваю:
- А куда это я пришла?
- Как куда, дорогуша? - отвечает мне старичок. - Совсем одурела от
магазинов. Кафе у нас тут, "Кукурузница" называется.
Гляжу я по сторонам и понять ничего не могу. Я ж домой, на остановку
бежала, а это совсем в другую сторону.
- Ты, молодка, свои облигации спрячь, - говорит мне старик. - Потеряешь
- от мужа натерпишься.
Ладно, думаю, значит, такая судьба. На ногах не уйдешь, на автобусе не
уедешь.
- Где присесть тут у вас? - спрашиваю. - Мне письмо написать надо
срочное.
- А за столик иди, - отвечает старик. - Вон, уборщица тебе место
показывает.
Сняла я пальто, сдала в гардероб, прошла к угловому столику. Села,
кошелку свою на колени поставила, бланки на стол положила, карандашик на
салфетке попробовала. Покосилась направо, налево - никто на меня не
глядит. Люди в книги, в газеты уткнулись, им хоть манную кашу подай, хоть
цементный раствор - не моргнувши, схлебают.
Осмелела я, локти на стол поудобней поставила, разложила бумаги, читаю.
"Настоящим гражданка ... (пишу Вологлаева Зинаида Ильинична"),
именуемая в дальнейшем "Зиночка" (это надо же, бланк именной - в
типографии для меня заготовили), и агент филиала, именуемый в дальнейшем
"Тетя Таня", договариваются о нижеследующем.
1. Тетя Таня обязуется до истечения текущих суток выполнить заявку
Зиночки о предоставлении ей ... (дальше пропуск и четыре строчки для
заполнения), причем точность и качество выполнения гарантируются всем
авторитетом филиала.
2. За своевременное, точное и качественное выполнение пункта первого
настоящего договора Зиночка выносит тете Тане искреннюю благодарность,
каковую филиал имеет право истолковывать по собственному усмотрению.
3. Упомянутая в пункте втором благодарность должна быть скреплена
личной подписью Зиночки и подтверждена согласно форме номер четыре словами
"благодарю от души".
4. Настоящий договор заполняется в двух аутентичных экземплярах и
вступает в силу в двадцать четыре часа ноль-ноль минут текущих суток,
после чего уже не может быть расторгнут.
5. Дух и буква настоящего договора не подлежат в дальнейшем никакому
изменению, за исключением пункта первого, который по взаимному согласию
сторон может быть уточнен еще дважды".
10
Прочитала я и ничего не поняла. Главное, подвоха никакого не чувствую.
Тут подсел ко мне молодой какой-то парнишка, волосы до плеч, красиво
расчесаны, на груди белый бант, куртка ладная, с вышивкой, брючки
врасклеш, а в руке чемоданчик фигурный.
- Не помешаю вам? - говорит.
Головой я покачала, смотрю на него, любуюсь. Бывают же такие
чистенькие, умненькие мальчики. Глаза голубые, пушек на губе. И
воспитанный, видно, из хорошей семьи.
- Ну тогда я здесь свой футлярчик оставлю, - говорит он мне. - Не
возражаете?
- А что у вас там? - спрашиваю.
Улыбнулся он и говорит:
- Пулемет ручной.
- Ладно, - отвечаю, - постерегу, не сомневайтесь.
Отошел кавалер. Вижу, пошутил он надо мной, инструмент у него в
футляре. То ли скрипка, то ли труба какая хитрая. И как озарило меня. Что
ж я, глупая, колыхаюсь? Вот и хлеб моему Толику, и удача, и настоящая
жизнь. Пусть потрудится тетя Таня, определит моего Толю в хорошую музыку.
Чтоб вот так, как этот мальчик, с инструментом ходил да посмеивался. С
инструментом, положим, и слесарь-сантехник гуляет, тоже нужный человек, и
живет хорошо, но вот чистоты в его деле нет, а главное - нет развития.
Радостно стало на душе у меня, радостно и любопытно: что-то скажет
старуха на ловкость мою, как лицо у нее изменится? И короткий разговор я
решила вести: можешь оформить ребенка - оформляй, ничего тут
противозаконного я не вижу. А не можешь - не надо, прощай, тетя Таня, не
видать тебе моей благодарности.
Минут через десять принес мальчишечка поднос, начал кушать себе да на
меня поглядывать.
- Музыкой увлекаетесь? - спрашиваю.
- Да не без того, - отвечает. - А что, заметно?
И все смехом, все шуточкой, все беззлобно. Очень я к таким парням
неравнодушна. Зубоскалов видала, насмешников тоже, а приветливых да
веселых ребят попадалось мне очень немного. Злости в людях полно, злости и
нетерпения. Разучились с другими ладить, все собой озабочены. Вот и Гришка
мой был сам собой озабочен, оттого и шутки у него такие жестокие.
- Я к чему интересуюсь? - говорю я мальчишечке. - Сына своего хочу в
это дело определить. Не посоветуете ли вы, к кому обратиться?
Положил мальчишка вилку свою, задумался.
- А талант у него есть?
- Да похоже, что нет. Может, и без таланта научат?
- Может, и научат. Бывают такие случаи. Только лучше, чтоб был талант:
с талантом надежнее. А какой инструмент вашего мальчика интересует?
- Все равно какой, только чтобы места много не занимал и стоил
недорого. Вот такой, например, как у вас в футлярчике.
- Это скрипка у меня, - говорит мне мальчишка. - Значит, надо вам к
профессору Гайфутдинову. Он ужасно любит молодые дарования открывать. Но
пробиться к нему практически невозможно.
Только я фамилию по буквам записала да заявку заполнила, тут как раз и
Татьяна Петровна подходит. Усталая, злая, лицо землистое, глазки сверкают,
волосы седые на щеках топорщатся. Как увидела она, что я не одна сижу,
прямо вся затряслась от бешенства.
- А ну, - говорит она моему мальчику, - пошла отсюда, такая-разэтакая!
Удивился мальчик, тарелки свои забрал и, ни слова не говоря, пересел за
другой стол. Тут только я разглядела, что девчонка это, совсем молодая
девчонка, бантик на груди оттопырился. И совсем мне стало весело: слава
богу, думаю, и девчонки там у них учатся. Заведет мой Толик такую невесту
- будет им о чем поговорить. Это мы с Гришкой молча на садовых скамейках
тискались. Ох и дура я была, молодая, ох и дура, не умела себя держать.
Девушке ведь что? Ей ума большого не требуется. Ты держи себя достойно
да веселый разговор говори, так твой ум постепенно и сложится.
11
- Зачем вы ее? - говорю я Татьяне Петровне. - Никому она здесь не
мешала.
- Ах, оставьте, - сказала мне тетя Таня с досадой. - Все вы одинаковые,
колебания от вас и суета. Нет, с мужчинами легче работать. Они, по крайней
мере, знают, чего хотят, и от своего не отказываются.
- Что, скандалить клиентка приходила? - спрашиваю я ее попросту.
- А то нет! - От злости тетя Таня даже слюною брызнула. - Мало, видите
ли, ей даровой красоты, подавай теперь материальные ценности. А душонки
осталось всего ничего, между пальцами разотрешь. И туда же, пришла по
новой оформляться. А уж горло драть здорова! Наловчилась за свои пятьдесят
лет, подзаборная! "Вы мне молодость верните!" - кричит. Ишь, чего
захотела, гнилушка трухлявая!
- Значит, что же, - спрашиваю я осторожно, - молодость - это вы не
можете?
- Можем, отчего же, - отвечает Татьяна в сердцах. - Молодость - это
здоровье, а здоровье - вещь достижимая. Но тогда ты мне обратно красоту
свою подавай! А без красоты ей, видите ли, ни молодость не нужна, ни
материальные ценности. Кем она была тридцать лет назад? Лягушонком,
сморчком пупырчатым!
Я подождала, когда тетя Таня кончит браниться, а потом и говорю:
- Ну решилась я, тетя Таня. Есть у меня к вам заявочка.
И гляжу на нее с опаской. Думаю, сейчас и на меня нашумит. А она вдруг
сразу успокоилась.
- Решилась - и слава богу. Ну-ка дай-ка бумаги. Ох и пишешь ты, барышня.
"Сыну моему..." Что там дальше? Не разберу.
- "Сыну моему Вологлаеву Анатолию музыкальный талант и удачу по
скрипке, через профессора Гайфутдинова".
Сморщилось лицо у нее, как от уксуса.
- Ох грехи мои, - говорит она и садится. - Бланк испортила, грамотейка.
Договоры-то от третьего лица составляются. Вот тебе новый бланк, и пиши
под мою диктовку. "О предоставлении сыну ее Вологлаеву Анатолию
исключительного скрипичного дарования, дающего ему право и возможность
обучаться в высших музыкальных заведениях..." Лет-то ему сколько?
Одиннадцать? Батюшки, да ты никак в шестнадцать лет родила? Ладно, это
меня не касается. Пиши дальше, "...в высших музыкальных заведениях и в
дальнейшем занимать призовые места на всех конкурсах союзного и
международного значения вплоть до становления его как известного
музыканта".
Очень мне понравилось это оформление заявки.
- Прямо как в душу вы мне заглянули, Татьяна Петровна, - говорю я
умильным голосом. - До того хорошо - век бы сама не придумала.
- Ладно, ладно, не лебези, - отвечает мне тетя Таня. - В шестнадцать
лет хитрить надо было, а не теперь. Вот тебе рекомендательное письмо.
Поедешь завтра с сыном в музыкальный институт и спросишь профессора
Гайфутдинова.
- Того самого?
- Ну не знаю, того или не того, только без него ты не обойдешься.
Письмо вскрывать не смей, оно не тебе адресовано.
- Сына брать с собой?
- А как же. Передашь профессору письмо, и пусть мальчик сыграет на
скрипке что-нибудь.
- Да он же не умеет.
- Это не твоя печаль. А скрипочку и ноты на свои деньги купить придется.
Магазин здесь на углу. Да получше покупай, не жадничай. Ну и довольно
мне с тобой прохлаждаться. Подписывай "благодарю от души", только
разборчиво.
И с таким нажимом она это сказала, с таким нетерпением, так глаза у нее
жадно блеснули, что сердце у меня екнуло. Однако отступать уже поздно.
Взяла я карандашик обгрызенный и вывела "благодарю от души". Только
расписаться успела - тут цапнула Татьяна Петровна у меня договор, за
пазуху спрятала и сразу интерес ко мне потеряла.
- А второй экземпляр? - спрашиваю.
- Обойдемся, - говорит, - все равно ты его испортила. Ну, ступай
теперь, я пообедать хочу. С утра крошки во рту не было.
Встала я растерянная.
- А больше от меня ничего не требуется?
- Ты свое дело сделала, - отвечает мне Татьяна Петровна. - Да, кстати,
корвалол у тебя дома есть?
- Валокордин, - говорю. И сразу ноги у меня ослабели.
- Так вот, ближе к полуночи держи валокордин под рукой. Девка ты
крепкая, но кто знает? Может понадобиться.
- А почему? - спрашиваю шепотом.
- Да потому, что ровно в полночь договор в силу вступает.
- Ну и что же?
- А то, что станет тебе чуть-чуть нехорошо. Пугаться нечего, никто от
этого не умирал, но спазмы сердечные случаются. Минут на пять, не больше.
Тут прознобило меня до последней косточки.
- Господи, да отчего же спазмы? Сроду я на сердце не жаловалась.
Тут Татьяна Петровна улыбнулась во весь рот, и увидела я ее зубы -
мелкие, серые, пятьдесят, не меньше.
- Почему? - переспрашивает и пальцем толстым меня манит.
Наклонилась я к ней, а она мне на ухо:
- Ты и сама понимаешь, милочка.
Обомлела я и сажусь тихонько на стул. И пальцы, значит, в щепотку
складываю.
А тетя Таня смеется.
- Опомнись, Зинаида, не креститься ли вздумала? Сама посуди: разве я
похожа на нечистую силу? Чему вас только в школе учат, не понимаю. Раз уж
мы навстречу неверующему клиенту пошли, то знамением нас не остановишь.
Смотрю я на нее и молчу, кошелку свою коверкаю.
- Ишь помертвела вся, - говорит мне Татьяна Петровна. - Ты, случайно,
не адвентистка седьмого дня?
- Нет, зачем же, - шепчу.
- Ну тогда все в порядке. И дай боже нам больше не видеться.
И нашла на меня храбрость. Ах, ты, думаю, вот как, нахрапом берешь. Ну
не на такую напала.
- Видеть вас удовольствие невелико, - отвечаю. - И попрошу мне не
тыкать. А договор наш немедленно расторгается, потому что на обмане
основан.
- Да ради бога, - отвечает тетя Таня без всякого смятения. И достает
мою бумагу из-за пазухи. - Хочешь, рви, хочешь, жги, меня это мало трогает.
Всего тебе, Зина, хорошего.
Встает она и к стойке идет, очередь занимать. А я беру эту проклятую
бумагу и рву ее на четыре части. Потом еще на четыре и еще пополам. А
голова как стеклянная, перед глазами огни полыхают, и каждая моя клеточка
мелким трясом трясется.
12
Не помню уж как, но оказалась я на улице, в сквере напротив "Маруси".
Сижу на скамейке, солнышко за домами садится, снег потрескивает.
Подмораживать, значит, его начинает: дело-то совсем уже к вечеру. А в руке
у меня вроде камешек. Разлепила я пальцы - не камешек это, а обрывки
бумаги. Значит, ничего мне не приснилось, и договор я действительно
разорвала. Мне бы радоваться, а я в рев: Толеньку жалко, все мои надежды и
мечтания теперь развеялись.
А в хозяйственной сумке моей рекомендательное письмо лежит. Конверт с
серебряной каемкой, марка "Космос" - тоже серебряная, и красивыми буквами
выписано посередине: "Гайфутдинову Сергею Саид-Гареевичу, профессору".
Встала я и побрела, повесив голову, обратно в кафе "Кукурузница".
Сначала просто брела, потом шагу прибавила, под конец совсем побежала.
Бегу, задыхаюсь и думаю: ну если ушла эта ведьма - вовек себе не прощу.
Влетаю в зал - сидит тетя Таня за тем же столиком и ножку куриную жадно
обгладывает. Повернула ко мне засаленное свое лицо, губы рукой обтерла и
говорит:
- А, это ты, Зинаида.
И снова за свою кость принимается.
- Передумала я, - говорю. - Погорячилась, простите великодушно.
- Я-то прощаю, - отвечает Татьяна Петровна, - мне не впервой. Сколько
раз уходили клиентки, и все возвращаются.
- Давайте бланк, - говорю. - Я все заново перепишу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг