Вошла Соня. Она была в пестром коротком платье с открытыми плечами,
босиком.
В первый момент я ее не узнал, она мне показалась взрослее.
- Можно? - Пряча руки за спиной, Соня виновато остановилась у двери. -
Прости, пожалуйста, я нечаянно.
- Ничего, - беспечно ответил я, покосившись на руку. - Пустяковый
волдырь.
Хуже бывало.
Соня подошла, с любопытством взглянула.
- Ого! - сказала она. Дотронулась пальцем до ожога. - Сейчас смажем.
В руках у нее оказалась баночка с мазью.
- У тебя тоже аптечка есть, но я решила, что ты еще не освоился, потому
и пришла.
- А ты давно здесь? - спросил я, подставляя ей руку.
Соня посмотрела на меня и ничего не ответила. Я предпочел замять этот
вопрос.
- В каком ты классе? - спросил я.
- В шестом.
Переросток, обрадовался я. Значит, все правильно.
- И этому здесь тоже учат? - я кивнул на ожог.
- Зачем? - Она пожала плечами. - Это я сама. У меня другая
специализация.
"Вот черт, - подумал я, - у нее две специализации, а у меня ни одной.
Выставят!" А вслух спросил:
- Какая?
Быстро и осторожно смазывая мне ожог. Соня усмехнулась.
- "Вот черт, - передразнила она, - у нее две, а у меня ни одной.
Выставят!"
Я покраснел.
- Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это
недалеко, и на работу устроюсь.
- Да не бойся, - снисходительно сказала Соня, - не выставят. Найдут и у
тебя что-нибудь. Раз сюда привезли - значит, найдут.
- А что, у тебя здесь нашли?
- Ну как тебе сказать... - Соня кончила обрабатывать мой ожог, села на
соседнее кресло. - Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей
желтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить
начала. Чуть задумается - а я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта
ведьма. Так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Целый месяц на
автогенке сидела...
- На автогенке?
- Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я
на эту автогенку и не хожу: Дроздов освободил. Дома сама занимаюсь.
В жизни я не слыхал ничего об этой самой автогенке.
Поэтому я посмотрел на Соню с уважением:
- Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?
- Какое научилась! - Соня засмеялась. - Тебя прослушивать - все равно
что букварь читать по складам. А вот ты попробуй прослушай Дроздова.
- Не можешь?
- Глухая стена. Махонин Борька уверяет, что может, но, по-моему, врет.
- Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Махонина и доказать,
что он врет?
Соня посмотрела на меня удивленно:
- Так он же блокируется.
- Как это - блокируется?
- Да очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: "У попа была
собака, он ее любил", а сам про другое думаешь.
- Ну хорошо, - расстроенно сказал я. - Ты, Борька, я - вот уже трое. А
всего сколько?
- Не спеши. Всех увидишь.
- Да двенадцать - по комнатам.
- Может, и двенадцать.
Я задумался.
- А что, у вас здесь строго?
Соня нахмурилась:
- В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
- Ты же мысли читать умеешь.
- Много чести, - насмешливо проговорила Соня. - Очень надо мне тебя все
время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чем спрашиваешь.
Я обиделся:
- Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы
отпускают?
- Только приехал - и уже о каникулах думаешь.
- Ну, а письма можно?
- Конечно, можно.
Соня поднялась:
- Ну ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я испуганно оглянулся - за спиной у меня никого не было.
- Пошли, я же тебя слышу, - сказала Соня, глядя в угол. Молчание.
- Ну, смотри, - сказала Соня и, быстро сняв со стены отрывной
календарь, кинула его в угол. - Вот тебе, бессовестная!
- Сама бессовестная! - пискнули в углу, и дверь в коридор,
приоткрывшись, с силой захлопнулась.
Я смутился:
- И давно она здесь сидит?
- Да со мной вместе пришла. Любопытная очень.
- А ты что, ее слышишь?
- Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, ты ей понравился.
Я смутился еще больше.
- Ну, а вообще-то как?.. Хорошие ребята?
- Одареныши, - ответила Соня. - Ну ладно, я пошла. Перестало болеть?
- Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
- Врешь, не перестало. Ну, пока.
- Подожди! - крикнул я ей вдогонку. - А зачем вообще все это нужно?
- Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, - сказала
Соня, стоя уже в дверях. - Что нужно? Кому нужно?
- Дроздову.
- Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа-то
экспериментальная, единственная в Союзе.
- А может, и в мире, - сказал я.
- А может, и в мире, - согласилась Соня.
7
Оставшись один, я первым делом обошел все углы комнаты, шаря руками
вслепую:
мало ли чего можно здесь ожидать. Вроде бы никого не осталось.
Потом я подошел к письменному столу. На столе лежало расписание.
Пятидневка.
Суббота и воскресенье - свободные. Зато в остальные дни занятия утром и
вечером. Утром пять уроков, вечером три. Половина предметов - по программе
восьмого класса, но каждый день по два раза АТ. Я сообразил, что это
аутогенная тренировка. Два раза в неделю спецкурс и три раза тесты. А
когда же делать домашние задания? Или на дом здесь ничего не задают?
Я посмотрел в окно и ахнул. Высоко под куполом летали две маленькие
фигурки:
белобрысый мальчишка и рыжая девчонка с развевающимися волосами. Оба в
темных тренировочных костюмах. Плавая в воздухе, они выделывали хитрые
штуки: вертелись в сальто, ловили друг друга за руки, как в цирке. Но
никаких тросов и перекладин не было видно. Просто они летали.
Я вздохнул, отошел от окна и лег на сырую постель.
Тут над ухом у меня раздался леденящий вой, и скрипучий голос произнес:
- Вы-ы-пустите!..
Я вскочил, волосы у меня встали дыбом. Но, подумав, успокоился.
- Кончайте баловаться! - сказал я сердито. - Дайте с дороги отдохнуть.
Взял с полки Конан-Дойля, попытался читать. Что-то мешало. Видимо,
голод. И, переодевшись в сухое, я отправился в столовую.
Мне хотелось увидеть хоть одного нормального человека - официантку,
повариху, подавальщицу. Просто перекинуться словом, расспросить кое о чем.
Но в маленьком светлом зале столовой был один лишь никелированный
прилавок с подогревом. На прилавке ничего не стояло.
Я оглянулся. В углу за столиком, искоса на меня поглядывая, сидели двое
- тот самый белобрысый и рыженькая, которые минут десять назад резвились
над пальмами. Они спокойно ели что-то вкусное - как я понимаю, это был
обед.
- Привет! - сказал я им как можно более спокойно. - Я на предмет
покушать.
- Что, что? - Белобрысый приложил согнутую ладонь к уху и встал. -
Простите, не расслышал.
Я сразу понял, что с белобрысым мы не поладим.
- Да вот пообедать пришел, - пробормотал я.
- Ах, пообедать, - улыбаясь, сказал белобрысый. - Ну что ж, приятного
аппетита.
Он протянул обе руки вперед - на них оказался поднос с тремя тарелками
и стаканом. В тарелках что-то аппетитно дымилось, высокий стакан,
запотевший от холода, был полон чем-то зеленым - наверное, фруктовый сок.
- Спасибо, - сказал я неуверенно и, тоже протянув руки, сделал шаг
вперед.
Но тут поднос взвился под потолок и, описав круг над моей головой (я
присел от неожиданности), на бреющем понесся над столами. Чиркнул по
поверхности крайнего столика, завертелся, остановился.
Белобрысый поклонился и сел. Рыженькая засмеялась.
Решив пока ни на что не обижаться, я подошел к столику. В одной тарелке
был огненно-красный борщ, в другой - румяная куриная ножка с гарниром. Я
протянул руку к стакану - стакан не улетел, не исчез, он был совсем
настоящий и очень холодный. Но пахло от него странно - нашатырным спиртом.
Я поднес стакан к губам.
- Ты что? - закричала вдруг рыженькая. - Шуток не понимаешь?
Она нахмурилась, поднос пропал, стакан тоже. Только пальцы мои,
державшие его, оставались влажными и холодными.
- А что? - недовольно проговорил белобрысый. - Отличная работа.
Сплошные углеводы.
- Знаю я твои углеводы!
Рыженькая встала, подошла к прилавку, отодвинула крышку, оттуда повалил
пар.
- Вот твой обед, - сказала она мне. - Бери и не бойся.
У нее были ярко-зеленые глаза, казавшиеся очень светлыми из-за
множества веснушек вокруг - на щеках, на носу и даже на лбу.
"Ну ладно, ехидина, - подумал я о белобрысом, - я тебе отплачу!"
Он покосился на меня и сделал вид, что ничего не расслышал.
Обед на сей раз был настоящий, без подвоха, и я наелся досыта. Потом
поднялся к себе и до полуночи читал Конан-Дойля. Никто меня больше не
беспокоил.
8
На другое утро в семь тридцать стенные часы коротко динькнули раз пять,
потом оглушительно зазвонили. Я вскочил, быстро умылся, подошел к шкафу и
стал размышлять, что надеть. Мне хотелось обновить синюю форменную куртку
с нашивкой на рукаве. На нашивке был изображен купол школы с пальмой под
ним и вышиты буквы "ЭШОП": "Экспериментальная Школа Одаренных Переростков".
Поколебавшись, я все-таки оделся в свое - в парусиновую куртку и
вельветовые брюки: возможно, эта шикарная форма использовалась только в
торжественные дни.
Волнуясь ужасно, я спустился в вестибюль.
Я ожидал там встретить таких же, как я, новичков, но увидел только
Дроздова.
Директор школы явился в парадной форме: синей куртке с нашивкой и белых
брюках. Вид у него был какой-то усталый, движения замедленные.
- Ну, как спалось на новом месте? - спросил он меня приветливо. -
Ребятки не докучали?
Я покачал головой.
- Добро, добро. Пойдем, я познакомлю тебя с учителями.
Мы вышли на улицу - если можно так сказать о пространстве под куполом.
За стеклом, в тайге, было пасмурное и, видимо, холодное утро. Леса
колыхались от ветра, по ближнему озеру ходили свинцовые волны, от одного
вида которых бросало в озноб. А здесь было тепло и безветренно. Вода в
бассейне ярко зеленела, с одной из пальм сорвался и, камнем упав, глухо
стукнулся о землю кокос. Мне стало грустно, я вспомнил о маме.
Учебный корпус был маленький, одноэтажный, без окон. Внутри - зеленые
пластиковые стены, раздвижные двери, оклеенные коричневой фанерой. На
первой двери было написано: " Учительская". Это слово меня успокоило:
может быть, ничего необычного, все обойдется.
В учительской сидели два человека, оба в синей униформе. Я понял, что
совершил ошибку, выйдя в своем: ведь, если разобраться, для меня это и был
самый торжественный день: начало учебы в спецшколе. Один учитель был
лысоватый, чернявый, худой, с пронзительным взглядом, другой - добродушный
толстяк с седой челкой. Оба бледные и тоже как будто заспанные.
- Познакомься, Андрей, - сказал Дроздов. - Твои наставники. Игорь
Степанович Скворцов, общеобразовательные предметы, - он показал на
чернявого, к моему удивлению (я почему-то вообразил, что чернявый будет
вести автогенку), - и Виктор Васильевич Воробьев, спецпрограмма. Меня
можешь звать Аркадием Сергеевичем, фамилия моя тебе известна. Садись.
Я сел на стул около двери. Все трое долго молча меня разглядывали.
"Интересно, - подумал я, - блокируются они сейчас или нет? Меня-то им
нечего стесняться, друг друга - тем более. Наверно, сейчас они молча меня
обсуждают. Очень удобно!"
- Видишь ли, Андрюша, - начал Дроздов, - в нашей школе всего только
шесть учеников, ты - седьмой. Из этого можно сделать вывод, что школа наша
не совсем обычная. Здесь ты увидишь много любопытного, на первый взгляд
необъяснимого.
- Уже увидел, - тонким голоском сказал чернявый (Игорь Степанович). -
Вчера наши летуны полчаса перед новеньким форсили. А сегодня лежат в своих
комнатах как выжатые.
- Значит, с двоими ты уже познакомился, - продолжал Дроздов. - Это
Слава Дмитриенко и Лена Кныш, очень способные ребята. Ну, а в бассейне ты
плавал с Соней Москвиной. Москвина - серьезная, добрая девочка.
"Это уж точно", - подумал я. Рука еще побаливала.
- А что с плечом? - тут же спросил Дроздов. - Ай-яй-яй, какая
неосмотрительность! Вы имейте в виду, Виктор Васильевич, - он обратился к
толстяку, - это ваше упущение. Что за самодеятельность! Ей забава, а у
мальчика всю ночь болело плечо. Придется Москвину наказать.
"Надо срочно научиться блокировке", - подумал я, и все учителя
засмеялись.
- С блокировкой не спеши, дружок, - сказал Виктор Васильевич. - Научись
сначала думать грамотно. Нет, неграмотно ты думаешь, не спорь. Бессвязно.
Часто бессмысленно повторяешь в уме одно и то же слово.
- Виктор Васильевич, - заметил Дроздов, - вы, кажется, уже начали свои
занятия?
- Прошу прощения, - сказал толстяк.
Что-то в их разговоре было не то. Они разговаривали между собой бодрыми
театральными голосами, усиленно изображая, какие они дружелюбные и в то же
время деловитые люди.
Когда я подумал об этом, все трое переглянулись.
- Действительно, - сделав вид, что ничего не заметил, продолжал
Дроздов, - в нашей школе ты прежде всего научишься правильно работать
головой, грамотно ею пользоваться. Пока что она у тебя работает процента
на полтора. Да не стесняйся, это обычное дело... за пределами нашей школы.
Мы научим тебя использовать твой разум процентов на семьдесят пять -
восемьдесят. Затем ты научишься у нас контролировать свою психику. Знаешь,
что такое психика?
Знаешь. Ну, а чудеса там всякие - это не самоцель, это придет само
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг