выразительной паузой в рассказе. - В момент нашей встречи, обращаясь ко мне,
вы обронили многозначительную фразу: "Боюсь, однако, что..." Какое значение
вы вкладывали в эти слова?
- Дружище Василий Павлович, - сказал Гена, - не в моих привычках
одергивать взрослых солидных людей, но позвольте мне попросить вас запастись
немного терпением.
Я запасаюсь терпением и умоляю вас, любезный читатель, последовать
моему примеру.
Однажды, на заре тридцатых годов, авиатор Четверкин вернулся в
Ленинград из экспериментальных полетов над пустыней Гоби и вознамерился...
Сейчас уже трудно установить, что же вознамерился сделать Юрий Игнатьевич на
заре тридцатых. То ли он хотел сконструировать мускулолет, то ли портативный
быстронадувающкйся дирижабль для средних и мелких учреждений, то ли это было
время реактивной на торфяном топливе гидроаэротележки?.. Четверкин всегда
был полон идей, и проекты различных технических новшеств зарождались в его
голове беспрерывно, пожалуй, даже избыточно; пожалуй, они даже утомляли его.
Короче говоря, ему была нужна радиальная американская пружина "зан-тар", а
достать в те дни такую простую вещь было чрезвычайно сложно.
Однажды в четверг после дождя перед ужином к дому. на Крестовский
подъехал мрачноватый молодой человек на роликовых коньках. Отрекомендовался
он лаконично:
- Питирим Кукк, гений.
Он извлек из своего рюкзака вожделенную пружину "зан-тар" и заломил за
нее бешеную цену.
- Хотите рублями платите, хотите тугриками или юанями, - сказал он
Четверкину, а вожделенная пружина в его руках поблескивала под лучами
закатного солнца.
- Позвольте, но все излишки иностранной валюты я сдал в Банк внешней
торговли, - сдержанно возмутился пилот.
- Поторопились, - неприятно проскрежетал Питирим Кукк и протянул вперед
левую руку с пощелкивающими пальцами, правую же с пружиной "зан-тар" отвел
назад. - Долларов у вас не завалялось? Доллары принимаю по курсу Сенного
рынка: прямая для вас выгода.
Вручив нахально-мрачноватому "гению" бешеную сумму нормальными рублями
и завладев вожделенной, Юрий Игнатьевич без излишних церемоний показал на
дверь.
Однако в дальнейшем Четверкину пришлось неоднократно прибегать к
услугам Питирима, фамилия которого оказалась двойной, не просто Кукк, а
Кукк-Ушкин. То понадобится особое бельгийское сверло "линчап", то кронштейны
фирмы "Кимми Каус", то линзы системы "Братья Ксеркс"... Все это можно было
достать только у одного человека в Ленинграде.
В те времена Юрий Игнатьевич частенько навещал невыразительный серый
дом возле четырех львов с золотыми крыльями. Питирим не пускал его в глубь
своей квартиры, которую он ревностно оберегал не только от гостей, но и от
подселения других жильцов, так называемого "уплотнения", столь популярного в
те годы. Каким уж образом это ему удавалось, для Четверкина осталось тайной.
Иногда в простую душу авиатора закрадывалось сомнение: а вдруг мрачноватый
молодой "гений" просто-напросто спекулянт? Однако сомнения эти быстро
рассеивались.
- Не для себя беру, - всякий раз говорил Кукк-Ушкии, принимая от
Четверкина бешеные суммы за дефицитные иностранные детали.
- Для кого же?
- Для них, - отвечал Питирим загадочно и длинноватым, желтоватым уже
тогда пальцем поворачивал потускневший от времени глобус в латунных кольцах.
В далеких, темных комнатах питиримовской квартиры уже тогда что-то
булькало, что-то позванивало, что-то тихо взрывалось. Уже тогда по паркету,
стуча когтями, ходил клочковатый пудель Онегро. Сейчас этому пуделю, конечно
же, не менее сорока лет, и это, безусловно, самый выдающийся собачий
долгожитель.
Однажды, после очередного торгового акта, похожего, как обычно, на
оскорбительный обман, Юрий Игнатьевич и увидел в углу под темным старинным
портретом странноватый сундучок.
- Что это у вас там под портретом? - поинтересовался он.
Кукк-Ушкин усмехнулся:
- Это сундучок, в котором что-то стучит. Можете полюбопытствовать.
Четверкин взял в руки увесистый, на полпудика, сундучок, сделанный в
какие-то очень далекие времена из непонятного материала, то ли камня, то ли
металла, то ли дерева. Сундучок был украшен замысловатым вензелем, но
никаких признаков замка или замочного отверстия Юрий Игнатьевич, помнится,
не заметил.
- Приложите ухо, - зловеще посоветовал Кукк-Ушкин. Четверкин бесстрашно
прижал ухо к теплому, именно теплому, милостивые государи, боку сундучка.
Через несколько секунд он услышал глуховатый мерный стук. Странное дело, он
почему-то почувствовал к этому сундучку необъяснимую симпатию. Именно
симпатию, милостивые государи, хотя какую, сами посудите, товарищи, симпатию
может испытывать одушевленный человек к неодушевленному предмету, даже если
в том что-то и стучит.
- Отдадите? - спросил Юрий Игнатьевич Питирима.
- Отдам, - усмехнулся тот. - Миллиончика за три.
Юрий Игнатьевич тогда должным образом оценил внезапно проявившееся
чувство юмора у Питирима и долго хорошо хохотал. После полетов над пустыней
Гоби у Четверкина появился вкус к доброму смачному хохоту. Впрочем, в те
времена в моде были именно смеющиеся белозубые пилоты.
Юрий Игнатьевич хотел вообще-то как-то чем-то расшевелить Кукк-Ушкина,
как-то пробудить его к нормальной жизнерадостной жизни, изгнать из него дух
наживы, может быть, подружиться даже, чудачить вместе. Все было тщетно.
Питирим близко к себе не подпускал и только усмехался многозначительной,
надменной и неприятной усмешкой.
...Потом началась подготовка к воздушному штурму Арктики, а вскоре и
сам штурм, и Юрий Игнатьевич забыл Питирима Кукк-Ушкина на долгие годы, а
потом и вовсе забыл. Он любил только приятных добрых чудаков, а чудаков
отталкивающего свойства даже и чудаками не считал, милостивые государи.
Четверкин заканчивал свой рассказ, прогуливаясь по тихой набережной
канала вдоль фасада серого дома, и Гена внимал ему, прогуливаясь рядом.
Друзья, разумеется, и не подозревали, что сверху, сквозь июньскую листву за
ним наблюдает узкое и желтое лицо, похожее на тусклый фонарь прошлого века.
- Дружище Юрий Игнатьевич, а вы не можете вспомнить тот портрет, под
которым стоял сундучок? - спросил Гена.
- Там было очень темно, и портрет темный, сделанный не позднее
семидесятых годов девятнадцатого века, дружище Гена. Кажется... синий
морской мундир... два ряда серебряных пуговиц... по-моему, низший офицерский
чин... и неотчетливое желтое лицо, словно керосиновый фонарь... должно быть,
живописец был не особенно искусен, да и краски не самого отменного
качества...
- Морской мундир... - проговорил задумчиво Геннадий. Прославленная уже
интуиция пионера плеснула хвостом над водой, словно проснувшаяся щука.
- Что ж, давайте поднимемся в бельэтаж, - предложил Юрий Игнатьевич - А
вдруг, на наше счастье, Кукк-Ушкин еще живет здесь, и в сундучке все еще
что-то стучит, а цена упала хотя бы в десять тысяч раз?
Они поднялись на уже знакомую вам, читатель, площадку и позвонили в уже
знакомую дверь и сразу же услышал уже описанный неприятный голос:
- Кого-с?
- Это он! - вскричал Четверкин. - Питирим, открой Это я, Юрий
Игнатьевич Четверкин, который покупал у тебя американскую радиальную пружину
"зан-тар"!
Два глаза смотрели на пришельцев сквозь дверь: один сверху в
увеличительное стеклышко - человечий, другой снизу в замочную скважину -
собачий Разницы, по сути дела, не было никакой. Слышалось сдавленное
рычание.
- Проходимцы, проходите прочь! - послышалось из-за двери.
- Товарищ Кукк-Ушкин! - взволнованно заговорил Гена. - Дело
чрезвычайной гуманистической важности. Из глубин мирового эфира пришел
сигнал SOS. Мы не проходимцы. Я пионер Геннадий Стратофонтов, потомок
известного путешественника.
- Ха-ха, - послышалось из-за двери. - Семя Стратофонтовых вымерло еще
до семнадцатого, а Четверкин, ха-ха, испарился в местах арктических и
пустынных. Ха-ха!
- Что за вздор! - воскликнули друзья.
- Ввв-ззз-доррр! - рявкнуло из-за двери.
- Питирим Филимонович, и вы, Онегро, вглядитесь! - умоляюще сказал
Четверкин. - Неужели вы меня не узнаете?
- Сокола Четверкина вижу парящим в небе, а в вас, пожилой проходимец,
не нахожу даже отдаленного сходства, - проскрежетало и прорычало из-за
двери. - Уходите, не мешайте процессу, а то в милицию позвоню.
Юрий Игнатьевич безнадежно махнул рукой и отвернулся с явно
обескураженным видом. Вряд ли кому-нибудь понравится, если в нем не узнают
прежнего сокола и назовут пожилым проходимцем. Однако Гена ободряюще
подпихнул старшего товарища локотком и заговорил вдруг совершена неожиданным
и несвойственным ему голосом маленького хитреца и проныры:
- Вы нас не поняли, сэр. Мы к вам не на чашку чая, сэр. Воспоминания о
прошлом не входят в наши привычки, сэр. Радиальная пружина "зан-тар" не
будет предметом разговора, сэр. Мы просто хотим у вас кое-что купить, сэр.
В ответ на эту хитроумную, достойную Одиссея, тираду неожиданно
последовало благожелательное молчание. То ли обращение "сэр" пришлось по
душе Кукк-Ушкину, то ли слово "купить" вызвало в нем привычный прилив
положительных эмоций.
- Что? Что? Что? - вполне по-человечески протявкал из-под двери Онегро.
- Мы хотим у вас, сэр, купить сундучок, в котором что-то стучит! - с
бьющимся сердцем произнес Геннадий.
- Три миллиона! - немедленно рявкнули в ответ, после короткой паузы
послышался саркастический хохот и из щелей старой двери повалил
разноцветный, вот как сегодня, пренеприятнейший дым.
Спускаясь по лестнице. Гена Стратофонтов весело подпрыгивал, а на
последнем марше даже не отказал себе в удовольствии соскользнуть вниз на
животе по перилам.
- Что это вы так радуетесь? - скучновато спросил его старый авиатор.
- Да как же не радоваться! - вскричал Гена. - Подумайте, Юрий
Игнатьевич, в один день столько открытий! И самое главное: мы убедились, что
сундучок - здесь! Кукк не продал его! По вашему рассказу, дружище Четверкин,
я сделал заключение о характере этого человека и проверил его... Проверка
удалась, уважаемый дружище!
Юрию Игнатьевичу ничего не оставалось, как с почтением пожать руку
своему юному другу. Такой находчивости он не предвидел у современного
школьника.
А почему? А потому, что все свободное время героического старика
уходило на чтение технической литературы, и он не смог в свое время
прочитать повесть "Мой дедушка - памятник".
ГЛАВА IV,
в которой Гена продолжает свой рассказ, но где уже требуется
вмешательство автора и где скрипят чугунные ворота Экономического института
- В дальнейшем, дружище Василий Павлович, как вы, должно быть,
догадались, мне пришлось прибегнуть к помощи четвероногого друга. Речь идет,
как вы, должно быть, уже догадались, о любимце экипажа
научно-исследовательского судна "Алеша Попович", боевом коте Пуше Шуткине,
которому я в течение последнего года имею честь предоставлять кров и стол.
Шуткин, как вы, безусловно, уже догадались, занял пост на крыше этого дома и
за короткое время установил, что нелюдимый "инвентор" занимается в своей
квартире какими-то изысканиями в духе пресловутой средневековой алхимии, а
по вечерам совершает саркастические прогулки в обществе Онегро от канала до
площади Декабристов и, разумеется, обратно.
Я, дружище Василий Павлович, шпионство ненавижу, но считаю в данном
случае, что наблюдение за неприятным субъектом в интересах гуманизма не
является шпионством. Вы сами понимаете, как важно было для меня узнать
некоторые привычки этого человека и просто взглянуть на него. Однажды, когда
мы с моим одноклассником Валентином Брюквиным и сестрами Вертопраховыми
шарили по эфиру в безнадежных поисках того передатчика, зазвонил телефон и
Шуткин коротким, но выразительным звуком *мяу" вызвал меня к четырем львам.
Когда я прибыл, он с крыши просигналил мне передними конечностями небольшое
слово "Молочная". Найти в окрестностях молочную не составило большого труда.
Я вошел в магазин, когда Кукк-Ушкин там скандалил. Я сразу узнал его по
голосу, по описаниям, просто по своей интуиции, которую вы почему-то
отчаянно превозносите и на которую - дружище, не злитесь! - ссылаетесь,
когда вам лень что-нибудь описывать подробно.
"Вы мне недодали с пятерки! - скрипучим, неприятнейшим голосом обвинял
"инвентор" продавщицу сыров.
"Полноте, Питирим Филимонович, - увещевала его полнокровная
очаровательная тетя продавщица. - Клянусь честью, я не видела вашей
ассигнации!"
"Вы мне недодали с пятерки", - на одной ноте повторял Кукк-Ушкин, и в
этом же духе высказывался, конечно, долгожитель Онегро.
Продавщица тогда закрыла пухлым локтем свое лицо и на глазах изумленной
молочной громко зарыдала.
Конечно, я не видел злополучной пятерки, но, безусловно, я был склонен
верить чистым слезам доброй женщины, а не скрипучему голосу
пренеприятнейшего мужчины.
...Итак, в штабе приключения на улице Рубинштейна созрел план действия:
в час прогулки Кукк-Ушкина весь штаб, включая Гену, папу Эдуарда, маму Эллу,
бабушку Стратофонтову, Николая Рикошетникова, Валентина Брюквина и сестер
Вертопраховых, является на площадь Декабристов и начинает увещевать Питирима
соображениями гуманности. Потом на "этрихе" прилетит Юрий Игнатьевич, и
тогда уже Кукк-Ушкину придется взять своего "проходимца" обратно. Мы все
разработали самым детальнейшим образом, но упустили из виду одно
обстоятельство - праздник "Алые паруса".
Когда мы явились на площадь, вместо одинокой фигурки надменного
мизантропа с его клочковатым Онегро мы увидели тысячи представителей
прекрасной молодежи. Наш план лопнул. Нам пришлось рассеяться для поисков
Кукк-Ушкина, и мы потеряли друг друга. Остальное вы знаете, дружище Василий
Павлович.
- Я знаю даже больше, чем остальное, - сказал я, признаюсь, не без
некоторой важности, и после необходимой паузы рассказал о своих наблюдениях:
о дворничихе в слуховых очках и о господине иностранце, которого мы условно
называем Сиракузерс Под Вопросом.
- Мне показалось, что между этими двумя персонами н Кукк-Ушкиным
существует некая связь, - сказал я. - Наш подопечный "инвентор", кажется,
кого-то ждал, а Сиракузерс Под Вопросом кого-то искал.
Изгнанные вонючими газами из маловыразительного дома, мы сидели теперь
на мосту, привалившись к лапам одного из золотокрылых животных. По густой
листве лип над нашими головами уже пробирался утренний ветерок. Где-то в
отдалении еще звучали песни романтиков, но ночь уже была на исходе. Небо
стало уже почти утренним, но узкий месяц еще чуть-чуть светился и чуть-чуть
желтел в листве тусклый треугольный фонарь, похожий, что там греха таить, на
физиономию Питирима.
- Послушайте, дружище Гена, - обратился старый пилот к молодому
пионеру, - что вы имели в виду, крича:
"Это он! Это он!", когда любезнейший дружище Василий Павлович столь
проницательно обнаружил сходство фамилий Кукк-Ушкин и Кукушкин?
Я посмотрел на Гену. Мальчик сидел в позе знаменитой скульптуры Родена
"Мыслитель". В глазах Геннадия иногда мелькали огоньки его прославленной
интуиции. Он поймал мой взгляд и молча улыбнулся. Кажется, мы поняли друг
друга, оставалось только немного просветить уважаемого дружищу Юрия
Игнатьевича, погрязшего в технике.
- Вам требуется сейчас мое вмешательство, дружище Гена? - тихо спросил
я.
- Боюсь, что в этот момент без него нам не обойтись, - вздохнул
мальчик.
"Что ж, - подумал я, - что ж. Есть ли для писателя более благородное
дело, чем прийти на помощь своим героям в трудный час?" Я встал со ступенек
мостика и прикоснулся, на счастье, к мраморному хвосту царя четвероногих.
Затем мне пришлось сильно надавить большими пальцам на виски и на секунду
зажмуриться. Тогда на канале Грибоедова появилось странноватое, но
стремительное плавательное средство, приводимое в движение тремя парами юных
ног, принадлежащих Валентину Брюквину и сестрам Вертопраховым. Четвертое
место на этом судне, напоминающем водяной велосипед, было не занято, если не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг