том, как повезет обратно Дашу и как будут они целоваться у всех километровых
столбиков. Ночное шоссе было пустынным, по его обочинам то шелестел лесок,
то расстилались поля, то вставали домики с темными окнами, и лишь иногда,
мимо или навстречу, проносились машины, все больше роскошные иномарки. "Оно
и понятно, - думал Ким, - ведь у владельцев этих тачек дела всегда
неотложные и спешные: не доберешься к сроку куда нужно, другой обскачет и
загребет".
Пять или шесть шикарных "БМВ" и джипов промелькнули, словно гонимые
ветром призраки, оставив аромат бензина и нагретого металла. Облом каждый
раз пыхтел, неодобрительно мотал головой и косился на деревья - было у него
желание вывернуть ствол покрупнее и бросить на асфальт, чтоб всякие шустряки
не портили прогулку. Машины, однако, мчались прочь с похвальной быстротой, а
их водители не обращали на слона внимания - подумаешь, невидаль, слон!
Впрочем, и среди них нашелся любопытный: шестая или седьмая тачка из
обогнавших Облома вдруг круто завернула и встала нос к носу - вернее,
радиатор к хоботу.
Из тачки вылез молодец в прикиде от Кардена, заложил за спину руки и
уставился на путников. Облом, помахав ушами и недовольно фыркнув - мол,
чего гулять мешаешь! - направился было в обход, но Ким его притормозил.
Мало ли что за случайность у человека!
Может, проблемы с глушаком, и надобно перевернуть машину и поглядеть,
на месте ли он или уже отвалился. Но с глушаком у молодца был, видимо,
порядок. Закончив осмотр, он надул щеки, со свистом выпустил воздух и
проблеял:
- Здоровый корефан, в натуре! Твоя скотинка, мужик?
- Это слон, не скотинка, - объяснил Ким.
- Так я не о том толкую. Я толкую - твой или не твой?
- Мой. У меня слонятник, ферма такая под Гатчиной.
- А лыжи навострил куда?
- В Мурманск. Там, понимаешь, в вечной мерзлоте мамонтиху откопали и
аспирином оживили. Теперь проблема у них: мамонтиха есть, а мамонта нет!
Вот, еду спариваться.
- Фуфло двигаешь?
- Какое фуфло! Слон от страсти аж трясется! Ты сбоку, сбоку загляни...
между задними ногами...
Молодец заглянул и с уважением присвистнул:
- Да-а... Пожарный шланг, реально! Слушай, мужик, а не продашь
скотину? Бабки хорошие отвалю.
- Бабок не хватит, - бросил Ким с высоты слоновьей шеи.
- Это у кого не хватит? - обиделся молодец. - Это у меня не хватит?
Да у тебя вальты гуляют, блоха слоновья! Кароче, пол-лимона возьмешь?
"Зелеными"? Я, если глаз положил...
- Как положил, так и снимешь! - рявкнул Кононов. - Ну-ка, с дороги,
хмырь! Меня в Мурманске ждут за государственным делом, восстановлением
мамонтов, а ты мне тут динаму крутишь! Не мельтеши и отвали!
Облом грозно протрубил, шагнул вперед, но молодец не шевельнулся --
стоял, подпертый своей тачкой, и делал пальцы веером.
- На понт берешь, веник сраный? Ну-ну... Знал бы, с кем связался! Да я
тебя...
Ухватившись руками за клык и свесившись с шеи Облома, Ким негромко
произнес:
- Знать не знаю, что ты за падаль, и знать не хочу. Прочь с дороги! Не
слышал, что ли, кто в моем слонятнике главный акционер? Анас Икрамович
Икрамов!
Молодец побледнел, скукожился, проблеял: "Ясно!" - юркнул в машину и
умчался на четвертой передаче.
- Вот, - сказал Ким, постукивая по слоновьей шее пятками, - теперь я
в курсе, чего ты, парень, стоишь. Полмиллиона, надо же! Но я тебя и за
миллиард не продам. К чему мне миллиард? Мне Даша нужна со всем ее милым
семейством, а ты ведь тоже член фамилии. Облом Варварьевич Тальрозе-Сидоров!
Слон одобрительно фыркнул, сунул в пасть пучок травы и двинулся дальше,
мимо Дибунов и Белоострова, Солнечного и Репино прямиком в Комарове. Мерцали
звезды, струилась над Финским заливом летняя светлая ночь, и, быть может,
кто-то не спал в ее хрустальной тишине, не занимался любовью, не пялился в
телевизор, а смотрел в окошко и видел, как шествует по улице огромный слон,
как, робко тявкнув, прячутся собаки, как сверкают в лунном свете бивни,
змеится хобот, топорщатся веера ушей Мираж? Иллюзия? Возможно, возможно...
Но дрогнула почва под тяжкой ногой, звякнула в кухне посуда, заколыхались
занавески, низкий трубный звук родился и растаял в воздухе...
Ким улегся на спину, свесил руки, коснулся ладонями бугристой слоновьей
кожи и глубоко вздохнул. Серый небосвод с луной и тусклыми россыпями звезд
раскачивался над ним, медленно проплывали ветви тополей и сосен, столбы с
проводами и крыши домов с антеннами и трубами, теплый ветер, примчавшись с
залива, гладил и ласкал лицо. Где-то там, в вышине, в центре Галактики, в
десятках тысяч светолет от Солнечной системы и Земли, кружился вокруг
светила чуждый мир, чьи обитатели были подобны ртутным каплям, не знали
радостей любви, зато умели перемещать свое сознание, делить его на части,
обмениваться ими и даже размножаться таким невероятным способом.
Поразительно! Однако и тут, на Земле, есть чему поудивляться. Вот, например:
ты неподвижен, ты не летишь куда-то и не выкидываешь странных фокусов с
сознанием, но погружаешься в миры, которых вовсе не было, в отличие от мира
Трикси, который все же существует. В миры Стругацких и Хайнлайна, Ефремова и
Фармера, Желязны и Урсулы Ле Гуин... И, наконец, в мир Конана...
Ким шевельнулся, пробормотал:
- На чем мы там остановились, Трикси? "На Сигворде. Напомнить?"
- Да. Точно и дословно! Сам понимаешь, раз выписан аванс, надо
оправдать доверие. Значит, Сигворд... И что он там сказал?
* * *
Сигворд, широко расставив ноги и заложив ладони за пояс, с ненавистью
глядел на киммерийца.
- Я же сказал - владыка наш не дозволяет! - рявкнул он. --
Повелитель сам расправится с тобой! А мы... Мы понадобимся, чтоб прибрать в
покоях... Дабы господин не замарал рук!
Прибрать в покоях! Слишком самоуверен этот ванир, рыжая крыса!
Усмехнувшись, Конан кивнул голему и начал подниматься по ступеням.
Идрайн шел позади, справа от него, и бубнил: "Не верь, господин, не верь..."
Секира в его руках хищно подрагивала.
Но ваны не собирались сражаться. Стиснув копья, они стояли двумя
шеренгами, и рыжие их бороды казались затейливым переплетением медных
проволок, словно бы украшавших доспехи. Скорее всего эти изгнанники и
отщепенцы знали о бойне в Рагнаради, учиненной Идрайном, но не боялись --
вероятно, считали своего повелителя непобедимым.
Миновав их строй, Конан ступил на балкон. Полукруглая арка вздымалась в
восьми шагах от него и уже не выглядела темной: огромная дверь под ней была
распахнута настежь, и перед киммерийцем маячило некое пространство,
замкнутое серыми холодными стенами. Он посмотрел на меч в своей руке и
отшвырнул его. Зингарский клинок не годился для предстоящей битвы.
Восемь шагов - и дверь... Она притягивала, манила, как зев пещеры,
полной сказочных сокровищ... Но Конан не думал о богатствах стигийца; на сей
раз он пришел не за золотом и серебром. Кровь и жизнь колдуна - вот что ему
нужно!
Чувствуя, как разгорается гнев, как начинает пульсировать кровь в
висках, он сделал первый шаг.
Жаль, что ему не дано владеть огненными молниями, как слугам и
избранникам Митры! Он сжег бы колдуна и растер его пепел в прах... Жаль!
Но стоит ли сожалеть о невозможном? У него нет молний, но есть
кинжал... И хоть чары Дайомы не сравнишь с силой и мощью светозарного бога,
волшебный нож все-таки лучше, чем ничего.
Он сделал еще один шаг, выхватил из-за пояса свой магический кинжал и
машинально коснулся левой рукой виска. Обруч был на месте и сидел прочно.
Третий шаг, четвертый... Внезапно за спиной у Конана раздался грохот.
Он обернулся, на миг позабыв про колдуна, ждавшего за близким порогом.
Голем, проклятое серокожее отродье, рубил ваниров! Топор его вздымался
и опускался с той же безжалостной неотвратимостью, как на вересковой пустоши
в Стране Пиктов, как в тесном дворе усадьбы Эйрима; лезвие с грохотом
крушило шлемы, обрушивалось на щиты и панцири, потом глухо чавкало, впиваясь
в плоть. Лишь краткое время вздоха понадобилось Идрайну, чтобы уложить
троих; и первым - Сигворда, чей обезглавленный труп валялся на ступенях.
"Кром! - мелькнуло у Конана в голове. - Кром! Этот ублюдок сделался
слишком коварным и хитрым! Уже решает сам, когда рубить и что рубить!"
Он вскинул руку и раскрыл было рот, готовясь разразиться проклятием, но
тут новая мысль молнией пронзила его. По словам Дайомы, стигиец мог отвести
глаза любому: зачаровать своего воина или слугу, обменяться с ним обличьем,
устроить ловушку для недогадливого врага и ждать... Ждать, пока не подоспеет
время нанести внезапный удар!
Возможно, Гор-Небсехт стоял в шеренге воинов-ванов и, скрывая под
забралом шлема свой преображенный лик, подсмеивался над киммерийцем? Над
глупым киммерийцем, который через мгновение всадит нож в подменыша?
"Пусть перебьет их всех, - решил Конан, глядя на падавших под ударами
Идрайна ваниров. - Пусть перебьет всех, кого сможет, ибо секира голема
бессильна перед плотью колдуна... Тут и обнаружится истина! Тут и станет
ясно, в кого метать клинок - в того, кто поджидает в башне, или в того, кто
сражается сейчас на ступенях".
Он стиснул губы и замер. Лезвие ножа холодило его ладонь, на литой
рукояти сверкали камни - два крупных ало-красных рубина, обрамленных
фиолетовыми аметистами. Перед ним на лестнице ворочалась, стонала и звенела
металлом бесформенная окровавленная груда; в ней перемешались тела мертвых и
живых, разбитые щиты, переломанные копья, секиры с разрубленными топорищами,
помятые, сбитые с голов шлемы и клочья шкур от ванирских плащей. Ни один из
ванов не отступил; по сути дела, они были столь же дикими, как пикты, и не
боялись смерти. Особенно эти изгнанники и отщепенцы, для которых жизнь
значила так немного, ибо была она вечным заключением в угрюмых стенах Кро
Ганбора и вечным трепетом перед его владыкой. Что же касается колдовских
чар, то их ваниры страшились куда больше, чем гибели в бою.
Клинок не успел согреться в ладони Конана, как все было кончено.
Полсотни изуродованных трупов валялось на ступенях широкой лестницы; ни один
ванир не шевелился, не подавал признаков жизни. И не было сомнений, что
секира Идрайна положила предел последним воинам Гор-Небсехта - тела их,
обезглавленные или разрубленные напополам, не оживил бы даже сам великий
Митра.
"Выходит, колдуна среди них нет", - решил Конан и, повернувшись к
открытой двери, прыжками ринулся вперед. Клинок трепетал в его руке, словно
частица золотистой молнии, огненной, испепеляющей, грозной. Идрайн, залитый
кровью от подошв сапог до серых бровей, мчался за своим господином, потрясая
секирой.
Они проскочили арку и небольшой коридор за ней; вторая дверь тоже была
распахнута, будто ждала, когда дорогие гости шагнут через порог, чтобы
согреться у жаркого очага и сесть за накрытый к пиру стол. Но в огромном
зале не было ни тепла, ни очагов, ни блюд с мясом, ни кувшинов с вином.
Перед Конаном открылся просторный сумрачный чертог, почти пустой, если
не считать кубического каменного возвышения, занимавшего его середину. Этот
куб, высеченный из глыбы черного гранита, напомнил киммерийцу жертвенники
Великого Змея, виденные им некогда в Луксуре и Птейоне, стигийском городе
мертвых. Перед алтарем, угрожающе вскинув руки, стоял человек в меховой
мантии, с длинными распущенными волосами; его темная грива резко выделялась
на желтовато-белой шкуре полярного медведя, прикрывавшей плечи. Был человек
высоким и стройным, с обычной для стигийцев кожей цвета старого янтаря;
орлиный нос с широкими ноздрями нависал над тонкогубым ртом, щеки и виски
казались чуть впалыми, раздвоенный крепкий подбородок говорил о внутренней
силе и уверенности в себе. Пожалуй, его можно было бы счесть красивым, если
б не холодный и высокомерный взгляд широко расставленных глаз и не
кустистые, грозно сдвинутые брови.
Рука киммерийца взметнулась, и одновременно с блеском прорезавшего
воздух ножа колдун выкрикнул несколько слов. "Да будут члены твои камнем..."
-- успел разобрать Конан, чувствуя, как ледяной холод охватывает его.
* * *
В восемь часов двенадцать минут они прошагали по бетонному мостику, и
тут Облом остановился - его соблазнила полянка с клевером и невысокой, до
колен, травой. Пока он перекусывал, с сопением поглощая зелень, Ким
присматривался к черновской усадьбе. Там, похоже, уже поднялись - слышалась
какая-то перебранка, лай собак, потом за ворота выехал вчерашний фургончик и
покатил к поселку. Однако, кроме забора, ворот и дороги, рассматривать было
нечего - хотя Облом и отличался высоким ростом, но конкурировать с крышей
типографии все-таки не мог.
- Дело близится к концу, - произнес Ким, снова опускаясь на слоновью
спину. - Отдохнем минут пятнадцать, травки пожуем и атакуем, как Ганнибал
Сципиона. Ты получишь свой инклин, я - Дашеньку. А там можно и всех
носителей обойти, собрать остальные инклины... Будешь в полном комплекте!
Переместишься на транспундер и упорхнешь делиться информацией и
размножаться. С учетом полученного на Земле опыта.
"Жаль тебя покидать, - откликнулся Трикси. - Ты столько сделал для
меня, так мне помог... Должен признаться, наш контакт улучшил мое
представление о землянах. Конечно, вы агрессивны и жестоки, себялюбивы и
подозрительны, но все же в вашем дикарском конгломерате нет-нет да попадется
истинный разум. Гуманный, некорыстный, с фантазией и чувством перспективы".
- Спасибо за комплимент. Ты собираться улететь, как только соберешь
свои инклины?
"Возможно, задержусь. Твоя судьба меня волнует, а кроме того...
Кажется, ты говорил, что должен сдать роман к пятнадцатому? Вот до этого
времени и задержусь. Хочется знать, чем все закончилось - ну, с твоим
киммерийцем, големом, магом и рыжей феей... Мы ведь остановились на самом
интересном месте".
Ким был польщен. Еще бы! Какому автору бы не польстило внимание
инопланетного пришельца к его судьбе и творчеству! Этот факт сам по себе был
вдохновляющим, а также говорил о том, что критики, столичные и питерские,
ругавшие на все лады конаниану, были всего лишь жалкими снобами и шавками,
тявкающими из подворотни. Что их статьи, рецензии и отзывы? Что
оскорбительное молчание? Молчите или войте - дело ваше! А Конан унесется к
звездам и удостоится признания в далеком странном мире, за тысячи парсеков
от Земли...
Глаза Кима блаженно сощурились, душа его благоухала, а сердце источало
мед. Была б еще рядом Дашенька... Много ли надо писателю в жизни? Хорошая
жена, хорошие книги, хорошие читатели!
"Мне бы хотелось оставить тебе подарок, - сказал Трикси, - но, кроме
микротранспундера, я ничего не имею. Ничего вещественного", - грустно
уточнил он.
- Ты сам - подарок! А кроме того... - Ким согнул руку, глядя, как
вздулись крепкие мышцы. - Кроме того, ты одарил меня силой и кое-чем другим
-- пожалуй, даже с излишней щедростью. Эта матрица Конана... боюсь, она
данайский дар. Я ведь, Трикси, мирный человек, без патологических
наклонностей, а вот теперь могу убить и изувечить. Особенно в гневе.
"Тут уж ничего не поделаешь. Старайся избегать конфликтных ситуаций и
помни об идеалах гуманизма. Я полагаю, что со временем матрица исчезнет.
Рассосется".
- Как же, тут избежишь! - пробурчал Ким, чувствуя, как падает
настроение. - Одна из таких ситуаций у нас под самым носом! Можно сказать,
прямо перед хоботом!
Закончив кормиться, Облом, направляемый Трикси, вышел на шоссе. Вел он
себя беспокойно - покачивал огромной головой, фыркал, топорщил уши и
переступал ногами, будто собирался пуститься в пляс. Киму смутно мнилось,
что ментальная аура животного с каждой секундой меняется; улавливая ее
отголоски, идущие от пришельца, он ощутил, как нарастает его собственная
ярость, стремление топтать и разрушать, мстить за какую-то обиду, не очень
ясную, но порождавшую гнев. Внезапно пробудился Конан, забормотал: "Прах и
пепел... Всех под нож, под меч и под секиру... Бей и режь шакалов! От плеча
до паха! Крр-ровь... Крр-ром любит крр-ровь..."
- Ты что творишь с Обломом? - спросил Ким, стараясь не поддаться
бешенству.
"Мой контакт с его сознанием ограничен - с тем, что можно называть
сознанием. Он воспринимает не столько мысли, сколько образы и эмоции, и я
передал ему картину издевательств над твоей женщиной. Он помнит ее и любит.
Сейчас он сильно раздражен. Скажи, что надо делать?"
- Высадить ворота, шугануть собак и стражей, а затем - к дому! Дальше
-- по обстоятельствам. Если выскочит Чернов, пусть хватает его и держит, но
поаккуратнее. Ребер не ломать и шею не сворачивать.
"Ясно. Приготовься!"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг