- Боишься его? - спросил Конан. Ответом было лишь угрюмое молчание, и
он, стиснув в ладони кошелек с монетами, задал новый вопрос: - А что, Эйрим
Высокий Шлем тоже боится колдуна?
- Ну, боится не боится, а опасается, - буркнул ванир. - Что мне за
Эйрима говорить? Он вождь, а я простой ратник. У него корабли, и люди, и
удача... А у меня что? Топор да жена, порог да очаг, а при нем - шестеро
малолетних...
- Да, небогат ты, Хорстейн, сын Халлы, хоть и владеешь обширными
землями! - Конан в последний раз подбросил кошель в ладони и швырнул его на
колени рыжеволосому. - Держи! Только не хвастай всем, что ограбил
киммерийца и намял ему загривок! А теперь я хочу послушать про Эйрима.
Большой ли он вождь? Храбрый ли? Сколько у него кораблей и воинов? Велика ли
его сила?
- Большой вождь! Выходит в море на трех кораблях, и людей у него
сотни! Да, большой вождь, - с ухмылкой протянул Хорстейн, - храбрый и
удачливый, да только кончилась его удача...
- Это почему же?
- Ну, сам я не видел, но люди говорят, что прислал к нему колдун своих
воинов. И двух старшин своего войска, Торкола и Фингаста. Оба изгои! Один
руку на отца поднял и братьев порешил, да и другой не лучше. Моржовый клык
им в брюхо! - Хорстейн откашлялся, сплюнул и позвенел монетами в кошеле. --
А за серебро спасибо, киммериец. Чем же я тебе удружил? Или рад был кости
поразмять?
- И кости ты мне размял, и истории забавные поведал, - усмехнулся
Конан. - Теперь я знаю, к кому мне идти.
Он повернулся и сделал шаг к своим спутникам.
- Ну, иди, - буркнул Хорстейн ему в спину. - Только шел бы ты лучше
к моему очагу, парень. Хоть и не Эйримовы хоромы, а много ближе, и метель
там переждать можно. Говорю, буря надвигается! А в бурю надо сидеть под
крышей, у огня. Ведомо ли тебе про имировых сыновей, ледяных великанов? Они
шутить не любят!
- Ведомо, - отозвался Конан. - Я их не боюсь.
- А как насчет снежных дев, дочерей Имира? Их тоже не боишься? --
произнес Хорстейн, сын Халлы, пряча кошелек за пояс.
Но Конан его уже не расслышал.
* * *
Даша подкралась к нему на цыпочках, обняла, окутала облаком рыжих
волос.
- Труженик мой! Скоро нам принесут обед. Ты есть хочешь?
- Хочу, - сказал Ким, млея от счастья. - Но лучше бы сейчас не
наедаться. Я ведь друзей на вечер пригласил. Памора, Митчела, Бада и
Альгамбру Тэсс. Ты не против?
- Не против. - Даша уселась к нему на колени. - А эти друзья - они
что же, иностранцы?
- Негры, - пояснил Ким, - только литературные, вроде меня. Очень
подходят к твоему хайборийскому заведению. Мы ведь, лапушка, творим о Конане
и с Конана живем. Можно сказать, с "конины".
- Надо же! Когда-то мне подарили томик Говарда, и я его за ночь
проглотила. Не думала, что ты о том же пишешь. - Даша уставилась в экран,
перечитала последний отрывок, затем сказала: - Правда, о Конане! И про
снежных дев я помню... "Дочь ледяного гиганта", да? Был, кажется, такой
рассказ?
- Был. О дочери Имира, божества снегов и льдов, коему поклоняются
северяне. Эти девы тощие, хрупкие, бледные, с белыми волосами... - Ким
внезапно сообразил, что описывает Альгамбру Тэсс, поперхнулся и добавил: --
В общем, нечисть и нелюдь. Приходят с метелью и замораживают путников.
- А я? Ты говорил, что я - в твоем романе. Кто я там?
- Колдунья.
- Разве? - Глаза ее лукаво заблестели.
- А разве нет? - Ким прижался губами к ее шее, пробормотал: --
Понимаешь, милая, колдуньи разные бывают: есть ведьмы, а есть феи. Рыжие,
зеленоглазые... те, что обедом кормят и кофе в постель подают. Знаешь, что
делают с такими феями? - Даша зарделась, отодвинулась, но он продолжал
шептать: - Женятся на них, ясно? Женятся, любят, детишек заводят и умирают
с ними в один день... Ты записку мою вчера читала?
- Читала...
- Как насчет руки и сердца?
Она вздохнула.
- Я не свободна, Ким.
- Надо освободиться. Чем быстрей, тем лучше.
- Надо. - Лицо Даши помрачнело, ясный лоб прорезала морщинка.
Выдержав паузу, Ким спросил:
- Боишься его?
- Нет. Не хочу ни встречаться, ни вспоминать о нем, ни думать.
Особенно встречаться. Он... он бывает очень убедительным.
- Настолько, что ты с ним расписалась?
Даша вдруг всхлипнула, уткнувшись носом Киму в плечо.
- Я не знаю, как это вышло, милый... не знаю, клянусь! Он мне совсем
не нравился... не потому, что стар и некрасив, а больно уж недобрый...
Ходил, уговаривал и вдруг уговорил... Как, не знаю! Будто затмение нашло,
болезнь или крыша съехала... Варя кричала - с ума сестренка сходишь! Потом
плюнула, на гастроли уехала, а он меня к себе увез, в Комарове. Дом там у
него... не дом, прямо дворец или крепость... Стена вокруг трехметровая,
охрана, псы... И никуда от себя не отпускал! Не любит в город выезжать...
говорит, кому надо, тот сам ко мне приедет... И ездили! А он хвастал: жена у
меня молодая, умница, красавица!
Внезапно плечи Даши затряслись, словно выгнали ее в морозную ночь в
легком платьице. Она обхватила Кима за шею и разрыдалась.
- Как вспомню его руки и глаза... как он надо мной в постели...
смотрит, тянется к груди, к коленям, шарит, шепчет: "Моя!.. Моя!.." А
потом...
У нее перехватило горло. Ким представил это "потом", скрипнул зубами и
испустил мысленный вопль:
"Трикси! Можешь ей помочь? Пусть забудет про этого гада, про лапы его
загребущие, про все, что с ней творил! Пусть..."
Что-то прозвенело в голове, будто тренькнула и оборвалась гитарная
струна.
"К ней подсажен инклин. Сейчас она уснет. Ненадолго", - сообщил
Трикси.
Дашино тело обмякло, головка качнулась солнечным цветком на тонком
стебле и опустилась Киму на грудь. Он поднялся, перенес ее на диванчик,
вытер платком мокрые щеки, присел в изголовье и задумался. Странные чувства
одолевали его. Не было людей на свете, которым Кононов желал бы зла; не
терзали его душу ненависть и ревность, не сушила память о неотомщенных
обидах, не сочилось ядом сердце при мысли об обидчиках. Был он романтик и
рыцарь той породы, что берет не силой, не угрозами, а убеждением и
благородством; редкий тип для нынешних времен, неходовой товар. Может, по
той причине и писал он сказки о борьбе добра со злом, в коих добро всегда
побеждало происки злобных колдунов и светлый меч брал верх над черной
магией.
Но это была, так сказать, генеральная линия, поскольку носитель меча
умел ненавидеть и не прощал обид. В этом Конан Варвар был непохож на Кима
Кононова, и мысленный контакт между ними, более тесный, чем дозволяется у
автора с его героем, что-то менял в характере Кима, чего-то добавлял ему.
Жестокости? Стремления мстить? Свободы в выборе способов мести? Возможно. Во
всяком случае, сейчас Ким размышлял о Дашином супруге с холодной злобой, и
чудилось ему, что он, вцепившись в горло ненавистного, давит и давит, и
слушает жалкие хрипы, и смотрит в тускнеющие глаза
Он вздрогнул и разжал сведенные судорогой пальцы. Даша спала. Щеки ее
порозовели, и дыхание было ровным.
"Хочешь, чтобы она забыла? - спросил Трикси. - Мой инклин избавит ее
от тягостных воспоминаний. Несложная операция".
- Нет.
"Но ты же сказал: пусть забудет!"
- Я погорячился. Все, что было с ней, плохое и хорошее - ее и не
подлежит изъятию. Достаточно, если инклин ее успокоит.
Хлопнула дверь. Ким поднялся, вышел в прихожую, взял у Марины поднос с
тарелками.
- Спасибо, поилица-кормилица.
- А Дарья Романовна где?
- Дремлет.
Марина не без лукавства подмигнула Киму:
- Это вы ее так утомили? Ну, пусть отдохнет. Через пару часов
открываем.
Бар работал с десяти до четырех, и в это время публика в нем
пробавлялась пивом с солеными орешками, шампанским, кофе и мороженым. Затем,
после часового перерыва, приходил шеф-повар Гриша, и начинали собираться
клиенты посолиднев, из Дома журналистов и городской библиотеки, Британского
совета по культурным связям и прочих лежавших окрест заведений. Эти ели
шашлыки, бифштексы, котлеты по-киевски, пили виски и коньяк и наделяли
официантов чаевыми. Поэтому считалось, что "Конан" по-настоящему открывается
с пяти.
Прикрыв за Мариной дверь и переправив поднос на кухню, Ким вернулся к
Даше и сел на диванчик. Через минуту веки ее дрогнули, и он догадался, что
Даша смотрит на него - так, как умеют смотреть лишь женщины, через ресницы,
почти не открывая глаз. Лицо ее было спокойным.
- Я уснула?
- Да. А я стерегу твой сон и размышляю.
- О чем?
- О твоей сопернице. - Глаза Даши распахнулись, и Ким торопливо
пояснил: - Сопернице из Хайбории. Там ты фея и колдунья, но есть еще другая
девушка с видами на Конана. Так, понимаешь, издатель распорядился.
Даша села, протянула руки и ухватила Кима за уши.
- Издатель не издатель, а я не потерплю соперниц!
- Придется ее убить, - со вздохом промолвил Ким. - А жаль! Совсем
неплохая девушка, хоть и блондинка.
- Придется, - подтвердила Дарья. Потом призадумалась и сказала: - Ты
уж ее не мучай, милый, не терзай. Мы, девушки, любим умирать красиво.
* * *
К семи бар начал заполняться. У столиков при входе расселась компания
журналистов и телевизионщиков; там шумно отмечали выход в свет какой-то
новой передачи, "Все до лампочки" или "От фонаря". Ближе к стойке лакомились
эклерами дамы из Британского совета, по временам оглашая воздух птичьими
вскриками - "Вандефул!.. Магнифишн!.. Найс айдиа!" Столик под самым окном
заняли две упакованные в джинсу девицы, по виду - лесбиянки; шептались,
хихикали, пили коньяк и гладили друг друга ниже пояса. За ними деловито
трудились над бифштексами шестеро молодых людей, напоминавших команду борцов
с Кавказа: все с большими сумками, черноволосые, плечистые и как бы на одно
лицо - глазки маленькие, челюсти квадратные. При них был мужчина постарше,
видимо, тренер, непохожий на кавказца; выглядел он начальственно и озирался
по сторонам с высокомерной миной. Иногда Кононов ловил его холодный взгляд;
глаза у мужчины были серые, мрачные, непроницаемые. Может, и не тренер
вовсе, а из породы сероглазиков? Искусствовед-астрофизик, только в штатском?
Впрочем, взгляды эти Кима не смущали - он наливал, поднимал и чокался.
Даша, сидевшая рядом, раскраснелась и была чудо как хороша; Миша Леонсон
шептал ей на ушко комплименты, Жека обхаживал Альгамбру (та заявилась в
белом и в ожерелье из хрусталя - ни дать ни взять снежная дева), а
Дрю-Доренко налегал на шашлык, потчевал компанию анекдотами и с ироничной
усмешкой разглядывал жестяные секиры и мечи - какая, мол, профанация!
Разговоры за столом велись легкие, шутливые: вот надо бы полки подвесить и
выставить в них сто томов "конины", а к ним пейзажи заказать, поинтереснее,
чем у Халявина в издательстве, - скажем, Конан в туранском гареме или в
шадизарском кабаке. Тряпочного демона убрать; болтается под потолком, похож
на Бада Кингсли, а значит, страха никакого, только смех. "Правильно,
убрать!" - хихикал Жека. Раз место есть посередине, лучше приспособить
столб, колонну такую деревянную, и приковать к ней Памора Дрю, раскрасив
предварительно под пикта. Доренко кивал, соглашался и спрашивал, нельзя ли
столб воздвигнуть поближе к тем английским курочкам, что лопают эклеры. Он
им такой эклер преподнесет! Натуральный, из Пиктских Пустошей! Альгамбра
ахала, морщилась: самец ты, Дрю, неандерталец и сексуальный маньяк! Не
маньяк, ухмылялся Доренко, а целеустремленная личность с правильной
сексуальной ориентацией. Как у Мэнсона! Тут он косился на круглые Дашины
коленки и подмигивал Киму.
Дверь внезапно распахнулась, и в зал вошел мужчина огромного роста, в
безрукавке и вельветовых штанах. Штаны были потертыми, а безрукавка
оранжевой кожи, усеянная заклепками, надета на голое тело; волосы светлые,
курчавые, с шеи свешивается цепь, но не из драгметаллов, как это принято у
"новых русских", а самая натуральная железная - хоть медведя води, хоть
бадью из колодца вытягивай. Наряд дополняли кирзачи с подвернутыми
голенищами и широкий ремень, тоже весь в заклепках, с внушительной латунной
бляхой. В общем, не для бара "Конан" посетитель. Ким удивился, как его не
бортанули от дверей, но такой маневр был, очевидно, нелегким: Селиверстов --
шесть на девять, а этот, с заклепками, еще покруче. Как минимум двенадцать
на восемнадцать.
Гигант встал посередине зала, под чучелом демона, и осмотрелся,
медленно ворочая головой на бычьей шее. Появился Селиверстов и замер у
порога; физиономия бдительная, руки скрещены, и правая - за отворотом
куртки, в наплечной кобуре. Клиенты оживились, тренер-сероглазик хмыкнул, и
даже девочки-лесбияночки перестали тискаться - видно, решили, что ожидается
какой-то забавный аттракцион.
Наклонившись, Ким ощупал под стулом сумку с дисками и, припомнив, что в
голове у него не раз уже тренькало и звякало, мысленно спросил:
"Разосланы инклины? Сколько?"
"Девять, - отозвался Трикси. - Твоим друзьям, официантам, повару и
менеджеру".
"Тогда принимайся за трансформацию. Предчувствие у меня. Не нравится
мне этот тип!"
"Думаю, мне тоже", - заметил пришелец, и теплая волна тут же
захлестнула Кима, переполняя мышцы энергией и силой. Стул под ним жалобно
скрипнул, столик под локтями задрожал, и он поспешно отодвинулся.
Гигант стукнул себя кулаком по груди.
- Ну, сейчас заведет шелупонь: мы люди-беженцы, не местные, ночуем по
вокзалам... - пробурчал Доренко.
Но в этот раз сценарий был другим.
- Я - Семитха Кулрикс из Офирии! Непобедимый воин и боец! Камни жру,
песком отплевываюсь! Кто тут Конан, выходи!
Глаза у Даши округлились, Альгамбра Тэсс захихикала, а дотошный Леонсон
сказал:
- Заврался ты, парень! Семитха и Кулрикс - пиктские имена, а не
офирские.
- А мне по барабану! - рявкнул великан и топнул сапогом - так, что
зазвенела посуда и британские дамы испуганно пискнули. - Где ты, Конан,
сучья пасть! Конана хочу! Чтоб вырвать ему яйца... то есть печень!
- Развлекаем публику? - Дрю-Доренко повернулся к Даше. - А здоровый
хряк! Почем наняли? За кружку пива? Так я бы лучше сыграл и даром.
Даша улыбнулась, недоуменно пожала плечами, а за ее спиной, под
лампой-факелом, возник Канада.
- Прикажете выкинуть, Дарья Романовна? - Менеджер поднял руку,
собираясь махнуть Селиверстову, но Ким его остановил:
- Не торопись, Славик. Это, кажется, меня.
Он почувствовал, как Дашины пальцы вцепились в рубашку, ласково
отстранил ее и поднялся.
- Тебя, тебя, - подтвердил Доренко, - только не твоя весовая
категория. Вы его, Дашенька, не пускайте, а я сейчас этого хряка вилкой
уложу.
- Сиди, - негромко сказал Ким и повернулся к Даше. - Ты, женщина,
тоже сиди, смотри и не пытайся меня остановить. Киммерийцы не прощают
оскорблений.
Он вышел на середину зала. Британские дамы притихли, замерли с
раскрытыми ртами и впитывали славянскую экзотику; от столов, где сидели
журналисты, доносился сдержанный гул, а на лицах молодых кавказцев было
написано жадное любопытство. Один скользнул к дверям, другой - к стойке
бара, а остальные развернули стулья и посматривали то на Кима и Семитху, то
на тренера-сероглазика. Казалось, мигни он либо пальцем шевельни, и парни
вынесут из зала всех, вместе со столами и закусками.
"Подозрительно", - решил Ким, обратив внимание, что сумки у них под
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг