дрогнуло или, возможно, провернулось, снабдив его витамином свирепости.
Однако в умеренной дозе - той, что отвечала медиевальным временам, а не
текущему немилосердному столетию.
Под дверью завозились, и Кононов, стукнув себя в грудь кулаком,
сдержанно зарычал. Кровь, отрубленные головы и перерезанные глотки больше
его не пугали, но мнились чем-то знакомым и обыденным, вроде потрошеной куры
в целлофане или консервов из тресковой печени. Мысль об этом органе,
располагавшемся справа от желудка, была не только естественной, но даже
приятной; и Ким, не в силах сдержаться, яростно прошипел:
- Прах и пепел! Ну, отворяйте, смрадные псы! Всем печень вырву!
"Ты не спеши, - тут же откликнулся Трикси, - а сядь под батареей и
надень наручник. Сделай вид, что ты их боишься".
- Это еще к чему?
"К тому, чтоб разобраться, чего твоим похитителям надо. Вспомни, у нас
дефицит информации! Пусть поговорят, поспрашивают, а там и до печени дойдет.
Только не очень усердствуй! - Пришелец сделал паузу, потом заметил: - Я бы
ограничился парой оплеух".
- С этого начнем, - мрачно пообещал Кононов и скорчился под батареей.
Дверь с протяжным скрипом распахнулась, и в его узилище шагнули давние
знакомцы Гиря с Петрухой и еще один качок, не бритоголовый, а стриженный
"ежиком", что, вероятно, говорило о низкой ступени в служебной иерархии. Уши
у него были оттопыренные, а на лице - ни следа интеллекта: волосы
начинались сразу от бровей. Ушастый замер у порога, а двое других,
приблизившись к Киму, уставились на него, будто на антрекот в витрине.
Лампочка в подвале была тусклая, и Гиря недовольно щурился и хмурил брови --
видимо, прикидывал, пойман ли нужный клиент и не случилось ли ошибки.
Наконец он покосился на Петруху и прохрипел:
- Этот?
- Этот, будь спок. Я его, сучонка тощего, запомнил.
- Тощего? Не похож он на тощего, - с сомнением произнес Гиря.
- Ну, может, в больнице подкормился.
- А целый почему? На морде - ни царапины, и фонаря под глазом нет?
- Нет, так будет. - Петруха нацелился пнуть Кима башмаком, но Гиря
отодвинул его в сторонку:
- Погоди. - Отступив на шаг, он снова оглядел пленника и
поинтересовался: - Ты с Президентского, фраер? Тебе мы давеча карму
поправили?
Ким молча ощерился. В своем обычном состоянии он еще мог смириться с
руганью и побоями, но психоматрица Конана таких оскорблений не спускала.
Конан Варвар уважал традиции, а в Киммерии они гласили: кровь за кровь, зуб
за зуб! И потому сейчас он размышлял, с чего начать: вырвать ли Гирину
печень и запихать ее Петрухе в зубы или наоборот. Мышцы его напряглись, в
ушах загрохотали боевые барабаны.
- Скалится... - неодобрительно заметил Гиря. - Нахальный, падла! А
что мы делаем с нахальными? Вот ты, Коблов, скажи! Что с ним делать?
Ушастый качок у двери задумался, потом присоветовал:
- Типа, пасть порвать! Или, типа, по хоботу... Короче, матку
вывернуть!
- Правильно мыслишь, боец! - одобрил Гиря и повернулся к Кононову: --
Ты, фраерок, согласен дожить до понедельника? Тогда колись! Три вопроса, три
ответа, и отпустим. В целости и сохранности!
Ярость душила Кононова, но он, изобразив испуг, кивнул:
- Спрашивай!
- Ты кто такой?
- Литработник. - Ким поглядел на ушастого Коблова и уточнил: - Типа
книжки сочиняю. Писатель, короче.
- Писатель, значит... А с Дарьей Романовной знаком?
Новый кивок.
- А с Варькой Сидоровой, ее сестрицей?
- С Тальрозе, блин, - подсказал Петруха.
- Да, с Тальрозе. Кликуха у нее, видишь, такая... Знаешь эту стервь?
- Не имею чести, - буркнул Ким.
- Ну, не имеешь, так не имеешь... А вот подскажи, писатель, где у нас
нынче Дарья Романовна? Где ее носит, заразу подлую? Может, в хате твоей
устроилась, в твоей постельке?
- У меня ее нет, и где ее носит, не знаю. А знал бы, не сказал.
- Хмм... - Гиря поскреб переломанный нос, поиграл бровями. - Это
почему?
- Договаривались на три вопроса, а задаешь уже четвертый. Лимит
исчерпан, так что не потей, дружбан, мозгами!
- Образованный мужик! Писатель! Считать научился, однако не врубается
в ситуацию. - произнес Петруха, придвинувшись поближе к Кононову.
- Ну так разъясни ему, - распорядился Гиря. Петруха лениво шевельнул
ногой, прицелившись в пах, но реакция Кима была быстрее: схватив
бритоголового за лодыжку, он резко дернул, чувствуя, как проминаются под
пальцами мышцы и кость выходит из сустава. Вскрикнув, его противник
повалился на спину, а Ким вскочил, врезал ему носком по ребрам и, согнувши
плечи и выпятив челюсть, вызывающе уставился на Гирю. Тот взирал на Кононова
в безмерном удивлении.
- Что стоишь, питекантроп? - рявкнул Ким. - Давай, подходи!
Посмотрим, чей шворц длиннее!
Петруха, матерясь и подвывая, начал подниматься на ноги. Ушастый,
стороживший у дверей, промолвил:
- Помочь, бригадир? Типа, врезать по чавке?
- Стой, где стоишь, Коблов, - хриплым шепотом распорядился Гиря. --
Стой, где стоишь! Щас я эту гниду успокою... так успокою писателя, что
жеваной бумагой будет харкать... Спидоносец чахоточный!
- Чахоточный? - спросил Ким, выпрямляясь во весь рост. - Чахоточный,
значит! - Он прыгнул, схватил Гирю под мышки и саданул о бетонную стену. --
Ты, Нергалья блевотина! Ослиный помет! Свиная задница! Я тебе покажу
чахоточного!
Его кулаки работали, как два кузнечных молота: левой в живот, правой в
челюсть, левой в скулу, правой по почкам. Под шквалом ударов Гиря
покачнулся, выплюнул выбитый зуб и начал сползать по стенке. Ким обхватил
его шею левой рукой, сцепил пальцы в замок и надавил, с наслаждением глядя,
как бьется и хрипит бритоголовый и как закатываются его глаза. Петруха
рванулся на помощь приятелю, но получил ногой под дых и снова рухнул на пол.
- Печень!.. - ревел Ким, выворачивая Гире шею. Вырву печень! Вырву и
крысам скормлю! Или шакалам! А труп обмажу собачьим дерьмом и закопаю на
свалке! Клянусь бородою Крома!
Он так врубился в образ, что еле расслышал панические вопли Трикси:
"Хватит! Остановись! Ты же его задушишь, а это неэтично!" Но все же голос
пришельца дошел до его сознания, заставив умолкнуть и разжать пальцы.
Петруха, скорчившись, валялся на полу. Гиря хрипел, сучил ногами и, судя по
лиловой роже, мог оказаться в любую секунду на Серых Равнинах. Кононов
мрачно ухмыльнулся и произнес уже потише:
- Ну, успокоил писателя? Хочешь, бумажки одолжу? А то харкать нечем
будет.
Он повернулся и обнаружил, что ушастый качок застыл в дверях и смотрит
на него с беспредельным ужасом. Взгляд Кима словно пробудил его от сна --
Коблов внезапно вздрогнул и попятился, схватившись за дверной косяк.
Кажется, ноги его не держали.
- Врешь, ушастый, не уйдешь! - зарычал Ким, выламывая из стены
батарею. Жалобно пискнул бетон, расставаясь со стальными стержнями, труба со
скрежетом вывернулась из втулки, посыпались ржавчина и лохмотья сгнившей
пакли. Кононов поднял чугунную гармонь, слегка удивившись ее весу (а весила
она не больше спички), прицелился и швырнул в Коблова. Качка вынесло наружу;
он заорал, и эти крики смешались с непонятным грохотом - там, в коридоре,
что-то падало, рушилось, шелестело.
Обозрев поле битвы и тела поверженных, Ким удовлетворенно кивнул,
выдрал из потолка трубу и направился прочь из камеры. Она открывалась в
проход, заваленный старыми ящиками, под грудой которых ворочался и стонал
Коблов. Расшвыривая тару, Кононов миновал несколько ниш и ответвлений
подвального лабиринта, добрался до узкой лесенки, взошел на нее и очутился
перед закрытой дверью. Впрочем, сопротивлялась она недолго и безуспешно --
Ким вышиб ее одним ударом увесистой трубы.
За дверью был небольшой и темный коридорчик, а дальше - нечто вроде
склада, просторное помещение, заставленное картонными коробками, упаковками
из разноцветного пластика и стеллажами, в коих громоздились бутылки, бочонки
и жестяные банки. Отнюдь не пустые - кажется, тут было все, что разливают и
пьют, от фанты до пива "Гиннес" и коньяка "Наполеон". Среди этого изобилия
сновало восемь или десять мужиков, тащивших коробки и упаковки к распахнутым
воротам, а за воротами просматривался двор, угол жилого дома,
"жигуль"-"семерка" и три микроавтобуса, прибывших, видимо, за товаром.
Слева, рядом с коридорчиком, шла высокая деревянная стойка, изогнутая буквой
"П", и там, у стола, на топчане и табуретах, сидели трое: один горбоносый, с
лицом кавказской национальности, и пара типов, которых Ким признал.
Рыбаки! Те, что его отловили и угостили снотворным!
Он стиснул полутораметровую трубу, намереваясь врезать по стойке, но
шепот Трикси его остановил:
"Не торопись, послушай, что они говорят. Нам необходима информация".
"Какая информация! - беззвучно отозвался Ким. - Не говорят они,
отродья Сета, а пиво пьют!"
Сзади, из подвального этажа, донеслись глухие стоны - то ли Петруха
маялся с лодыжкой, то ли Коблов ощупывал ребра после свидания с батареей.
- Бэседуют! - значительно молвил горбоносый, разливая пиво.
- Не повезло мужику! Гиря сегодня злой, - заметил один из
собутыльников, кажется, водитель "жигуля". - Говорят, вздрючка ему
случилась от хозяина. За Дашку.
Тип с кавказским лицом расплылся в улыбке.
- Вай, красивая баба! Рыжая, свэжая, халеная... Чего бэжала? Ходила
ведь у Палыча в брульянтах и шэлках! Такой мужик! Такие дэнги!
- Бегут не от денег, а от мужиков, - откликнулся водитель. - Дашка,
слышь, сама была не бедная, ресторан держала на Фонтанке или бар. Наш и ее
загреб, и ресторацию... Это он уважает! Чтобы сразу и обеими руками!
- Нэ бэдная, ха! Однако за Палыча вышла!
- Ты, Мурад, сидишь на складе да банки считаешь, - сказал компаньон
водителя. - А слышишь чего? Только как грузчики матерятся... - Он
наклонился над столом и негромко промолвил: - А я вот слышал, что Дашка у
Палыча привороженная. Вроде он экстрасенса нанял, а может, ведьму... И сразу
ему поперло - и с Дашкой, и с ресторанами, и в прочем бизнесе-шминдесе!
- Приворожэнные нэ бэгут, - возразил горбоносый и начал копаться под
столом, вытаскивая пивные банки.
"Теперь иди! - шепнул пришелец у Кима в голове. - Брось трубу и к
воротам!"
"Да я их..." - начал Ким, но что-то под черепом повернулось, и всякое
желание крушить и бить исчезло. Он согнулся, пробрался мимо стойки, схватил
упаковку с пивом и выскользнул во двор.
"Тебя не видят, - сообщил Трикси, - не видят, я чувствую! Беги!
Скорее! Я возвратил тебе обычный облик".
Прижимая пиво к груди, Ким устремился к жилому зданию, встал за углом и
осторожно выглянул, обозревая местность. Склад был виден как на ладони --
длинный бетонный барак, в одном конце надстройка в виде башенки, над крышей
мачта с транспарантом: "АООО П.П.Чернова. Отпуск продукции с 9 до 20,
ежедневно, без выходных". "В самом деле, похож на корабль", - решил Ким и
отправился на улицу.
Улица была имени Зины Портновой, дом двадцать пять, и Кононов, прочитав
название, застыл с раскрытым ртом. В голове у него снова завертелось: Зинка,
корабль, Гирдеев... Зийна, зингарское судно, Гирдеро, его покойный капитан..
Не иначе как знаки судьбы! Все совпадает - ну, не все, так многое...
созвучие имен, сражение на корабле, побег... Правда, он никого не убил, даже
Гирдеева... Оно и к лучшему!
Внезапно ему захотелось есть, и Ким сообразил, что денег при нем ни
гроша, что добираться ему от улицы Зины Портновой, считай, через весь город
и что метро бесплатно не везет. Он встал у обочины, вытянул руку и, когда
притормозила дряхлая "Волга", потряс пивными банками.
- "Гиннес", двенадцать поллитровок... В Озерки довезешь?
- За это хоть в Парголово. Садись!
Ким сел и по дороге рассказал водителю, что он нефтяник из Тюмени,
приехал навестить армейского дружка, что поселился у него на Президентском,
что в магазине сперли кошелек - прямо из кармана, гады! - и, значит, не
судьба им с другом выпить пива. Во всяком случае, сегодня. День не кончился,
утешил его водитель и посоветовал держаться крепче за карманы. Питер - это
тебе не Тюмень! Хотя, с другой стороны, и не Москва, где на ходу подметки
режут. На этом они сошлись, переехали Литейный мост, выкатили на
Сампсониевский и начали дружно ругать первопрестольную российскую столицу.
* * *
Диалог четвертый
- Дашка, ты с ума сошла! Нельзя тебе там появляться!
- А где же можно, Варь? Всю жизнь тут, в лесу, не просидишь... В город
поеду, к своему хозяйству! Я ему бар не дарила, бумаг не подписывала, все
там мое, до последней тарелки, и все мои, Славик Канада, Маринка, Лена,
Селиверстов... Отобьемся!
- Отбились уже раз... А если сам заявится? Шмурдяк твой ненаглядный?
- Близко не подпущу! Я ведь не знала, что нельзя ему в глаза
глядеть... а теперь знаю! Возьму у Селиверстова пистолет, башку продырявлю!
Да он и сам догадывается... Не придет, будет "шестерок" подсылать...
Трусливый, мразь!
- Ох, Дашка, Дашка, яблочко ты наше укатившееся... Зачем тебе это?
Ездила бы со мной, и был бы тебе каждый вечер праздник, и вышла бы за
своего, за циркового... Все по-честному, по любви и без обид!
- Хватит! Наездилась! Не хочу, как папа с мамой, - ни кола ни двора!
- Я ведь езжу...
- Разные мы, значит, Варенька. Тебе - праздник, и чтобы огни поярче,
и пыль столбом, и чтобы хлопали, а мне другое нужно. Дом хочу! Дом, дело
свое, пять ребятишек и мужа! Настоящего! Такого, чтоб за меня... за меня...
- Ну, Дашенька... Дашутка... не плачь, сестреночка моя родненькая...
ты помни, из какой семьи... Не семья - династия! Дедушка что говорил,
знаешь? Улыбайся, всегда улыбайся! Голову сунула тигру в пасть - улыбайся!
Хлыстом огрели - улыбайся! Ногу сломала - улыбайся! Дедушка, он му-удрый
был... Жаль, ты его не помнишь...
- Я, Варь, может, не от горя плачу, а от радости. Тот парень, что за
меня заступился... сосед твой, Ким, в больнице который... он... он...
- Что, солнышко?
- Смотрел.
- Смотрел! А кто на тебя не смотрит, из мужиков-то?
- Он не так смотрел. Понимаешь, Варь, ключица у него сломана, весь в
бинтах да в синяках, а он глядит... Глядит, как на чудо! И говорит: Даша, вы
героиня моего романа! Зеленоглазая, рыжекудрая!
- Ну, ты такая и есть... не плачь, моя хорошая... А Ким, он кто?
- Сказал, писатель.
- Симпатичный?
- Варенька, он же твой сосед, не мой! Ты его разве не видела?
- А сколько я дома бываю? Три раза в год, по четвергам, когда рак
свистнет...
Глава 5. Потеря
Список людских потерь обширен, диапазон велик, ибо мы теряем все, что
только можно потерять, от носового платка и уместного слова до любимой
женщины и собственной жизни. Но расстаться с частью своего сознания!..
Подобного мы и представить не можем. Хотя случается, случается... Например,
у маразматиков - но, по причине маразма, они не силах оценить тяжесть
потери.
Майкл Мэнсон "Мемуары.
Суждения по разным поводам".
Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г.
Попав домой (ключ дожидался в тайной щели), Ким опустошил холодильник и
проспал до вечера. Снились ему всякие глупости и мерзости: Гирдеро-Гирдеев,
которому он выкручивал шею, а та, вместе с остриженной головой, вращалась
будто колесо на спице; колдун Небсехт Пал Палыч, гоняющийся за Дашей с
банкой магического пива "Гиннес" - стоило его хлебнуть, как Даша была бы
навек зачарована; голем Идрайн - в виде батареи с подпоркой из фановых
труб, крушивший пиктов или зингарцев огромным разводным ключом. Рожи у
пиктов были разбойные, бандитские, и Кононов точно знал, что в их толпе
скрываются Мурад, Коблов, Петруха и прочие черновские "шестерки" - или, в
хайборийском воплощении, Гор-Небсехтовы. Их полагалось устаканить, но он не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг