три. Особенно впечатляло, что брат Рикардо расправился с огибаловскими без
оружия, без винтаря или мачете и даже без палки - прихлопнул их ладонью,
как надоедливых навозных мух. Конечно, возникал вопрос, где брат-батюшка
научился таким смертоубийственным приемам - не в столичной же семинарии!
Выходит, довелось ему погулять в бандеросах, в смоленских или еще в
каких... А может, в крокодильерах или гаучо? Те тоже считались мастерами
кровь пускать без пули и клинка.
Но это семибратовских не слишком интересовало; являясь реалистами, они
были уверены, что поп-драчун надежней попа-пьяницы, такого, как батюшка
Яков, и даже пьяный поп намного лучше, чем полное отсутствие попа. Однако
Гилмор был иным, замешанным из теста, идущего на выпечку интеллигентов, а
этот сорт людей всегда страдал двумя пороками: излишним любопытством и
болтливостью. Благодаря чему кибуцы в ФРБ не пустовали - как, впрочем, и
Каторжные Планеты в Разъединенных Мирах.
Вытянув длинную руку, Саймон ухватил кувшин и щедро плеснул в кружку
Мигеля-Майкла. Потом, подняв глаза к небу и озирая крест над церковной
звонницей, задумчиво произнес:
- Должно быть, Мигель, ты выведал массу интересного, трудясь в
Государственном Архиве. Интригующее это занятие - копаться в древних
бумагах. От них попахивает тайнами, секретами...
- ...и плесенью, - закончил Гилмор. Его глаза блестели, к впалым щекам
прилила кровь, и теперь они казались не темно-шоколадными, а лиловыми. -
Знаешь, брат Рикардо, не такое уж удовольствие штабелевать протоколы
думских заседаний и клеить на папки ярлыки. И нет в них ни тайн, ни
секретов... Кроме того, настоящие древности в Архиве не держат - все
подобные документы переправлены в Форт. Так сказать, на вечное хранение и
забвение...
"В Форт", - отметил Саймон, а вслух поинтересовался:
- Но разве сведения о доне Грегорио и его семействе не секретны?
Учитель пожал узкими плечами.
- Какие тут секреты! Был секрет, да весь вышел - еще в эпоху Передела,
когда повязали домушников, проволокли до Озер и бросили на корм кайманам...
тех самых боссов из НДБ, что заседали в Думе и правили страной. А нынешние
просто не любят, чтобы о них болтали. Хотя... - Гилмор провел пальцем по
шраму на груди, - если уж принял казнь, так отчего не поговорить?
Поговорим, брат Рикардо! Вот, - он кивнул на большой кувшин, - вот дон
Грегорио, наследственный вождь смоленских вертухаев. Суд, полиция, тюрьмы -
все под ним, включая Думу с потрохами, ну, разумеется, пропаганда,
книгопечатание и разное прочее лицедейство... Каков он, дон Грегорио?..
Хотят ему польстить - зовут Черным Сильвером, а так кличут Живодером...
Живодер и есть! А вот, - учитель поставил рядом с кувшином кружку, - вот
хитрый дон Хайме со своими дерибасовскими, главный сборщик "белого"...
Знаешь, отчего их так назвали? По одной из одесских улиц, бывших улиц
бывшей Одессы, где, надо думать, жил какой-то предок дона Хайме... "Черные
клинки" с их доном Эйсебио - из местных, наследники отребья, с коим
.переселенцы бились-бились, да так и не выбили под корень. Теперь в Разломе
царствуют, нефть качают. Не сами, разумеется, - рабов у них тысяч сто,
берут в кибуцах, хватают фермеров за Игуасу и Негритянской рекой... Да там
уж никто и не живет. Теперь крокодильеры. О!.. - Гилмор закатил глаза. -
Тут понамешано всяких, пришлых и местных, и крови звериной добавлено. Эти
всех сильней и всех свирепей. Захотят, со всеми расправятся, и с
дерибасовскими, и со смоленскими, и даже со "штыками". А "штыки" - те
большей частью от крымских беженцев род ведут, а среди них половина были
флотскими, сражавшимися за Дружину. Военный народец, потому и "штыки"... -
Мигель вдруг отодвинул кружку, пригубил из кувшина и невнятно пробормотал:
- А знаешь, б-брат Рикардо, что за семья Петровы-Галицкие, которые у
"штыков" верховодят? Предок-то их был адмиралом, "Полтавой" к-командовал! А
может, и всем Черноморским флотом. Одесса у них н-на совести, у этой
семейки. Хотя, с другой стороны...
Саймон встрепенулся, припоминая, что сообщалось в читанной им истории
российско-украинского конфликта. Одесса, флот, "Полтава"... Кажется,
крейсер, ракетоносный тримаран, самый мощный из боевых кораблей...
Интересно, доплыл ли он до бразильских берегов и куда его подевали?
Спросить у Мигеля? Или обождать, не подгоняя скакуна удачи?
Спросить, решил он наконец, но осторожно и о другом. Про самого
Гидмора, Мигеля-Майкла... Майкла, не Михаила... А почему? Да и фамилия его
была для Саймона загадкой; тут ощущался не иберийский аромат, а скорее
влажные запахи плывущих над Темзой туманов.
Отхлебнув из кружки, он пробормотал:
- Очень любопытно... кто, откуда и чем знаменит... об этом нам в
семинарии не говорили... Вот видишь, Мигель, в Архиве не только плесень
пополам с протоколами! Если б мы познакомились в Рио, в те годы, когда я
учился, а тебя еще не сослали, я мог бы с твоей помощью узнать о своих
предках, о Горшковых из Харькова... Надеюсь, это не запрещено?
- Н-не запрещено, однако н-не.. н-невыполнимо, - ответил Майкл-Мигель,
подперев потяжелевшую голову кулаком. - Древние записи - те, в Форту, где
есть поименный список беглецов, - были н-не на бумаге, а н-на... н-на
памятных дисках. Их без м-машин н-не прочитаешь... без спе...
спе-ци-аль-ных м-машин, какие сейчас н-никому н-не сделать... Об этом вам
говорили в се... в семинарии, б-брат Рикардо?
Саймон пропустил вопрос мимо ушей.
- Выходит, о собственных предках ты тоже ничего не знаешь, Мигель?
Его собеседник уже с трудом ворочал языком:
- Знаю... в-все знаю... от прадеда - к деду... от деда - к отцу... как
по живой це... цепочке... н-никаких записей н-не надо...
- Устная традиция, - произнес Саймон, придерживая Мигеля-Майкла за
пояс. - Я понимаю. Обычай местных уроженцев.
Гилмор на мгновение протрезвел и уставился на него мутным взглядом.
- М-местных? Это в каком же смысле м-местных? Теперь м-мы все тут -
м-местные!
- Я не хотел сказать ничего обидного, Мигель. Я имел в виду, что ваша
семья - из коренных бразильцев. Бразильцев, не бразильян.
- Ссс... с чего т-ты взял, б-брат Рикардо? - Гилмор заикался все
сильнее.
- С этого, - Саймон накрыл рукой темные длинные пальцы учителя. -
Может, и есть у тебя русские предки, Мигель, но чернокожих гораздо больше.
А их на Украине не водилось. Ни в Харькове, ни в Одессе, ни в Крыму.
- О... ошибаешься, б-брат Р-рикардо... - Гилмор начал медленно
сползать под стол. - В Ха... Харькове... б-был... б-был... интер... ин...
Саймон склонился к нему, пытаясь разобрать невнятное бормотание, но
тут грохнул выстрел, и два всадника промчались улицей, вздымая клубы пыли.
Первый, рыжий Пашка-Пабло, выпалил еще раз; другой, рослый угрюмый парень
по кличке Филин, молча спрыгнул с лошади, схватил кувшин с хмельным и
опрокинул его над разинутой глоткой.
- Едут! - закричал Пашка, размахивая карабином. - Едут, дядька Иван!
Сотня жлобов, а с ними - главная гнида!
И телеги у них, много телег! Видать, тапирий блин, рассчитывают
поживиться!
Саймон пошарил за поясом, нащупал фризер, потом встал, подхватив
Майкла-Мигеля под мышки, и отправился в свою комнату под звонницей. Вокруг
царила организованная суматоха: женщины тащили в церковь детей, мужчины и
парни вставали к окнам, кто с ружьем, кто с вилами или мачете, мальчишки
постарше лезли на крышу, чтобы следить за продвижением неприятеля, Педро
Ушастый прятал жбаны со спиртным, а Филин, двигаясь с другого конца стола,
допивал все, что осталось недопитым. Пашка, отдышавшись, пристроился у
церковных врат, щелкая затвором карабина и корча жуткие гримасы; Семибратов
орал, мотая пегой боро-дой, распоряжался: кому дверь закрывать, кому
задвинуть за-совы, кому из подростков мчаться в Колдобины и Марфин угол,
молить о помощи. Лицо у него было мрачным, однако глаза воинственно
сверкали - ни дать ни взять, рязанский воевода перед нашествием татар.
Саймон, устроив мирно храпевшего учителя, повесил на шею серебряный крест,
покосился на алтарь, где за иконами и чашами был спрятан его "рейнджер",
хмыкнул и направился к старосте. Палить ему тут не хотелось, а меньше того
- швыряться гранатами.
- Я с ними разберусь, Иван-Хуан. - Он тронул Семибратова за плечо. -
Пусть только ваши не стреляют. Проказу придержи и остальных, кто с ружьями
и помоложе. Вдруг попадут! Крови потом не оберешься.
- Какая стрельба, брат-батюшка? - староста пошевелил мохнатыми
бровями. - Откупимся! Их дело, понимаешь, грабить, а наше - показать, что
просто так не расстанемся с добром. Вот прискачут парни из Колдобин, а
может, еще из Марфина Угла, тогда торговля и начнется... И то сказать: за
этот год два раза плачено, а с тапира три шкуры не сдерешь! Вот только
праздник нам подпортили. А так - договоримся! Не впервой!
- Слушай, паханито, - Саймон взял Семибратова за грудки и слегка
встряхнул, - на этот раз ты с ними не договоришься. Они за мной пришли, не
за тапирьей шкурой - меня им и отдай. Я уведу их из деревни, а там...
- Что - там? - набычился Семибратов. - Ты, брат-батюшка, знатный бoeц,
ежели Пашке верить, так ведь их не трое - сотня!
- Бог поможет, - сказал Саймон. - Ты в Божью помощь веруешь,
Иван-Хуан?
- Верую, коль на иное надежи нет, - ответил староста, сжав одну руку в
кулак, а другой будто подбрасывая монету. - Ты, батюшка, справный поп,
давно у нас такого не было, и теперича я тебя не отдам. Разве что изверг
всех спалить погрозится...
- Не погрозится. Просто спалит.
Они вышли на церковное крыльцо, площадку о четырех ступеньках,
покрытую плотно утоптанной глиной, и Саймону почему-то вспомнилось, что ее
называют папертью. Он стоял тут рядом с Пашкой, Филином и помрачневшим
Семибрато-вым, ощущая на затылке взгляды собравшихся в церкви людей. Не
оборачиваясь, он знал, что никто не смотрит ему в спину с враждой, никто ни
в чем не винит; глядели с боевым задором, с трепетом или с надеждой, будто
в ожидании чуда. Странное чувство вдруг охватило его; казалось, что не со
звезд он прилетел, а родился на Старой Земле, учился в неведомом городе Рио
и послан оттуда в Пустошь, в это селение, Хчтоб обрести здесь родину и
служить ей как подобает, верно и честно. Служить и защищать, сделавшись
горьким камнем для ее врагов - камнем, что дробит черепа и ломает кости!
Но другой Ричард Саймон - тот, родившийся на Тайяхате, пришелец со
звездных миров - знал, что Путь Горьких Камней завершен и дорога за ним
иная: не полет снаряда из пращи, а извилистая тропка, где на каждом шагу
повороты, ловушки и ямы, где удар внезапен, где не поймешь, откуда брошено
копье и куда нацелена секира.
"Завтра, - подумал он, - завтра начнется новый путь, а сегодня камень
еще в полете. Мчится, вращается, жужжит! Горький камень! А вот и крысы,
которых ему суждено раздавить... целый выводок клыкастых крыс, презренная
добыча для воина-тай... Привередничать, однако, не приходится.
По улице пылила кавалькада.
Всадники ехали по трое в ряд, раскачиваясь в седлах, небрежно
приспустив стволы карабинов и озираясь по сторонам с хищным блеском в
глазах или с хозяйской уверенной важностью. Были они всех цветов и оттенков
кожи, светловолосые и с шапками темных нечесаных кудрей, в безрукавках,
рубахах иди нагие по пояс - пестрое воинство, извергнутое в Пустошь за
провинности и грехи. Саймон знал, что их называют дикими - в том смысле,
что эти люди не подчинялись ни одному из крупных кланов, не относились к
вольным отстрельщикам и бродили по окраинам страны, действуя в одиночестве
или сбиваясь в шайки и воруя скот, если шайка была невелика, или
терроризируя всю округу, когда у них появлялся вожак, а с ним - порядок,
многочисленность и сила. Почему их терпела власть? Этого Саймон еще не
понимал. Возможно, власть была слаба; возможно, "дикие" служили ей на свой
манер, став частью государственной машины. Чем-то вроде канализации, куда
сливали все опасные отходы и отбросы.
Головной отряд, человек сорок, остановился меж кабаком и амбаром,
задние двинулись к церкви, обтекая ее справа и слева. За ними катились возы
- несколько больших телег, груженных хворостом и черными железными бочками.
Увидев их, Пашка Проказа присвистнул, а староста побледнел и как-то разом
сник; теперь он казался не воеводой, идущим на рать, но проигравшим битву
полководцем.
- А ведь ты прав, батюшка, - пробормотал Семибратов, - жечь он нас
собирается... Жечь, изверг!
Саймон втянул ноздрями воздух и поморщился - от бочек несло бензином.
Или другим допотопным топливом, каким в Разъединенных Мирах снабжались лишь
Каторжные Планеты.
- Не будет он вас жечь. Не дам!
- Так ведь иначе... - произнес Пашка и смолк, уставившись в землю и в
бессилии кусая губы. Саймон похлопал его по плечу и наклонился к старосте.
- Не твоя драка, Иван-Хуан, и не твоя забота. Не мешайся! Твое дело -
о деревне заботиться, о людях своих и о Коляне, которого я окрестил.
- Так... это что же? Уйдешь и не вернешься? Смерть примешь,
брат-батюшка? Они ж тебя термитам бросят! Или конями разорвут!
- Я вернусь, - сказал Саймон. - Не насовсем, но вернусь. Ты много ли
огибаловским в год платил? - Губы старосты зашевелились, будто он
подсчитывал про себя, но Саймон, усмехнувшись, подтолкнул его к церковным
дверям. - Иди, Иван-Хуан. Я с тебя меньше возьму.
Спустившись с крыльца и все еще улыбаясь, он зашагал к всадникам.
Видение разоренной деревни - той, на Латмерике - медленно таяло,
расплывалось, исчезало, будто свежий послеполуденный ветер уносил его в
степь и, раздирая в клочья, хоронил меж зеленых трав и лесистых холмов. "Не
будет здесь ни пожарищ, ни мертвецов на столбах, ни вспоротых животов, -
подумал Саймон. - Не будет!" На этот раз он явился вовремя.
Он шел прямиком к худощавому всаднику на вороном жеребце, угадав в нем
предводителя: скакун его был получше прочих, седло, стремена и карабин
отделаны серебром, а на бедре покоился револьвер с перламутровой рукоятью и
массивным ребристым барабаном. Ни бороды, ни усов вожак не носил, зато щеки
его и подбородок были изрыты кратерами, словно поверхность Луны. Оспа,
догадался Саймон, ощутив мгновенный укол изумления. Кажется, вакцину тут
тоже не делали, как и компьютеры с ракетами.
Рябой вожак, прищурившись, посмотрел на него, повернулся, оглядел
растянувшихся полукольцом всадников и ощерил рот в ухмылке.
- Ну, что скажете, братья-бразильяны? Собирались попа выкуривать, а он
сам явился! И крест принес, из-за которого у них с Хрящом-покойником свара
вышла... Молодец! Понимает, что дон Огибалов - не Хрящ: тот насильничал да
отбирал, а дону сами тащат! И крест, и шею вместе с крестом!
"На публику работает", - подумал Саймон, изучая оружие рябого. Приклад
карабина был украшен серебряной фигуркой - застывший в прыжке ягуар с
грозно разинутой пастью. И револьвер хорош, с барабаном размером с кулак,
на десять патронов, а может, на все двенадцать; выложенная перламутром
рукоять искрилась и блистала радужными сполохами. Саймон мог дотронуться до
нее пальцем.
Седло заскрипело. Огибалов склонился к нему, заглядывая в глаза.
- Говорили в корчме, что ты, поп, звал непонятливых в Семибратовку,
чтоб слово Божье им растолковать. Вот я и приехал. Тащился по жаре, пыль
глотал, а ты молчишь... Нехорошо! Но есть способ делать людей
разговорчивыми, даже очень. Знаешь, какой?
Саймон перекрестился и смиренно сложил руки перед грудью:
- Если ты о термитах, так они меня не тронут. Ни термиты, ни муравьи,
никакая иная тварь. Готов побиться об заклад!
Рябой потер бугристую щеку. Кисти у него были крупными, сильными, и
пару секунд Саймон соображал, как будет выглядеть его большой палец на
Ожерелье Доблести, между клыков саблезубого кабана. Потом оставил эту идею;
место являлось слишком почетным для крысиных когтей.
- Не тронут, говоришь? Об заклад готов побиться? А заклад-то какой? Я
вот поставлю Хряща и всех его мертвых подельников, а ты что?
- Крест, свою голову и всю деревню, - сказал Саймон.
- Это и так мое, - ответил Огибалов и махнул рукой дюжине спешившихся
всадников. - Эй, Анхель! Кобелино! Попа упаковать - и на лошадь! Поедем в
Голый овраг, развлечемся... А ты останешься здесь, с возами и своим
десятком. Ждать меня, ничего не трогать! Ни спиртного, ни баб, ни девок.
Вернусь, мы со старостой потолкуем. Я ему устрою экспроприацию! Поп-то
деревню, считай, проспорил!
"Десяток, - раздумывал Саймон, пока ему скручивали локти проволочным
жгутом и втаскивали на смирного мерина. - Десяток - это ничего... меньше,
чем ничего... С десятком и с этим Кобелино я разберусь по-тихому, без драки
и пальбы. Лишь бы семибратовские не взъярились! Хозяева-то стерпят, у них
усадьбы и семьи, а вот Пашка с Филином... и прочие, из молодых... Затеют
резню, и будет десять трупов с одной стороны и десять-с другой..."
Обернувшись и поймав тоскливый взгляд Семибратова, он кивнул на
спешившихся всадников и строго покачал головой. Потом над ухом у него
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг