- Заявится, - кивнул Сильвестров. - Куда ж ему идти? Заявится, и
потолкуем. Поговорим насчет его приятелей и девки. Только тут их держать не
надо. Может, к себе на остров заберешь?
- Хорошая идея. Заберу, - согласился Хайме. Потом хлопнул себя ладонью
по лбу: - Знаешь, Сильвер, а вдруг он все же выключит треклятый передатчик?
Хоть эта девка будет у нас и все его приятели... Не худо бы
подстраховаться. Скажем, свой передатчик соорудить, э?
Дон Грегорио снисходительно усмехнулся.
- А ты знаешь, как это делается? Какой сигнал посылать и куда? К тому
же я думаю, что если Он еще не добрался до передатчика, то дело это
непростое. Очень непростое! А может, и нет у нас никакого передатчика. Кто
его видел? Где он? Откуда мог взяться в ФРБ? Я еще понимаю, у срушников,
где-то под Харьковом или на севастопольской базе.
Старый Хайме кивнул. На лбу его пролегли глубокие складки, рот
приоткрылся, а веки опустились, притушив возникший в глазах блеск. Он
размышлял минуту, другую, и дон Грегорио, не прерывая тишины, сверлил его
взглядом, но терпеливо ждал. Иногда размышления Хайме бывали такими
плодотворными.
Наконец старик поднял голову и буркнул:
- Похоже, Он прокололся, Сильвер. Крупно прокололся. Насчет того, где
этот передатчик. Помнишь, Он про "Полтаву" спрашивал? Спрашивал, ведь так?
На кой она ему сдалась? Как думаешь?
Вот Путь Шепчущей Стрелы, прямой и быстрый: стремительно мчится она к
цели, поет, рокочет, шелестит, и несет ее ветер и сила натянутой тетивы. Ее
оперенье - из крыльев орла, наконечник заострен и выкован из железа, тело
выточено из твердой древесины таг, и потому летит она стремительно и прямо.
В наконечнике - щель; мчится стрела, рассекая воздух, и шепчет, шепчет,
шепчет... О чем? Узнаешь, когда она вопьется в твое сердце.
Из Поучений Чочинги Крепкорукого
Часть V
ПУТЬ ШЕПЧУШЕЙ СТРЕЛЫ
Глава 12
Саймон кружил по пепелищу, осматривая мертвых
Сюда, на фазенду в Хаосе, он добрался часа за четыре и шел по лесу уже
в темноте, ведомый безошибочным чутьем охотника. И то же чутье нашептало
ему о несчастье: он различил запах гари, увидел протоптанный в джунглях
след, но не услышал привычного верещания обезьян.
Вокруг царила тишина. Ворота, что вели в патио, еще тлели, пальмовый
ствол был посечен пулями, на месте циновок и тента на деревянных столбиках
кружился на ветру пепел, дом и конюшня зияли провалами дверей и окон, и
тянуло из них мерзкой гарью, порохом и бедой. Саймон, шепча сквозь зубы
проклятия, ринулся в дом, разыскал тайник в погребе, нацепил на запястье
браслет, сунул за пояс "рейнджер", подхватил сумку с драгоценный маяком;
после зажмурил глаза и задышал - глубоко, размеренно, втягивая ноздрями
пахнущий дымом воздух. Он не погрузился в транс, но смог успокоиться за
пару минут, ибо спокойствие было сейчас необходимо; прежде всего -
спокойствие, потом - горе и мысли о мести.
Выбравшись наружу, он прошелся лесом вдоль стены, подсвечивая узким
фиолетовым лучом. Следов здесь хватало - и на земле, и на траве, и на
коленчатых стволах бамбука. Судя по отпечаткам сапог, пришедшие двигались
двумя отрядами; один направлялся к воротам, другой - к восточной стене, и в
каждом было не меньше двадцати бойцов. Очевидно, планировалась внезапная
атака, когда защитники не успевают схватить оружие, но что-то не
получилось: из дома тоже стреляли, и стреляли метко - Саймон нашел засохшую
кровь на камнях, измятую траву, поломанный бамбук и трупы в синей униформе.
Трое легли у ворот, а остальные ворвались во двор - десятка полтора против
двух защитников, Филина да Пашки. Гилмор оружия не любил и не умел
стрелять. Правда, еще оставался Каа...
Осмотрев догоравшие ворота, Саймон двинулся к восточной стене,
атакованной вторым отрядом. Тут, в зарослях, тоже валялись мертвые тела -
изуродованные, с расплющенными черепами и дырами, зияющими меж ребер,
проломленных чудовищным ударом. Разглядывая примятую траву, он выяснил, что
люди шли цепочкой через лес, и первая пятерка уже подобралась к стене, как
сверху обрушилось нечто. Нечто, убившее четверых, не человек, создание
иного рода, молниеносное и могучее, с гибким изумрудным туловом л
головой-тараном. Безмолвное, как полагается в бою - но атакованные им
кричали от ужаса и боли. Громко кричали и не могли приблизиться к стене -
минуту, больше? Столько, что Пашке и Филину хватило времени, чтобы
добраться до карабинов.
Четыре трупа в синем валялись под стеной. Луч, протянувшийся от
браслета, высветил отпечатки на земле, и Саймон полез в кусты - туда, где
Каа настиг и прикончил пятого. Этот раскинулся на спине, его голова,
забинтованная от уха к уху, была вывернута под неестественным углом, зрачки
закатились, и только глазные яблоки слепо белели на темном лице. Бучо
Перес, капитан-кайман. Скрипнув зубами, Саймон поднял окольцованную
браслетом руку, освещая ближний куст.
Под ним, с полураскрытой пастью, вытянувшись во всю Длину, лежал
питон; клыки его светились россыпью лунных камней, но чешуя не блестела, а
казалась, зеленовато-серой и тусклой. Его изрешетили пулями, а потускневшая
кожа в нескольких местах была рассечена ударами мачете.
- Пусть Четыре звезды освещают твой путь в Погребальные Пещеры, -
пробормотал Саймон сдавленным голосом. - Пусть Четыре прохладных потока
омоют твои раны, и пусть Чочинга, Наставник воинов, простит меня-за то, что
я не сумел сберечь его посмертный дар.
Он сделал ритуальный жест прощания и направился к воротам. Глаза его
были сухими. Чочинга говорил: день не видит слез воина, ночь не слышит его
рыданий, и лишь в краткий миг рассвета могут увлажниться его глаза - в тот
час, когда он вспоминает павших родичей.
Рассвет еще не наступил, и плакать было рано.
Во дворе Саймон насчитал пять окоченевших трупов в синих мундирах.
Огромное тело Филина было придавлено рухнувшей стеной у маленького
бассейна; кровь еще сочилась из разрубленной шейной артерии, неторопливо
стекая в воду. Рядом, откинувшись на камни, сидел Майкл-Мигель в своем
щегольском белом костюме. Его лицо, запрокинутое к звездному небу, казалось
умиротворенном, под левой ключицей по ткани расплылись темные пятна, руки,
бессильно брошенные на колени, стискивали карабин. У ног Гилмора,
уткнувшись в землю, лежал человек - не в синем мундире смоленских, а в
полотняной рубахе, штанах и стоптанных сапогах. Саймон перевернул
покойника, поглядел на выпученные глаза, тонкую нитку усов и залитый кровью
рот - пуля вошла Кобелино под челюсть, разворотив затылок.
Он пробормотал проклятие, повернулся к Майклу-Мигелю, осторожно
освободил оружие из окостеневших пальцев, понюхал - пахло порохом. Значит,
Гилмор стрелял? Защищая себя или Филина? Или кого-то другого?
Расстегнув окровавленный белый пиджак, Саймон пошарил под рубахой
Мигеля, вытащил толстую, пробитую пулей тетрадь, раскрыл наугад и прочитал:
Мне уже однажды умирялось,
Но совсем уйти не удалось.
Я живу. Но Там душа осталась...
- Но Там душа осталась... - повторил он вслух и прикрыл веками мертвые
глаза Мигеля.
Тел Марии и Пашки нигде не было, и Саймон, обыскав конюшню, дом и
двор, полез на крышу. Пара мертвецов валялась у нижней ступеньки, еще двое
- на лестнице, а наверху обнаружился только один труп, обгоревший до
неузнаваемости - кожа на лице полопалась и почернела, волосы рассыпались в
прах, и только на затылке - там, где голова прижималась к черепице -
торчали жалкие рыжие клочья. Еще Саймон увидел оскаленный Пашкин рот,
простреленные ноги стиснутые кулаки, мачете, зажатое в правом, страшную
рану поперек горла и карабины: один - под телом Пашки, второй, с серебряной
фигуркой ягуара на цевье, - поодаль. Здесь, как внизу во дворике, бились не
на жизнь, а на смерть: кто-то перезаряжал оружие, Пашка стрелял, а когда
кончились патроны, вытащил клинок... Саймон поднял мачете, заткнул за.
пояс, потом опустился на колени и разжал левый Пашкин. кулак. На ладони
пестрела тряпица, цветной обрывок, истлевший по краю клочок знакомого
женского платья - будто бы женщину тащили, а Пашка, вцепившись в подол или
рукав, не пускал. Пока его не кольнули в горло.
"Они защищали Марию, - подумал Саймон, вставая с колен. - Каа - тот
защищал всех; но Гилмор, Филин и Пашка дрались за нее. За нее, не за себя.
И она сражалась тоже. Этот второй карабин, мой карабин, он был в ее руках.
Где же она?"
У него перехватило дыхание, но рассвет еще не наступил, и глаза
Саймона оставались сухими. Сухими, как дно безводного колодца, как русло
древней реки в пустыне, как кратер, занесенный песком, как пепел надежд,
сгоревших в кострах смерти.
Ричард Саймон, воин-тай, Тень Ветра из клана Теней Ветра, запрокинул
голову, посмотрел на звезды, сиявшие над Хаосом, и запел Прощальную Песню.
Пел он на языке тайят, и временами песнь его казалась то рыком разъяренного
гепарда, то звоном боевой секиры, то шелестом стрел, буравящих воздух.
Голос его был громким и не дрожал.
Когда он добрался до склада Пако у пятого причала, уже рассвело.
Живодерня при въезде в город стояла пустой и тихой, но на Аргентинской
улице были явные следы побоища: окна в "Красном коне" и похоронной конторе
осыпались грудой стекол, двери, столы и гробы были продырявлены, и ; всюду
валялись покойники в синем. Саймон заглянул в подвал, но там не нашлось ни
бочек с пивом, ни мешков с песю-ками - и то, и другое было заботливо
эвакуировано, как и бронеавтомобиль, который он угнал из Кратеров прошлым
вечером. Машине полагалось находиться во дворе, между пиг-тейным и
похоронным заведениями, под защитой крепких ворот-однако сейчас ворота были
распахнуты, на земле отпечатались следы покрышек, а по обе стороны от них
холодели трупы. Вероятно, здесь поработал пулемет броневика, и это вкупе с
остальными признаками свидетельствовало, что Пако выиграл битву и отступил
со своими людьми не суетясь, в полном порядке и добром здравии.
Картина разгрома не удивила Саймона. Трудно поверить, чтобы предавший
не предал до конца, а это значило, что обе его опорные базы, в Хаосе и в
"Красном коне", подвергнутся нападению. Но Бучо, капитан-кайман, пошел не
сюда, а в Хаос, не за похищенными деньгами, за девушкой... Выходит, Мария
для дона Грегорио была дороже песюков, и это вполне укладывалось в общую
схему. Схема же оказалась простой и древней, как мир: чтобы приневолить
сильного, бей тех, кто ему дорог. Неуязвимость - в одиночестве, но
одиночество лишь синоним опустошенности и равнодушия, противных
человеческой природе; равнодушный не может стать защитником - и,
следовательно, самый могучий и самый искусный защитник уязвим. Не в первый
раз Саймон обдумывал этот парадоксальный вывод, то упрекая себя в ошибке,
то уговаривая смириться с естественным ходом событий, разрушивших его
неуязвимость. Однако можно ли считать ошибкой, что он приблизил к себе
Марию и Майкла, Проказу и Филина, что эти люди стали ему дороги, вошли в
его сердце?.. Разум подсказывал, что он виноват, что он принес им несчастье
и гибель, но чувство говорило, что существуют вещи похуже смерти. То же
одиночество, например, или ужас вечной несвободы, пытки и страх перед
небытием.
Вернувшись на улицу, Саймон уселся в лиловый автомобиль, оглядел
глухие равнодушные фасады домов, беленые стены и запертые двери. Пошарил за
пазухой и вытащил тетрадь Майкла-Мигеля. На этот раз она открылась на
строках:
Ничто во мне не дышит, не поет,
Не плачет, не стучит - окаменело.
Покажется - обычное, мол, дело,
Коль жизнь внезапно покидает тело...
Он захлопнул тетрадь и запрокинул голову: звезды меркли, небо начало
сереть, а луна, склонившись к горизонту, походила на ущербный,
полупрозрачный и туманный круг. Слишком поздно для рандеву с Джинном. Да и
подходит ли для этого ночь печалей и смертей?
В гавань, решил Саймон, в гавань. К пятому причалу. Туда, куда
отступил Пако - на заранее подготовленные позиции.
В гавани постреливали - Сергун, при поддержке Хрипатого и Моньки
Разина, вышибал с кораблей смоленских, а из пакгаузов и складов -
дерибасовских. Эта операция началась без ведома Саймона и могла завершиться
полным уничтожением "торпед", ибо за правящим триумвиратом еще сохранялось
преимущество в силе, организации и технике. Но боевые действия шли вяло.
Карабинеры "штыков" и большая часть синемундирных в них не участвовали
вообще - охраняли городской центр, дороги и побережье в районе проспекта
Первой Высадки. Ходил упорный слух, что Хорхе намерен покинуть Озера и
ворваться в Рио со своими крокодильерами - с одной стороны, чтоб поддержать
порядок, с другой - чтоб посчитаться с Железным Кулаком, с "торпедами", с
пришельцами с небес и всеми остальными обидчиками. В предчувствии бурных
событий народ по-прежнему утекал из Рио на Плоскогорье, дон Алекс
Петров-Галицкий выставил усиленные караулы на стенах Форта, а дон Эйсебио
Пименталь отбыл в Разлом на бронированном дредноуте. Что же касается дона
Антонио Монтальвана, то он, несмотря на серьезность ситуации, кутил и
объезжал кабаки, в каждом производя инспекцию - как за столами, так и в
постелях.
Эти и другие новости Пако Гробовщик вывалил на Саймона, прихлебывая
пиво, почесывая лысину и ковыряясь в тарелке ножом. Он устроился на мешках
с песюками, а вокруг, под деревянной кровлей просторного склада, ели и пили
его молодцы, поминали геройски погибших Пехоту и Шило, Скобу и
коротышку-бармена, хвастались, кто и сколько прикончил синезадых и скольких
уложит в следующий раз, когда дон Кулак поведет их громить живодерни.
Временами то один, то другой из пирующих падал на бетонный пол или лицом в
тарелку, и речи его сменялись сочным храпом; таких под улюлюканье и гогот
оттаскивали к стене. Веселье длилось не первый час; воинственно лязгали
затворы и сверкали клинки, пот струился с красных разбойничьих рож, пиво
лилось рекой, но пили не все - десяток головорезов сгрудились У броневика,
стоявшего в распахнутых воротах. За ним виднелся пирс, уходивший в море на
сотню шагов, массивные тумбы причалов, два паровых катера, запорошенных
угольной пылью, шхуна с голыми мачтами, другие, пирсы, баркасы и парусники,
а вдали, у горизонта, - ослепительно яркий солнечный край.
Саймон подумал, что завтра пейзаж здесь будет другим. Если в ближайшую
ночь он доберется до передатчика - разумеется, с помощью Джинна, - то
завтра у этих пирсов будут покачиваться серые туши десантных "акул", в небе
будут кружить "ведьмы" и "бумеранги", а над ними, где-нибудь у границ
стратосферы, зависнет звено "байкалов" или "синих призраков". Железная
длань закона накроет ФРБ, и это будет означать конец. Конец Переделам и
сварам, властолюбивым ублюдкам, Разлому, Озерам и Кратерам... Пако поерзал
на тугих мешках.
- Совсем осатанели синезадые. Это ж какой беспредел - "Коня"
разгромить! И с чего бы? Ну, в гавани драчка случилась, Сергун сцепился с
вертухаями, а у нас все тихо было... Тишина, как в раю, когда господь
садится на горшок! Никто и мысли не имел, что старый Пако, подручный
монтальваш-кин, серьезным делом занят. Ну, там в Озерах пошуровать или в
подвалах Богадельни. Однако выследили! Может, тому вертухаю, которого ты
обкорнал, чего удалось разглядеть? Э? - Пако поскреб лысину, покачал
головой. - Но это вряд ли: притащили в мешке и утащили в мешке. Кто ж тогда
навел?
- Кобелино, - сказал Саймон. Придвинув к себе тарелку, он вытащил нож
и начал есть, отхватывая мясо крупными кусками.
Гробовщик скривил тонкие губы.
- Кобель? Вот скользкое дерьмо. Должно быть, песюками соблазнился или
бабой. Падок на баб, стервец! Да и на деньги. Должно быть, долю отторговал
у синезадых из похищенного. Только он не из моих парней, Кулак. Он вроде бы
твой...
- Был мой, да весь вышел.
- Ну и ладно! Убытков он нам, пожалуй, не принес. - Пако погладил
мешок, и тот откликнулся довольным звоном.
Смотря какие убытки, мелькнула мысль у Саймона. Про убежище в Хаосе
Пако не знал, как и про убытки, понесенные там, о коих Саймон не собирался
ему рассказывать. Зачем? Пако был не из тех людей, с которыми можно
поделиться горем или оплакать погибших.
- Холера и Пономарь тут, - заметил Гробовщик, прожевав ломоть
говядины. - Новые приходили. Клещ с Фокусником, просились под тебя. Еще
Номер Десять заявился. Говорит - только свистни, всех штычков на Северной
дороге в расход пущу и встану там насмерть со своими парнями. Они, дон,
крокодавов боятся, а "штыкам" и вертухаям не доверяют.
Сколько раз бывало: пойдет грызня промеж больших банде-росов, а шкуру
лупят с вольных.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг