части комнаты- бокалы, запечатанные кувшины с вином, графинчики с пулькой,
вазы с фруктами. У стола, в просторных креслах, сидели пятеро мужчин.
Взгляд Саймона скользнул по их напряженным физиономиям - цепкий,
запоминающий, узнающий. Смуглый старик с ястребиным носом и черной
перчаткой на правой руке - дон Хайме-Яков по прозвищу Ума Палата. Толстый
громила, заросший дикой бородой, - дон Хорхе-Георгий Диас, Смотритель. У
этого глаза навыкате, губы отвисли, сальные лохмы свисают из-под чудовищных
размеров шляпы. Дон Эйсебио Пименталь - непроницаемое лицо, отлитое из
темного чугуна, шапка курчавых волос, широкие негритянские ноздри, рот,
будто прорубленный ударом топора... Холеный молодой мужчина с тяжеловатым
подбородком и расплывчатыми чертами - дон Алекс-Александр, измельчавший
потомок флотоводцев по кличке Анаконда. Этот растерян, но храбрится -
хмурит брови, выпячивает челюсть. И наконец, дон Грегорио-Григорий,
пожилой, лысоватый, с сигарой в крепких зубах, с ледяными серыми глазами,
такими же, как у дочери... "Весь крысятник в сборе, - подумал Саймон и тут
же поправился: - Это не крысы, передо мной гиены".
Он направился к обтянутому крокодильей кожей креслу и сел, не
дожидаясь приглашения. Кресло стояло особняком, в конце овального стола,
что был поближе к аркам. В проеме левой вытянулся Клык, за ним построились
в шеренгу вертухаи. В бойницах под потолком поблескивали стволы, задубелой
дверью раздавались гул, лязг металла и скрип кожаных сапог.
Сигара в губах дона Грегорио дрогнула.
- Останешься, Клык. Людей отпусти. И пусть скажут, чтобы качки не
орали. - Он кивнул на дверь.
- Мои тихие, - проскрежетал старый Хайме.
- Зато кретины Хорхе рвут глотки за двоих. - Главарь .смоленских
отложил сигару и поднял холодные глаза на Саймона: - Ну, так кто же к нам
пожаловал? Брат Рикардо-Поликарп Горшков?
- Не похож, судари мои, - тут же откликнулся Хайме. - Тот, как мне
говорили, пощуплее. Потоньше, значит, в кости. И не такой нахальный.
- Тогда - Железный Кулак? Изверг с Пустоши?
- Чей изверг? - Хайме обвел взглядом сидящих за столом. - Не наш, чтоб
мне единственной руки лишиться! Был бы наш, мы бы его узнали. У Монтальвана
и Трясунчика таких тоже не водилось. Может, Федькин? Из отложившихся гаучо?
Или срушник? От досточтимого пана Сапгия?
- На гаучо тоже не похож, слишком чистый и сытый, - возразил Грегорио.
- А срушники, как всем известно, прибывают морем с севера, не с юга. Где
это видано, чтоб срушник из Пустоши приехал? К тому же больно он для
срушника шустрый. Те банков не грабят, да и в Озера не суются.
Саймон с интересом следил за этим спектаклем. Похоже, его собирались
потоптать и унизить - либо выяснить, как он отреагирует на унижение.
Знакомый прием; схватки у воинов-тай всегда начинались с Ритуала
Оскорблений и с Песен, восхваляющих доблесть бойцов. И Саймон, не разжимая
губ, начал петь про себя Песню Вызова - а это значило, что дело без крови
не обойдется.
Тем временем беседа продолжалась.
- Не изверг и не поп, - пробормотал дон Хайме, покосившись на вожака
крокодильеров. Тот при упоминании об Озерах начал багроветь, нетерпеливо
ерзать в кресле и стискивать кулаки. Анаконда грозно хмурился, а дон
Эйсебио Пименталь был спокоен, как монумент из черного базальта,
прикле-бнный к креслу.
- Не изверг и не поп, - пробормотал дон Хайме, покосившись на вожака
крокодильеров. Тот при упоминании об Озерах начал багроветь, нетерпеливо
ерзать в кресле и стискивать кулаки. Анаконда грозно хмурился, а дон
Эйсебио Пименаль был спокоен, как монумент из черного базальта, приклеенный
к креслу.
- Не изверг и не поп, - повторил старик погромче, глядя на Саймона. -
Такой молодой... юноша, можно сказать... а сколько загадок и неприятностей.
- Неприятных загадок, - уточнил главарь смоленских, в свой черед
рассматривая Саймона.
- Есть предложения, дон Грегорио?
- Разумеется, есть. Крючья в ребра, и повесить над ямой. С муравьями
или с термитами. А Карло послушает, кто он таков и зачем к нам явился.
Послушает и доложит. Эй, Клык! Где тут у нас подходящая яма?
Дон Грегорио повелительно взмахнул рукой, и этот жест словно подбросил
Саймона в воздух. Массивная столешница дрогнула, кресло отъехало в сторону,
и стремительная тень, размытая, как зыбкий фантом, метнулась к арке.
Мгновение, и фантом вновь обрел вещественность, размер, объем и плоть.
Ричард Саймон стоял на парапете галереи, окаменев у пропасти, как статуя
возмездия: ноги широко расставлены, руки подняты над головой, а в них,
пойманный за шею и лодыжку, кричит и бьется человек. Секунду Саймон глядел
на него, потом разжал пальцы, плюнул в огненный провал и соскочил с
парапета. Руки его были пусты.
Ноздри Грегорио расширились, взгляд скользнул к бойницам у потолка;
чудилось, что он сейчас снова взмахнет рукой - и над столом прошелестит
свинцовый ливень. Анаконда судорожно сглотнул, свирепое лицо Хорхе налилось
кровью, чернокожий Эйсебио усмехнулся, и лишь старый Хайме не утратил
спокойствия - сидел да почесывал запястье под черной перчаткой.
Саймон вернулся на место и подмигнул дону смоленских.
- Подходящая яма нашлась. Жаль только, без крючьев и муравьев.
- А ты, юноша, не промах, - задумчиво протянул Хайме. - Ловко ты его
на небеса переселил! Карлу, то есть! Выходит, и сам ты оттуда. Отстрельщик!
А я-то думал, на небесах сплошное милосердие и благодать.
- Смотря по обстоятельствам, - откликнулся Саймон, поискал что-нибудь
подходящее в изречениях Чочинги, не нашел и буркнул: - С волками жить -
по-волчьи выть.
Хайме понимающе усмехнулся.
- Значит, все на тебе, юноша? Огибаловские отморозки, люди Эйсебио за
Негритянской рекой, крокодильеры, побитые в Харбохе, катер "торпед" у
Сгиба. Все на тебе? И банк, и Трясунчик, и Озера?
Саймон хотел было кивнуть, но тут с дальнего конца стола послышалось
громоподобное рычанье. Хорхе Смотритель медленно освобождал задницу из
кресла, топорщил бороду, тряс щеками; его багровое лицо перекосилось, из
горла вырывался яростный хрип.
- Так это ты! Ты! Ты, сучара! Я тебе матку выверну! Пальцем сделаю,
шиздец! Ты, ублюдок, перебил моих парней! Ты разорил мои фермы! Ты ворвался
в мой дом! Ты...
Крокодильеру не хватило дыхания, и он смолк, судорожно глотая воздух и
выпучив глаза.
- Согласен, я все это сделал, - признался Саймон с чарующей улыбкой. -
Но, как сказано выше, виноваты обстоятельства. Мне хотелось, чтобы вы - вы
все, - он обвел взглядом сидевших за столом, - обратили на меня внимание. А
также отнеслись к тому, что будет мною сказано, со всей серьезностью.
- Сядь, Смотритель! - дон Хайме лязгнул протезом. - Не ты один
пострадал, и об этом мы потолкуем отдельно. Может, и убытки возместим. Как
считаешь, Сильвер?
Грегорио, переглянувшись с Анакондой, склонил голову. Он уже выглядел
невозмутимым, будто Карло Клыка никогда и не было на свете: во рту дымится
сигара, крупные белые кисти лежат на столешнице, в глазах - холод и лед.
Саймон заметил, что дон смоленских, старый Хайме и вожак "штыков"
устроились по одну сторону овального стола, как бы демонстрируя некий
тройственный союз; Пименталь сидел напротив них, а Хорхе - посередине, в
дальнем конце. Сейчас он, что-то гневно ворча, опустился на место. Кресло
скрипнуло под его тяжестью.
- Значит, не брат Рикардо, не дон Железный Кулак, а все-таки Ричард
Саймон, - произнес главарь смоленских. - Я рад, что мы установили это с
минимальными потерями. - Он бросил взгляд в сторону парапета, за которым
исчез Карло Клык. - Так что же нам скажет Ричард Саймон, посланец небес? О
чем поведает? И что попросит взамен?
- "Полтаву", - вымолвил Саймон, стараясь не упускать из виду всех
пятерых. - "Полтаву"!
На бородатой роже Хорхе отразилось недоумение, Эйсебио равнодушно
зевнул, дон смоленских пожал плечами, а рот старого Хайме скривился в
насмешливой улыбке. "Они ничего не знают, - подумал Саймон, - ничего не
знают, ничего че помнят и ничего не могут".
-"Полтава" - реликвия семьи Петровых-Галицких. - Дон Грегорио
приподнял бровь. - Спроси у Анаконды, где она и что с ней. Может, он и
отдаст.
Алекс с хозяйским видом откинулся на спинку кресла.
- Зачем тебе "Полтава"? Хочешь срушникам подарить? Калюжному, Морозу и
Сапгию? Чтоб они бляхов растерли в пыль? Или забрать с собой на звезды? У
вас там, похоже, старая рухлядь в цене!
Саймон сделал неопределенный жест, пробормотав что-то об исторических
раритетах и музейных ценностях.
- Хочешь - забирай, амиго, - равнодушно отозвался Алекс. - Если есть
что забирать. Посудина третий век гниет в пещерах под Фортом, и думаю, там
не осталось ничего, кроме ржавого дерьма. Ее еще домушники замуровали, они
о прошлом не любили вспоминать. Замуровали, а перед тем содрали все, что
подходило для переплавки. Все, до последнего болта!
"Вот тут ты ошибаешься, амиго", - мелькнуло у Саймона в голове.
Скорчив разочарованную гримасу, он принялся повествовать о Разъединенных
Мирах, процветающих под эгидой ООН, о России, Южмерике и других планетах
Большой Десятки, о колониях и независимых поселениях, о Транспортной Службе
и межзвездной связи, о прогрессе и просвещении, о святых идеалах демократии
и справедливости, о равенстве и свободе и о своих полномочиях. Он должен
был определить для этих людей свое место в мире, в той человеческой
Вселенной, что лежала за пределами Земли и о которой они не знали ничего -
почти ничего, кроме смутных воспоминаний о временах, когда люди отправились
к звездам. Речь его длилась минут пятнадцать, и под конец он рассказал о
передатчике помех, а также о собственной миссии, помянув недобрым словом
предков срушников и бразильян.
Пятеро слушали в полном молчании. Хайме кривил тонкие губы, Анаконда
хмурился, а лица дона Грегорио и Пименталя, сидевших напротив друг друга,
были непроницаемы, словно они играли в странную игру: каждый старался
выглядеть равнодушнее, чем его визави. Что касается главаря крокодильеров,
то он по-прежнему наливался кровью, бросал на Саймона злобные взгляды и
шарил у пояса, отыскивая то ли нож, то ли кобуру с револьвером.
- Выходит, ты наш благодетель, - наконец прокаркал старый Хайме. -
Мне-то чудилось, что затевается Передел, что дон Железный Кулак - или
братец Рикардо? - посягает, так сказать, на государственные основы. - Хайме
повел руками, будто заключая в объятия своих коллег. - А тут - святое дело:
вредную машинку отключить, дверку в небеса открыть, а за дверкой той -
сплошное процветание и братство. Благодетель, как есть - благодетель! Ну,
представим, отключишь ты эту машинку и станет Земля открытым миром. И что
же? Чем это нам грозит, кроме процветания и братства? Саймон бросил на стол
книжицу в голубом переплете.
- Вот Конвенция Разъединения, принятая в двадцать первом веке, в
период Исхода. Ее никто не отменял, все статьи действуют до сих пор, так
что с вами поступят по справедливости. По закону!
- По какому закону? - поинтересовался Сильвестров, выпуская сизое
колечко дыма. Старый Хайме придвинул к себе книгу, раскрыл посередине и
начал перелистывать, придерживая страницы затянутым в перчатку протезом.
- Не там, - подсказал Саймон, - в самом начале. Часть первая, статья
первая. В ней говорится, что каждый народ, любая группа людей и даже
отдельная личность имеют право на государственное самоопределение - пока и
поскольку такое право не ущемляет интересов и прав других народов, групп и
личностей.
Алекс хмыкнул и усмехнулся, Хорхе Смотритель запустил пятерню в дикую
поросль на подбородке, а темное лицо Эйсебио сморщилось в недоверчивой
гримасе. Дон Грегорио спросил с оттенком высокомерной брезгливости:
- Это значит, что любой ублюдок, любая распоследняя "шестерка", может
сотворить свою страну? И жить по собственным законам?
- Вот именно. Если не нарушены права других людей. Старый Хайме,
изучавший книгу, постучал по странице согнутым пальцем.
- Так здесь сказано, судари мои. Может, чушь или вранье? Так сказать,
разваристая лапша - либо в миске, либо на ушах.
- Ни то и ни другое, - возразил Саймон. - Любой человек в
Разъединенных Мирах имеет право выбрать планету и занять ее для проживания
- всю целиком или какую-то часть, остров либо континент. Эта территория
считается его собственностью, а планета получает статус Мира Присутствия.
-Однако... - начал Сильвестров, но Хорхе, метнув на него испепеляющий
взгляд, проревел:
- Прикрой пасть, Живодер, и дай спросить другим!
- Этот, - он ткнул толстым корявым пальцем в Саймона, - говорил, что
на звездах кантуется уйма народу. Тридцать шесть миллиардов, так? И что же,
каждый кретин и бездельник может обзавестись планетой? И выйти в короли?
Либо в императоры?
- С точки зрения закона - именно так, - пояснил Саймон. - Однако
колонизация требует средств, как и оплата лицензии на владение, оформляемой
Службой ООН. Это не каждому по карману. Приобрести снаряжение и оплатить
транспортные услуги, а также работу специалистов, которые исследуют новый
мир и признают его безопасным. Деньги, благородные доны, большие деньги!
Так что Миров Присутствия не слишком много - не больше пятисот. К тому же
есть еще одно обстоятельство... - Саймон помедлил, пытаясь сообразить,
какие доводы поймут собравшиеся здесь гиены. - Видите ли, по причинам,
известным лишь богу, люди тоскуют в одиночестве. Людям нужны не только
близкие - семья, друзья, приятели, но и другие люди, которых они совсем не
знают и с которыми, возможно, никогда не встретятся. Странно, но это так.
Люди нужны друг другу - даже в том случае, когда контакт, непосредственный
или косвенный, отдаленный, причиняет им страдание. Это...
- Это понятно, благодетель, - прервал дон Хайме, грохнув о стол
протезом. - Причины не только богу известны. Кому нужна планета без людей?
Империя без подданных? Мир, где властвуешь над самим собой и поедаешь
самого себя? Это не истинное могущество, а самообман, пустота! Люди нужны
друг другу, чтобы сильные могли править слабыми, а слабые - подчиняться
сильным. Вот и весь секрет!
Отчасти это было верно, и Саймон промолчал. Все пятеро уставились на
него: дон Хайме - с хитрым прищуром, Сильвестров - со своей обычной
высокомерной миной, Эйсебио и Хорхе - подозрительно, как две гиены, готовые
разом наброситься на добычу, а Алекс Анаконда - с какой-то непонятной
ревностью, проистекавшей, возможно, оттого, что они с Саймоном были почти в
одних годах, а значит, являлись во всем соперниками. В делах войны и мира,
любви и власти.
Наконец Грегорио напомнил:
- Мы говорили о самоопределении и Мирах Присутствия. Что дальше? Что с
ними происходит?
- Со временем они получают статус Колоний - через столетие или раньше,
когда в них наберется пять-шесть миллионов жителей. Я, - Саймон коснулся
груди, - увидел свет в таком колониальном мире и сохранил его гражданство.
Колонии и Миры Присутствия находятся под эгидой ООН, однако их контролируют
не слишком жестко. А позже, если развитие мира стабильно, он превращается в
Независимый, полностью автономный, обладающий членством в ООН, что
гарантирует ему суверенность и защиту от внешней агрессии. - Саймон
помедлил мгновение и бросил гиенам кость: - Земля могла бы стать подобным
миром. Триста лет - достаточный срок, а население здесь, я полагаю,
несколько миллионов.
- Значит, мы могли бы сохранить автономию? - спросил Анаконда. - И мы,
и ЦЕРУ, и бляхи, и даже эмиратские? Согласно этому гнилью? - Он небрежно
коснулся выцветшего голубого переплета.
- Теоретически да. Если Служба Планетарных Лицензий ООН выдаст вам
необходимый документ. - Саймон тоже кивнул на книгу. - Смотри часть вторую,
статью пятую, раздел семнадцатый - порядок приобретения лицензий и
заселения планет.
Анаконда раздраженно дернул щекой.
- Какая лицензия? Какой документ? Этот мир уже заселен! И он - наш!
- Вы ошибаетесь. Лицензия у вас отсутствует, а это значит, что вы
находитесь здесь незаконно.
Бюрократические игры никогда не прельщали Саймона, однако сейчас он
был готов отдать им должное. Все эти тонкие нюансы и интриги, статьи,
разделы, правила и дополнения к ним, а также дополнения к дополнениям
делали ситуацию неопределенной, и их великий смысл заключался в том, чтобы
держать клиента в напряженности, в зависимости от чиновников. В данный
момент он сам являлся таким чиновником-бюрократом, а клиенты, пять матерых
гиен, сидели перед ним с вытянутыми лицами. Наконец Хайме прервал молчание:
- Мы можем получить лицензию? Купить ее? Заплатив серебром, медью,
камнями? Нефтью или другими энергоносителями?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг