казалось, что десятки лазерных лучей нацелены в Ричарда Саймона, что они
испепелят его, и Пашку с Филином, и всех, кто двигался плотной колонной к
темневшей впереди цитадели.
- Хрипатый! - позвал Саймон. - Пулеметчиков ко мне! Огонь!
Его "рейнджер" монотонно затарахтел, и тут же этот тихий звук
перекрыли загрохотавшие пулеметы. С каждым управлялись четверо: двое
держали, третий стрелял, четвертый разматывал ленту. Но пистолет в руках
Саймона был смертоносней неуклюжих тяжелых махин; крохотные пули
"рейнджера" извергались потоком, летели с чудовищной скоростью, отрывали
конечности, дробили кости. Сорок секунд, сто пятьдесят выстрелов. Пустая
обойма вылетела со свистом, Саймон нашарил в сумке плоский пенал, щелкнул
магнитный замок, и пистолет снова ожил. Однако лишь на мгновение; вместо
атакующей цепи громоздился вал трупов. В дымном воздухе остро и резко
запахло кровью.
- Запах, какой запах... - пробормотал кто-то, и Саймон обернулся.
Хрипатый, содрав повязку и закатив глаза, жадно втягивал воздух
обезображенными ноздрями. На его лице было написано блаженство.
- Вперед!
Они проскочили между пылающими казармами, очутившись в дальнем конце
каменистого перешейка. Озеро слева было темным и тихим, только за ним, в
поселке, песни и хохот сменились тревожным гулом. Озеро справа пылало; едва
ли не всю его поверхность затянул горящий бензин, а над складами вознеслась
колонна огня, непрерывно стрелявшая в небо алыми жаркими фонтанами. Света
хватало, и теперь Саймон мог разглядеть цитадель, ее массивные ворота с
надвратной галереей, квадратные башни по углам и еще одну, тоже квадратную,
но больше и шире - она выступала сбоку от ворот, и ее каменный лоб украшал
символ клана - свернувшийся кольцом огромный серебряный кайман.
До ворот оставалось десяток шагов, когда над башней взревела сирена,
зажглись прожектора и вместе со световыми лучами ударили пулеметы. Пять или
шесть человек рухнули на землю.
- К стене! - крикнул Саймон. - Стрелять по фонарям! Динамит сюда!
Захлопали выстрелы, свет начал гаснуть. Бойцы, тащившие ящики с
взрывчаткой, сложили их двумя штабелями у ворот и в подножии башни. Саймон
поджег короткие фитили. Они горели неторопливо, но время пошло - считанная
череда секунд, чтоб отбежать подальше, распластаться среди камней и
вытоптанной травы, прикрыть руками голову.
- Назад! Рассредоточиться и лежать! - Голос Саймона перекрыл рык
пулеметов. Он видел, как падают его люди - то ли мертвыми, то ли выполняя
приказ. Пуля вспорола воздух над ним, взвизгнула по камню, мелкий осколок
впился в скулу. Саймон, пробормотав проклятье, выдернул его.
Оглушительный грохот! Земля под ним дрогнула, и словно из самых ее
недр выплеснул огонь. Два расширявшихся огненных конуса соприкоснулись,
закрыв цитадель багровым веером; в воздухе, будто странная птица с
обрубленными крыльями, парили ворота. Гулкий звук взрыва раскатился по
котловине, горы откликнулись эхом, пламенный веер опал, и наступила тишина;
пулеметы смолкли, сирена тоже. Саймон поднялся, и сразу за ним встали еще
две тени - Проказа и Филин.
- У тебя кровь на лице, - сказал Пашка. - Мария нас убьет. Скажет, не
уберегли, гниды позорные...
Саймон, разглядывая крепость, машинально вытер щеку. На месте ворот
зияла огромная черная дыра, однако башня устояла, только покосилась,
накренившись вперед и сбросив серебряного каймана - он валялся на земле,
опаленный огнем и перекрученный восьмеркой. Цитадель безмолвствовала, но
сзади, где догорали казармы, слышался треск выстрелов, яростные крики и
звон металла.В поселке ударил колокол, и тут же, словно по сигналу, за
озером рявкнули пулеметы - видно, люди Пономаря принялись за работу.
Атаковать или отступать? - промелькнуло у Саймона в голове. Идея
ворваться в замок точила его; это был такой соблазн - скрутить Хорхе
Смотрителя со всеми потомками и придворными и подвесить в пыточной
"Красного коня" - может, с кайманом, резвящимся в ванной. С другой стороны,
акция была завершена; вполне успешный и устрашающий демарш против
могущественного клана, и главное теперь - не испортить впечатление.
Крепость Хорхе годилась для целого батальона, и люди Хрипатого могли не
пробиться дальше ворот.
Как бы в ответ на эту мысль в темной дыре ворот наметилось некое
шевеление, послышались громкие командные голоса и резкий лязг, будто сотня
человек разом передергивала затворы. Потом зарычала сирена, на угловых
башнях снова вспыхнули прожектора, и в их рассеянном свете Саймон увидел,
что у него осталось не больше сорока бойцов.
- Подобрать убитых, - распорядился он. - Отступаем! Потом нашарил в
сумке фризер и швырнул в ворота.
* * *
Они сидели впятером на плоской кровле дома. Каа, свернувшись тугими
кольцами, подпирал Саймону спину; волосы Марии щекотали висок. Филин жадно
насыщался, глотая большие куски лепешек, Пашка-Пабло дремал, Гилмор
прихлебывал из кружки - впрочем, не пульку, а форталезское вино. Этот
напиток в большом кувшине понравился Саймону; он был терпким, кисловатым и
чуть бросался в голову. Неплохое вино. Одна из немногих хороших вещей,
какие встретились в этом мире.
Ночь еще не истекла, и в то же время казалось, что это - совсем другая
ночь, тихая, ласковая, в которой не было места пожарам и взрывам, насилию и
смерти. Но та ночь еще держала Саймона, вцепившись в него крысиными
клыками; еще не свершилось его возвращение в мирные земли из леса войны. Он
чувствовал себя уставшим и опустошенным.
- Крепость у гор, озера с кайманами, колючая проволока и бандиты, -
перечисляя, Гилмор загибал палец за пальцем. - А ведь могло быть все иначе.
- Вздохнув, он сделал глоток из кружки. - Горы, лес и озеро - это ведь
прекрасно! Если не испортить. Если вместо крепости стоит дворец, вместо
колючей проволоки - деревья, а вместо бандитов - поэты или хотя бы
архивариусы.
-А вместо кайманов? - спросила Мария, прижимаясь теплой щекой к плечу
Саймона.
- Наверное, лебеди. Конечно, лебеди! Раньше в озера пускали лебедей...
я об этом читал, хотя никогда их не видел. На Земле их уже нет... Красивые
птицы, брат Рикардо?
- Да. - Саймон кивнул. - Их много на Колумбии, Европе и России.
Особенно на Европе. Парки, старинные дворцы и караваны лебедей, плывущих в
небе... А внизу - толпы архивариусов, которые любуются ими. Поэтов, правда,
не хватает.
Майкл-Мигель снова вздохнул и понурил голову.
- Хотелось бы мне это увидеть. Парки, дворцы и лебедей... Не кратеры,
не пустыри, не озера с кайманами. Где это все? Стоило людям покинуть Землю,
и с ними ушла красота. Понимаешь, брат Рикардо, красота!
- Не понимаю, - сказал Саймон, вдыхая аромат волос Марии. - По-моему,
ты не прав. Кое-что все же осталось.
- Кое-что... - откликнулся Гилмор. - Но древние соборы, храмы,
памятники, библиотеки, картины, великие города - все исчезло! Все, что люди
сочли достойным забрать с собой. А что осталось, не считая красивых
девушек? Дерьмо, грязь, мусор, падаль, насильники, фанатики, убийцы. Мы!
Падаль!
Саймон наклонился и заглянул Марии в лицо. Ее темные глаза были полны
муки. Он сказал:
- Падаль не вы, а ваши предки. Вы - жертвы.
- Мы ничем не лучше, даже хуже. Мы...
Он потянулся к кувшину, но Саймон перехватил его запястье.
- Хватит, Мигель. Вино - источник слишком мрачных и неверных
обобщений. Ты говоришь "мы", но это подразумевает, что есть "они". Мы - те,
кто здесь. Ты, я, Мария, Пашка, Филин. А те, другие... - Саймон задумался
на секунду, потом тряхнул головой: - Те и в самом деле падаль. Они валяются
сейчас за колючей проволокой, у своих озер с кайманами. Большей частью
мертвыми, как и положено падали. А мы - мы живы!
Звезды начали меркнуть, когда они с Марией остались вдвоем. Саймон
положил голову на грудь девушки и закрыл глаза. Напряжение недавней схватки
медленно покидало его, выдавливалось капля за каплей, и он знал, что этот
процесс можно ускорить, погрузившись в целительный транс. Но ощущение
тепла, исходившего от Марии, стук ее сердца, запах кожи были не менее
целительными, чем цехара, и сейчас ему не хотелось предаваться медитации.
Хотелось лежать рядом с ней, глядеть на гаснущие звезды и слушать ее
дыхание. Она была его тихим ласковым прибежищем в этом мире насилия и зла.
Тут больше не было старинных парков и дворцов, отсюда улетели лебеди, но
девушки еще остались.
- От тебя пахнет кровью, - шепнула Мария. - Мне страшно. Вдруг ты
однажды уйдешь и не вернешься?
- Пока сияют Четыре алых камня, светят Четыре звезды и текут Четыре
прохладных потока, я не покину тебя, - прошептал Саймон в ответ.
- Какие странные слова. Будто из древней сказки...
- Это пожелание тайят, с которым обращаются к другу и к женщине.
Странное? Может быть... Но мы, люди, тоже странные - с их точки зрения.
- Почему? У нас слишком мало рук и мы устроены по-другому?
- Нет, милая. Мальчишкой я любил девушку-тайя, и руки нам не мешали.
Разница в другом. Тайят редко испытывают одиночество - я ведь рассказывал
тебе, что у их женщин всегда рождаются близнецы, а значит, у всякого тай,
воина или ремесленника, есть брат-умма, а у всякой девушки - сестра-икки.
Связь меж ними не прерывается никогда; братья берут в жены сестер, и потому
четыре - это семейный символ, число, приносящее удачу. Иное существование
кажется им непонятным и странным, даже бедственным и уж, во всяком случае,
- недостойным. Мы, люди, для них - ко-тохара, неприкаянные, лишенные
счастья иметь брата или сестру и прожить с ним или с нею всю жизнь.
- Да, странно... - Мария погладила волосы Саймона. - Знаешь, я рожу
тебе много ребятишек, и среди них, наверное, будут двойняшки. Но если б я
имела сестру, то не смогла бы делить тебя с ней. - Она встрепенулась и,
приподнявшись на локте, заглянула ему в лицо. - Или ты думаешь иначе? Как
тай, не как человек?
- Я думаю точно так же. Если б у меня был брат, мне не хотелось бы
делить тебя с ним. Все-таки я человек, милая... Во всяком случае, в землях
мира.
- В землях мира? Что это значит, Дик?
- На Тайяхате один большой континент, и в его западной части есть
гигантская река. В верхнем течении ее называют Днепром, и там стоит
Смоленск, мой город, перенесенный из России; Днепр сливается с Гангом у
Развилки, у индийского города Бахрампур, а дальше течет Миссисипи - течет к
Новому Орлеану и Средиземному проливу. Есть там и другие города,
американские, польские, шведские, но все они - в Правобережье, которое тай
даровали людям. Колонистам с Земли, понимаешь? Моим предкам. А Левобережье
- это огромный край, больше земной Евразии, и там есть другие реки,
дремучие джунгли и водопады, горы, встающие до небес, равнины и
плоскогорья, открытые солнцу, с лугами и рощами. Там...
- И все это - земли мира?
- Нет. Земли мира - это места с благодатным климатом, обычно в горах,
у водопадов, или у полноводных рек. Там, в женских поселках, живут тайят, и
там властвуют женщины; там мужчины не смеют обнажать оружие и наносить
раны. Нет, не так... - Саймон пошевелился, устраиваясь поудобнее. - Не
смеют - не то слово. Понимаешь, это просто не приходит им в голову, так уж
устроены тай. Те, кто хочет воевать, спускаются в лес, в земли сражений,
объединяются в кланы и бьются друг с другом. Чтоб доказать свою силу и
доблесть.
- И ты воевал? - тихо спросила Мария.
- Да. Мой отец - ксеноэтнолог, и восемь лет мы прожили с тайят. Все
мое отрочество и юность. Потом я стал Тенью Ветра и спустился в лес вместе
с Чочем, сыном Чочинги, моего Наставника. Чоч был великим воином, из тех,
чей Шнур Доблести свисает до колен. Когда Чочинга переселился в
Погребальные Пещеры, он занял отцовское место и обучает теперь молодых.
- А что было прежде, до леса? До того, как ты отправился воевать?
- Я был Диком Две Руки и жил в Чимаре, женском поселке на склонах
Тисуйю-Амат, что означает Проводы Солнца. Но об этом я тебе рассказывал,
милая.
- Расскажи еще раз, - прошептала Мария и крепче прижалась к Саймону.
* * *
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
Перед доном Грегорио лежали два листа бумаги. Один был измятым,
грязным, в пятнах засохшей крови, с оборванными краями и парой фраз,
торопливо написанных карандашом; к тому же в него завернули металлический
предмет - крохотную пулю с расплющенным кончиком, не больше половины ногтя
на мизинце. Второй, плотный желтоватый лист радовал взгляд убористым
аккуратным текстом. Строчки были ровными, буквы - четкими и ясными, но в
общем эта бумага казалась обезличенно-стандартной; такие документы
составляли полицейские писари под диктовку своих бугров.
Сверху листа значилось:
"Донесение.
Кабальеро Карлу-Капитану Клыкову, ягуар-полковнику, пахану и бугру
Первой бригады от Бучо-Прохора Переса, капитана-каймана, бугра Третьей
бригады".
Сбоку от этого заголовка разбегались корявые буквы - пометка Карло
Клыка:
"Дону Грегорио - для сведения. Остаюсь в почтительном ожидании
приказов. Не подвесить ли шутника Прошку над ямой ? Но как, мой дон? Вниз
головой или вверх ногами?"
Грегорио с неодобрением поморщился. В Регламенте Наказаний
перечислялись тридцать две позиции, в которых вешали преступников, и "вниз
головой" - оно же "вверх ногами" - было не самой мучительной пыткой. Клык
мог бы остановиться на чем-то более оригинальном. Кроме того, ему
полагалось не забывать о предпочтениях хозяина, имевшего собственное мнение
по данному вопросу: дону Грегорио нравилось, когда вешали за ребро на
остром железном крюке.
Однако Бучо Перес отнюдь не заслужил подобной казни, поскольку не
являлся шутником.
Глаза дона Грегорио бегали по строчкам. В начале говорилось, где и как
был отловлен многострадальный Бучо, как его доставили в подвал - нагим, в
мешке, в целости и сохранности-и как вынесли из подвала - в том же мешке,
но без ушей. Все эти детали не привлекли внимания дона Грегорио, и он,
пропустив пару абзацев, перешел к сути.
"Оный выродок, раздвоившись, явил привидение, возникшее будто б из
стены и говорящее понятным русским языком - хотя речи его казались темными
и не во всем доступными слабому моему разумению. Сказано же было такое: что
назвавшийся "железным кулаком" имеет доподлинное имя Ричард Саймон, что он
лазутчик разных организаций и наций, то ли центральных, то ли каких еще - в
точности я не запомнил, но полагаю, что он не блях, не срушник, не
эмиратский, не чечен и, само собою, не чекист, поскольку мордой бел, а
волос имеет светлый. Якобы он из тех людей, что в давнее время переселились
на небеса, и прислан к нам как ликвидатор, при всех отстрельных
полномочиях; правда, кого небесные приговорили, определенности нет, но
кто-то тем бандеросам мешает, а потому к нам и прислали отстрельщика.
Спрашивал он о донах, а еще грозился, что ежели доны с ним не пожелают
встретиться, так он отыщет всех и сотворит над ними казнь по небесному
обыкновению: сначала уши отрежет, потом - все пальцы, а после пальцев
доберется до печенок. А чтобы связаться с ним, был назван Прыщ из заведения
"Под виселицей", что показалось мне удивительным: этот Прыщ хоть и
мерзавец, но в связях с небесными не замечен и служит верно - за страх и
песюки. Ежели устроить у него засаду и проследить..."
Дальше шли тривиальные соображения, но дон Грегорио все-таки их
изучил, потирая залысины на лбу. Этот Бучо-Прохор определенно достоин
награды! Мыслит правильно и, хоть расстался с ушами, разума не потерял.
Конечно, половину врет, но если и так, судить необходимо по результатам.
Если он выболтал Саймону-Кулаку нечто лишнее, то это касалось Хорхе -
поскольку Хорхе ткнули рылом в грязь. Надо думать, при участии неба и
небесных посланцев.
Дон Грегорио поднял сплющенную пульку и покатал ее на ладони. Его
топтун, внедренный к крокодильерам, вырезал пулю из трупа и приписал, что
хоть она мала и неказиста, но просверлила дырку в два кулака. Она попала не
в сердце и не в голову, в ягодицу, и ни один из лекарей в ФРБ не счел бы
такое ранение смертельным, однако пораженный ею все равно скончался - умер
от потери крови.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг