вескими. Во-первых, НДБ скомпрометировало идею бумажных денег; во времена
домушников их выпускали километрами для пополнения казны, пока не случился
Большой Передел. Домушников побросали кайманам, и в целях оздоровления
экономики сменили печатный станок на штамповочный пресс. Серебра в ФРБ
хватало; его добывали в неистощимых аргентинских рудниках, и это явилось
второй причиной, чтоб отказаться от ненадежных клочков разрисованной
бумаги. Монеты чеканили разных достоинств, от десяти до четверти песо, но
все кроме медных гривен, именовались песюками.
Люди Пако набились в фургон, а сам Гробовщик, развалившись на заднем
сиденье лимузина рядом с Филином и Проказой, любовно перебирал блестящее
серебро.
- Большие деньги - хорошо, но очень большие - еще лучше, - заявил он.
- Кто бы спорил, - отозвался Пашка, а на лице молчаливого Филина
изобразилось одобрение. Пако поскреб лысину.
- Тысяч семьсот огребли, аж колеса на тачке проседают!
Считай, трехмесячная Монтальвашкина выручка, всех "плащей", сколько их
ни есть. И делиться ни с кем не надо... Ну, и куда такие деньги пустим, дон
Кулак?
- В дело, - проинформировал Саймон.
- В какое?
- Не понимаешь?
Монеты из ладони Пако с тонким звоном посыпались в мешок.
- Понимаю, чего ж не понять. Бог соображалкой не обидел. В дело так в
дело. На трапезу, скажем, на вилки всякие, сковородки, ложки-ножики и на
ручки, чтоб за ножики держались... Так, э? А кушать-то с кого начнем? С
самых крутоватых или с тех, кто помягше будет?
- А что, есть и такие? - поинтересовался Саймон, усаживаясь за руль.
Этот вопрос заставил Пако погрузиться в размышления - похоже, среди
намеченных к трапезе слишком мягких не водилось. Не дождавшись ответа,
Саймон обернулся, посмотрел на его задумчивое лицо и промолвил:
- Ну, если ты все понимаешь, так скажи, согласен или нет?
- А что говорить? После таких-то дел. - Пако пнул лежавший в ногах
мешок. - Теперь все пути-дорожки мне отрезаны. И мне, и моим отморозкам.
Теперь от дерибасовских да синезадых пощады не жди - либо нас стрескают,
либо мы их схаваем. Но я не жалею. Не стоит в "шестерках" бегать, если
выпал шанс повластвовать! Пусть даже не одному, а на пару с тобой. Так что
нынче ты - наш дон, я - твой пахан, и все мы, - тут Гробовщик покосился на
Пашку и Филина, - все мы, сколько нас есть, "железные кулаки". Новое,
значит, бандеро. Стоит отметить, э?
- Попозже отметим, - пообещал Саймон, коснувшись рычага. - Я к тебе
приду, Гробовщик. Приду, и потолкуем, с кого начинать. С мягких или с
жестких.
- С такими-то деньгами я бы... - откликнулся Пако, но тут взревел
мотор, заглушив конец фразы.
Через пару дней Саймон сидел в подвальной камере под "Красным конем",
устроившись на хлипкой табуретке. Подвал использовался как холодильник и
помещение для доверительных бесед - иными словами, как пыточная. Пако
Гробовщик хоть и сотрудничал с "плащами", был предводителем шайки вольных,
каких в бразильянских городах насчитывалось немало. Этот статус являлся
промежуточным между бандеросами и дикими изгоями; вольные относились к той
необходимой прослойке, откуда крупные кланы черпали "шестерок",
отстрельщиков и топтунов и куда временами спихивали грязную работу - а
заодно и ответственность. В силу этих причин вольные были столь же полезны,
как гаучо, и даже еще полезней, ибо не рассматривались как структура
организованная и не числились внешними либо внутренними врагами. Им можно
было поручать самые разнообразные дела: отлов невольников и беглых
отморозков, торговлю девушками и спиртным, экзекуции, экспроприации и
ликвидации, а также разборки с несогласными и недовольными. Само собой,
такие рандеву являлись крайне деликатными и требовали уединения, интимности
и кое-каких приспособлений.
Над головой Саймона выступала бетонная потолочная балка, по обе
стороны которой свисали кольца ошейников с веревками и цепями; прямо темнел
распахнутый зев камина, а рядом с ним виднелись две кочерги, толстая и
потоньше, заботливо уложенные на решетку; справа стояла чугунная ванна,
которую при случае можно было наполнить водой или более крепким содержимым,
а слева, на стене, красовалась коллекция дубинок, обрезков труб и
бамбуковых палок. Пространство за ванной заполняли пивные бочки,
хранившиеся в холодке, а сзади, под лестницей, была сложена вчерашняя
добыча - мешки, оружие и амуниция, накрытые брезентом и заваленные
канистрами. Судя по запаху, в них был мазут. В целом обстановка
холодильника не располагала к оптимизму, но Ричард Саймон бывал в местах и
пострашней.
- Три сотни, - произнес он, раскачиваясь на табурете. - Триста бойцов,
и желательно, чтобы пятнадцать-двадцать умели обращаться с пулеметами.
Разбить их на бригады и каждой поставить кого-нибудь понадежней. Еще -
карабины, боезапас и взрывчатка, пару тонн, тротил или что-нибудь в этом
роде. Горючего бочек сорок... Транспорт... Катапульты... Все, пожалуй.
- Ката... что? - Пако недоуменно сморщился. - Не понимаю, о чем ты
толкуешь, дон. Катафалки у нас есть, а катафульков нет. И этого, пропила,
тоже нет. Есть динамит и аммонал.
- Годится. А катапульты несложно изготовить. Я сделаю чертеж.
- Ну, если так... Тогда посчитаем. Буграм, значит, по двести песюков,
пулеметчикам - сто пятьдесят, бойцам - сотня... - Пако поднял глаза к
закопченному, потолку. - Паханам, как бог велел, по тысяче. Плюс оружие и
динамит. Плюс колеса, керосин, бабы, жратва и выпивка. Это что ж
получается, э? Тысяч сто двадцать на круг... Можем нанять впятеро больше,
дон!
- Больше не надо, - сказал Саймон. - Ты выбери самых злых, умелых и не
болтливых. Из тех, кто бандеросами обижен. Найдутся такие?
- Как не найтись! Каждый второй! У Бабуина двух бойцов бугор
смоленский над ямой вывесил. Так и висели, пока муравьишки им пальцы с
яйцами не отъели. Монька Разин схлестнулся с крокодавами, от них же и
Челюсть с Семкой Пономарем в обидах. А у Хрипатого и вовсе нос соструган:
брякнул мужик не к месту, что крокодильей мочой пованивает. Ну, есть и
другие меж вольных паханов. У кого со "штыками" счетец, у кого - с
дерибасовскими, но больше таких, что на Хорху Смотрителя зуб имеют... Э?
- Где он обретается, этот Смотритель?
- В Озерах, говорят, у речки Параибки, на восток от Хаоса. Сам не
видел, близко не подойдешь - целую армию держит. Было поменьше, когда
ходили со "штыками" на Федьку Гаучо, а теперь вернулись. Теперь их там как
блох на шелудивом псе.
Саймон приподнял бровь.
- Откуда вернулись? Из Харбохи?
- Точно. Слышал, погуляли там. Чуть дона-протектора не пожгли. Только
я б с крокодавами на первый случай не связывался, дон. Эти из самых жестких
жесткие. Вот ежели с "торпед" начать либо с Клинков черномазых...
Табурет под Саймоном угрожающе затрещал; пришлось пересесть на край
ванны. Она была холодной, как могильный камень в зимнюю ночь. На дне
расплылись подозрительные пятна: то ли в ней кого-то резали, то ли травили
кислотой. Несколько секунд Саймон разглядывал их, потом спросил:
- Где остальные доны? Хайме, Грегорио, Анаконда? Эйсе-био, Монтальван?
Где их искать? Что у них есть? Дома, дворцы, поместья? В Рио? На побережье?
На островах?
Глаза Пако уставились на балку и свисавшие с нее ошейники.
- Хороший вопрос, Кулак! У Гришки вроде бы каса имеется на побережье.
Значит, к востоку - на западе скалы да джунгли погуще, чем в Хаосе. Богатая
каса! Кратеры называется, а почему - не знаю. У остальных... - Гробовщик
задумчиво поскреб темя. - Правду сказать, у всех есть фазенды в городе, под
Синей скалой, да что-то я там их не видел. Кроме Монтальвашки и Хосе
Трясунчика. Ну, Трясунчик совсем с катушек съехал и, надо думать, не жилец.
А Монтальван открыто живет - ест, пьет, гуляет, не бережется. Чего ему
беречься? Кому он страшен, с водкой, девками да кабаками? Бойцов-то у него
не густо. И не бойцы они, а так - качки да вышибалы.
Саймон принялся выпытывать подробности насчет фазенд, стоявших в самом
богатом из городских кварталов, к востоку от площади и Богадельни, за
древними крепостными стенами. Эти дворцы находились меж Синей скалой и
морем, на проспекте Первой Высадки, но только Хосе Трясунчик, главарь
"торпед", и Антонио Монтальван обитали постоянно в своих городских
резиденциях. Дом Хосе охранялся, а у Монтальвана ворота держались открытыми
- для любого, кто рисковал перепить его за столом или ублажить в постели.
Больше Пако ничего сказать не мог, хоть был, несомненно, типом пронырливым,
многоопытным и город чувствовал на ощупь, как собственную лысину. Этот факт
сам по себе являлся любопытным; выходило, что доны вовсе не жаждут общаться
с массами и, если не считать Хосе и Монтальвана, предпочитают не
афишировать домашних адресов.
Но где-то они были, разумеется, известны. Не в Сером Доме, но среди
паханов и бугров, генерал-кондоров и ягуар-полковников, доверенных лиц в
клановой иерархии, главных мытарей и финансовых воротил. Список мог
продолжаться, однако Саймон в том необходимости не видел, уже наметив
подходящую фигуру информатора: не "штык", не дерибасов-ский и не
крокодильер, а полицейский начальник высокого ранга. Такому положено многое
знать; если не все обо всех, то уж о собственном доне - наверняка. А к
этому дону Саймон испытывал самый горячий интерес.
Он оглядел бетонную балку, цепи, камин и другие жутковатые
приспособления, потом промолвил:
- Кажется, Пако, тебе не нравятся вертухаи?
- Не больше, чем Бабуину, - отозвался Гробовщик.
- Сыщешь мне одного? В качестве личного одолжения?
- На кой? Вчера ты любого синезадого мог взять, пока мы в подвалах
шуровали. Э?
- Любой мне без пользы. Ты мне такого найди, чтобы фуражка от серебра
прогибалась, а мундир колом стоял. Начальник мне нужен. Кандидатура - по
твоему усмотрению, кого разыщете. И пусть твои парни сюда его приведут. Без
штанов, голышом.
- Не приведут, а принесут, - уточнил Пако с деловым видом. - Когда
тебе нужен этот голый хмырь? В серебряной фуражке?
Саймон сделал неопределенный жест и поднялся.
- Через день-два. Когда найдешь, тогда и ладно. Так, чтоб главному не
помешало. Набирай людей и про остальное не забудь -горючее, оружие,
взрывчатка. Ты где их держать собираешься? Не в этом же подвале?
- Зачем в подвале? - Пако тоже встал, отодвинув табурет. - У меня
склады есть в порту у пятого причала и на Западной дороге. А ежели мы
Бабуина наймем, да Моньку Разина, Челюсть, Хрипатого и Пономаря, то у
каждого из мужиков найдется тайная щелка. Есть где собраться и где
имущество сложить.
- Вот и отлично. - Саймон направился к лестнице, но на нижней
ступеньке остановился и спросил: - А что в городе говорят? Насчет
вчерашнего?
- А ничего. Ни по радио, ни слухов никаких. Значит, синезадым и
дерибасовским болтать не ведено. Соображаешь, э? Кто знает, тот знает - и
молчок. Ищут! Только меня им не найти. И мысли про меня не будет! Пако -
мелкая рыбешка, вошь, Монтальвашкин прихвостень. Куда ему!
- Смотри, чтоб люди твои не проболтались, - сказал Саймон с порога.
- Не проболтаются. Предупредил - самолично язык вырву!
Наверху играло радио, дремал за стойкой коротышка-бармен, и трое
качков, Скоба, Пехота и Блиндаж, все продолжали свою бесконечную партию на
билльярде. Скоба отсалютовал Саймону новеньким кием. Пехота и Блиндаж
щелкнули каблуками, а бармен, приоткрыв левый глаз, потянулся к пивной
кружке.
Саймон покачал головой.
- Не надо. Я ухожу.
Коротышка открыл оба глаза.
- Куда, хозяин? Щас мухи дохнут от жары. Пива хлебни. Холодное!
- Как бы горло не разболелось, таракан. Увидев, что хозяин тверд в
своем намерении, усач вздохнул и дол ожил:
- Кобель тут заглядывал. Тебя искал.
- И где он?
- Под баобабом. В тачке твоей парится.
"Меняются люди, - подумал Саймон. - С чего бы?" Всю дорогу от Пустоши
до Рио мулат держался при нем, беспокоясь - и не без основания, - что Филин
с Проказой где-нибудь его придавят в отместку за прежние грехи. Теперь же
он осмелел и днями болтался в городе, таскался по девкам и кабакам да
собирал сплетни и слухи, забавные или глупые, но абсолютно бесполезные.
Впрочем, все услышанное передавалось хозяину, а вот Майкл-Мигель, временами
исчезавший по каким-то таинственным делам, не говорил ни слова.
Расспрашивать его Саймон не мог - между слугой и другом существовала
разница.
Остановившись на углу, он поглядел налево, потом - направо. В знойный
час сиесты Аргентинская улица казалась вымершей, точно покинутый,
выгоревший на солнце муравейник. Над нею клубилась пыль; жаркий ветер,
вздымавший ее, развевал волосы Саймона и забирался под белую полотняную
рубаху. Но после подвального холода ласка ветра была приятной - словно
Мария прикасалась к нему теплыми пальцами и что-то шептала, неразличимое,
но нежное, как порывы налетавшего с моря бриза.
- Хозяин! - Кобелино зашевелился на плюшевом сиденье, вылез, шагнул
навстречу. Его волосы слипли от пота, виски и смуглые щеки влажно
поблескивали. - Хозяин!
- Что в "Коне" не ждешь? - спросил Саймон, пытаясь угадать, какую
сплетню ему сейчас преподнесут. - Музыка, пиво и общество приятное.
- Только лишнее. Зачем им видеть, как мы шепчемся? Подумают чего и
Пако донесут.
- А нам, выходит, пошептаться нужно? - Саймон, приняв таинственный
вид, уставился на мулата. Этот разговор его забавлял.
- Нужно, хозяин. Я тут знакомца навестил - он вроде Валеки из
"Парадиза", чикитками торгует, от "плащей". Крутые девки! Груди - во!
Бедра... ах, какие бедра! А зады! Твоя-то тощая, а у этих... - Заметив, как
сошлись брови Саймона.он резко оборвал фразу и заторопился: - Словом,
пришел я раз, пришел другой, а на третий знакомец и говорит... Саймон ткнул
его пальцем под ребро.
- Опять докладываешь не по форме. Имя? Адрес? Внешний вид,приметы?
- Родриго Прыщ, хозяин. Центральный округ, Третья Драгунская,
заведение "Под виселицей". Это в одном квартале от площади, где гаучо
висят. Вид обычный: рожа толстая, зубы выбиты через один и нос набок.
Примет особых нет, кроме серьги в ухе. Здоровая такая серьга, колечком,
палец просунуть можно.
- Связи? - поторопил Саймон.
- Это ты о чем, хозяин?
- На кого он работает?
- А! На Монтальвана. Девок его пасет, но прирабатывает у смоленских.
Хвастал, что с Карлой Клыком знается. Карла, дескать, грудастых любит,
заглядывает "Под виселицу". Как вздернет кого, так и зайдет, и шутит -
гуляю, мол, от виселицы к виселице.
- Кто этот Карла?
- Пахан Центрального округа. Ба-альшой человек! При самом доне
Грегорио, а может, при его племянничках. Хотя вряд ли, не был бы он тогда
паханом - у Грегорио с племянниками согласия нет. Прыщ толковал, что дочку
он за "штыка" отдает, за Алекса Анаконду, чтоб, значит, внуков дождаться.
Может, и дождется - внуков или Передела. Племяннички-то ждать не станут.
Саймон кивнул. Эта история гуляла в Рио по всем кабакам, и никто не
ведал, сколько в ней правды, а сколько выдумки.
- Дальше!
Кобелино взял галопом с места, где произошла заминка:
- Так вот, пришел я в третий раз, а Прыщ и говорит, мол, дона
Трясунчика заказали. Чтоб все было чинно-благородно, без мук и зверств, и
чтоб покойничек в гробу смотрелся как жених на свадьбе. Горло, значит, не
резать, в лоб не палить, ножиком в брюхо не тыкать и не накачивать
керосином - от него по коже синий цвет разливается. Словом, работа для
мастера, на пару тысяч песюков! Сказал он про песюки, и ждет, смотрит.
После подмигивать начал и намекать: не найдешь ли умельца за тысячу?
Вторую, мол, разделим. А еще, говорит, - полная амнистия тебе выйдет, от
прежних грехов и Пустоши. Только чтоб умелец был не из наших, не из Рио,
вольный или там отморозок, и половчее. Ежели справится, будет при новых
заказах. Есть, мол, кого заказать! Трясунчик вроде бы так, для разминки. -
Кобелино промокнул виски рукавом и закончил: - Я, хозяин, понимаю: пара
тысяч после вчерашнего - плюнуть и растереть. Несерьезные деньги. Однако...
- Я подумаю, - сказал Саймон, повернулся и зашагал к Одесскому
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг