- А керосин зачем? - резонно ответил Кобелино и спрыгнул с лошади.
Спешившись, они вошли в дом, в обширное помещение, занимавшее, видимо,
весь первый этаж. Тут оказалось на р удивление чисто и уютно: стены
покрашены розовым и голубым, пол выскоблен, окна - в полосатых шторах,
всюду керосиновые лампы - стеклянные, под бронзовыми абажурами, в одном
углу - рояль, в другом - ведущая наверх лестница, а между ними - широкие
мягкие диваны и низкие столики. Заднюю стену обрамляла стойка, у которой
скучали полдюжины девиц и коренастый крепкий мужчина с дубинкой у пояса. За
стойкой виднелась распахнутая дверь - вероятно, на кухню, а по обе ее
стороны громоздились бочки с пивом. Помимо них, имелся еще буфет,
заставленный бутылками, флягами, штофами и кувшинами. В воздухе витали
соблазнительные запахи скорого обеда. Филин громко сглотнул слюну.
- Пиво! И мясо!
- Крокодильи хвосты! И девочки! - поддержал его Пашка-Пабло. - Только
вот, тапирий блин, простынок не вижу.
- Наверху простынки, в номерах, - пояснил Кобелино и направился к
коренастому обниматься.
Вероятно, он был знаком и с девушками - увидев его, они вскочили и
заметались вокруг, визжа от радости. Кобелино, красавец мулат, обычно
внушал слабому полу необоримое восхищение, так как отличался опытом в делах
амурных и приятной внешностью: нежная кожа цвета кофе с молоком, темные
страстные очи, брови вразлет, кудри до плеч и маленькие щеголеватые усики
над верхней губой. Женщины его любили, а он обожал женщин, за что и
поплатился - был изгнан из клана "плащей" после какой-то темной истории с
любовницей Монтальвана. Девушку утопили, а соблазнитель, посягнувший на
хозяйское, чуть не сделался евнухом, но как-то он искупил свой грех. Каким
в точности способом, Саймон мог лишь догадываться, предположив, по намекам
мулата, что дон Антонио Монтальван неравнодушен как к женской, так и к
мужской красоте.
От стойки, сквозь визг и хихиканье девушек, доносилось:
- Валека, дружбан!
- Кобель, черт тебя побери!
- Сукин ты сын! Живой, гадюка! Гладкий!
- Ублюдок! А я уж думал, тебя навечно в Пустошь закатали!
- Закатали, а нынче раскатали... как тапирий блин...
- Отметим?
- Еще бы! Пиво не прокисло?
- Прокисшего не держим. Вот только... - Коренастый склонился к
Кобелино и что-то зашептал ему, посматривая на дверь.
Саймон поймал одну из девиц, кареглазую смуглянку, пощекотал за ушком
и распорядился:
- Мяса и пива, красавица.
- И музыку! - потребовал Пашка, ткнув пальцем в рояль.
- Еще лепешек, но не маисовых, а из настоящей муки. Есть у вас
лепешки? - Гилмор покосился на дверь, ведущую в кухню.
- Есть все, что пожелают кабальеро, и даже больше. - Смуглянка
разглядела Саймона, и глазки ее блеснули. - О! Какой красивый дон! Какой
высокий! Только очень мокрый. Может, я вас переодену? - Она стрельнула
глазками в сторону лестницы.
- Потом, - сказал Саймон, сбрасывая плащ. - А сейчас - мясо, пиво,
хлеб и музыку.
- Лучше бы потише, хозяин, без музыки, - заметил Кобелино, укладываясь
на диван. - Валека говорит, что в городе крокодильеры. Чертова пропасть
крокодильеров! Тысяча или две. А новых все везут и везут... С пампасов,
из-за Парашки.
- И что же? - Саймон пристроил рядом с плащом сумку, мачете в ножнах и
трофейный карабин с серебряным ягуаром. Проказа с Филином тоже начали
разоружаться, поглядывая на бочки с пивом и девушек и будто бы выбирая, с
чего начать.
- Это не местные, хозяин, это те, что за Парашку ходили, на гаучо, в
помощь "штыкам". Теперь вернулись. Злые! Может, начнут город громить.
"Торпеды" уже смываются - видел, там, у пирсов? Засуетились... Да только
весь товар им не вывезти. Тут еще склады с углем и керосином...
Саймон сел, плеснул пива в высокую стеклянную кружку и потребовал
детальных объяснений. Дружбан Валека, он же - Валентине, оказался парнем
информированным; со слов его получалось, что с месяц назад изловили в
городе трех лазутчиков Фиделя - то ли они собирались мост подорвать, то ли
дона-протектора пришить, однако не вышло. Лазутчиков, само собой, отдали
крокодавам, на ферму - чего ж добром разбрасываться, когда зверюшки не
кормлены! - и тут же объявили поход на гаучо. Дон Алекс прислал карабинеров
и драгун, а дон Хорхе - своих людей, не меньше, чем у "штыков"; и все они
двинулись в пампасы, где одержали славную победу. Только потом пришлось
отступить: в снабжении перебои, патронов и мяса нет, денег - тоже, без
денег "торпеды" груз не везут - а как обойдешься без их кораблей и угля из
Разлома? У гаучо, на удивление, всего хватало, и мяса, и патронов... И кто
им только ворожит? Не дон ли Хосе Трясунчик из департамента Водного
Транспорта? Ежели так, то обозленные крокодильеры могут помять "торпед", а
заодно и всех, кто обитает у реки, кормясь честным промыслом...
Под эту историю Саймон выпил пива, доел жаркое из крокодильего хвоста
и решил, что ночь они проведут в "Парадизе". Надвигались сумерки; небо
снова хмурилось, река потемнела, заморосил нудный мелкий дождь, и по улице,
смывая следы копыт, потекли бурые ручьи. А здесь было сухо, тихо,
спокойно... Коренастый Валека, поигрывая дубинкой, маячил у дверей, Гилмор
дремал над блюдом с лепешками, на коленях у Филина сидела пышная
русоволосая красотка, Пашка шептался с другой, темнокожей и гибкой, словно
лоза, а Кобелино пристроился сразу к двум, с видом ценителя поглаживая
девушкам груди и прочие округлости. Смуглянка строила Саймону глазки и все
кивала на лестницу, ведущую к мягким постелям и разноцветным простыням.
"Какую она стелит, синюю или розовую?" - мелькнуло у Саймона в голове. Но
сегодня ему хотелось поспать на белой и в полном одиночестве.
Он встал, бросил коренастому пару монет и велел расседлать лошадей;
потом взвалил на плечо карабин с сумкой - в ней лежали маяк, "рейнджер" и
прочее его имущество -и направился к лестнице. Смуглянка тут же метнулась
следом, но Саймон сделал строгие глаза и покачал головой. Он взял бы эту
девушку, если б все меж ними свершилось по любви или хотя бы в силу
естественного тяготения меж женщиной и мужчиной, когда за поцелуй
рассчитываются поцелуем, за наслаждение - наслаждением. Но мысль о любви
продажной, любви-профессии, была ему мерзка; этот человеческий порок
оставался неведомым в Левобережье Тайяхата.
Наверху тянулся коридор с десятком дверей, украшенный большими
стеклянными лампами, от которых пахло керосином, и фривольными картинками
на стенах; их было пять или шесть, и под одной белел листок бумаги. Саймон
подошел, наклонился, прочитал. Меню... Прейскурант... Ценник любви... За
час - монета, ночь - пять песюков, прибавка за оральный секс и прочие
изыски. Еще одна запись и штамп Медицинского департамента: все девушки
здоровы. Предупреждение клиентам: рассчитываться с кабальеро Валентине,
чикитам денег не давать... Список девушек с какими-то пометками: Анита,
Клара, Инесса, Джулия... Всего двенадцать имен в двух рабочих сменах.
- Широки врата и пространен путь, ведущий несчастных в ад, - со
злостью пробормотал Саймон и распахнул ногой ближайшую дверь.
Комната была маленькой и чистой, с окном, выходившим на реку, кровать
- с самыми обычными простынями. Он прислонил карабин к изголовью, снял
башмаки и лег, вытянувшись во весь рост. Странное чувство вдруг охватило
его - ощущение, что этой ночью произойдет что-то важное, что-то такое, чего
еще не случалось с ним; важное для него, не для порученной миссии, не для
Земли и Разъединенных Миров. Наставник учил его доверять предчувствиям,
ибо, по мнению тай, они позволяли предугадать удачные и неудачные дни - а
неудачный день в тайятских лесах грозил смертью. И потому Саймон пытался
разобраться с этим странным ощущением - вернее, прислушаться к нему, как
слушает охотник шорох листвы под мягкой поступью зверя.
Неясность... Неопределенность... Что-то смутное, зыбкое, неожиданное,
как поворот извилистого оврага, но не опасное... Нечто такое, что может
случиться в реальности или мелькнуть, как сон, оставив щемящее душу
воспоминание, - то ли было, то ли не было, то ли могло бы быть...
Саймон вздохнул и закрыл глаза. Еще немного, и он узнает, если не
ошибется, не пропустит нужного поворота... Еще немного... Он спал.
* * *
Грохот. Выстрелы. Крики. Звон разбитого стекла. Ржание лошадей.
Грубые, уверенные голоса, пьяный хохот, пронзительный женский визг...
Саймон очнулся за миг до этой какофонии, будто его толкнули в спину;
мысль - началось! - мелькнула и тут же погасла. Нет, не началось, ничего не
началось, он знал это твердо; шум, топот и вопли не были связаны с
ощущением, охватившим его, когда он погружался в сон. То - загадочное,
туманное предчувствие - требовало не действий, а ожидания и выбора; это -
реальное, зримое, сиюминутное - являлось не поводом для размышлений, а
фактом. Угрозой, с которой он мог и должен был справиться.
Он поднялся, натянул башмаки, передернул затвор карабинa - серебряный
ягуар, впечатанный в приклад, грозно скалил пасть. Потом прихватил сумку и
подошел к окну. Слева, над пирсами и сараями, вставало огненное зарево;
оттуда доносились яростные крики, брань, выстрелы, звон клинков, вопли
раненых и плеск - кто-то падал в реку, мертвый или еще живой, искал
спасения в водах Параны, но находил одну лишь смерть. Пылали склады, а
также парусники и плоты, не успевшие отплыть, груженные чем-то горючим -
возможно, бочками мазута, так как огненные языки обрамляло жирное черное
облако копоти. На фоне пылающей рыжей стены метались фигуры в огромных
шляпах, размахивали клинками, вопили, хохотали, оттесняя к воде редкую
цепочку защитников - полуголых, израненных, перемазанных сажей.
Крокодильеры сцепились с "торпедами", понял Саймон. Приглядевшись, он
заметил всадников в дальнем конце улицы, человек тридцать в синем; каждый
держал на сгибе руки карабин. Они, однако, не стреляли, а лишь следили в
полном спокойствии за схваткой и пожаром - точно так же, как полицейские в
Дурасе в день гибели Хряща. На миг это ошеломило Саймона; ему казалось
странным, что люди в униформе - значит, облеченные властью! - не пресекают
кровавого хаоса. Чудовищно, нелепо! Необъяснимая аномалия! Бездействующие
стражи порядка!
Но таковыми, очевидно, они являлись лишь в его воображении. Реальность
была проще и грубей: два бандитских клана сводили счеты, а третий наблюдал
за ними в качестве зрителя или судьи.
Внизу послышался звон стекла, рев и гогот - люди в широкополых шляпах
столпились на веранде, кто-то высаживал окно, кто-то колотился в дверь,
кто-то давал советы, а кто-то орал, требуя девочек, пива и пульки. В
коридоре, за спиною Саймона, тоже раздался шум и топот, потом - чей-то
крик, видимо, Кобелино: "Хозяин! Крокодильеры! Проснись, хозяин!"
- Давно проснулся, - буркнул Саймон, и в эту секунду дверь рухнула под
напором десятка молодцов. Теперь рев и гогот доносились прямо из-под ног, с
первого этажа; к ним прибавились вопли женщин, грохот переворачиваемых
столов и жалобный звон рояля.
Бесшумно ступая, Саймон покинул комнату, миновал коридор, добрался до
лестницы и застыл, прижавшись к стене на верхней ступеньке и осматривая
зал. Дверь и окна были выбиты, под одним из окон, в груде стекла, валялись
карабины, дождь барабанил в подоконники, а ветер врывался в комнату,
заставляя трепетать алые язычки керосиновых ламп.
Внизу шла битва, и была она в полном разгаре. Пашка, загнанный в угол,
рубился с двумя бандитами; у ног его ничком лежал Мигель - мертвый или без
сознания. Еще двое с остервенением били Валеку, только кулаки мелькали -
правда, и коренастый не уступал, оборонялся, как мог, прикрывая живот и
лицо. Посреди зала, вперемешку с изломанными столами и диванами,
громоздилась куча тел, пять или шесть; из-под них слышалось яростное
сопение Филина, а его противники, дергая ногами, орали и подавали друг
другу советы:
"Глотку дави. Койот!.. Да не мою, зараза!" - "Под дых его, под дых!.."
- "По яйцам врежь!" - "Держи! Я щас его достану!" В самом бедственном
положении пребывал Кобелино: его швырнули на пол и придавили столом,
который держал за ножки крепкий бородатый молодец; еще один, нагой по пояс,
с чудовищным шрамом на боку, с двумя кобурами на ремнях, спускал штаны.
Прочим женщины были милее мужчин, и они с ревом и хохотом гонялись за
перепуганными девушками. Смуглянку, строившую глазки Саймону, уже поймали и
разложили на крышке рояля. Он видел ее обнаженные бедра, лицо с прикушенной
губой и руку, которой она отталкивала насильника.
"Отлично, - подумал Саймон, - все заняты, все при деле".
Сняв сумку со своим снаряжением, он аккуратно пристроил ее у стены,
потом двинулся вниз по лестнице. Двое в огромных шляпах поднимались ему
навстречу; из-под широких полей торчали бороды и вислые усы, мочка уха с
подвешенным колокольчиком, темная сальная прядь волос. Один из бандитов
расставил руки, словно желая поймать Саймона в объятия, другой потянулся к
поясу с ножом.
- Ха, какая птичка прилетела! - проворковал тот, что с колокольчиком.
- Снимай штаны, голубок, иди к нам, и будет тебе весело и хорошо.
Крокодильеры гуляют!
Его приятель не был таким доверчивым:
- Слышь, Соленый! Не похож этот бычара на голубка. Больно здоров! Ты
кто? - Он выставил перед собою нож.
- Сам дьявол, - ответил Саймон, ударив его прикладом виску. Другой
бандит отшатнулся, но не успел достать оружие: ствол карабина подпер его
челюсть, плюнул огнем, и мертвое тело скатилось вниз по лестнице. Саймон
снял еще четверых - столько, сколько было патронов в обойме; стрелял
быстро, но метко, целясь между глаз наблюдая, как после каждого выстрела
выплескивается фонтанчик крови. Эти четверо ловили девушек, а остальных
было надежнее взять клинком или рукой, чтобы своих не покалечить. Саймон
вытащил нож и перепрыгнул через перила.
Пашка первым нуждался в помощи - его не били, не насиловали, а
убивали. На щеке и плече Проказы уже алела кровь, дыхание стало тяжким,
прерывистым; двое наседавших на него были крепкими парнями, и в их повадке,
в том, как они орудовали мачете, ощущался немалый опыт. Саймон ткнул одного
ножом - резкий удар под левую лопатку, когда клинок рассекает сердце;
другому просто свернул шею.
- Что с Мигелем? Убит?
- Живой, брат Рикардо... - Пашка судорожно глотал воздух. - Живой...
Ударило его... дверью ударило... когда вышибали...
- Хорошо. Разберись с этими, - велел он Пашке, кивая на груду тел на
полу. - Только Филина не порань. Бей острием в позвоночник.
Проказа кивнул, отирая пот и кровь с лица. Его рыжие волосы слиплись и
прядями свисали на лоб, глаза стали совсем бешеные - как у тайятского
саблезубого кабана, который идет в атаку. Саймон погрозил ему пальцем:
- Спокойнее, парень. Выбирай, куда ударить, коли между позвонков. Не
убьешь, так выведешь из строя. Потом прикончим.
Он повернулся, в четыре прыжка пересек зал, ухватил за волосы бандита,
лежавшего на смуглянке, резко отогнул голову к лопаткам и сбросил мертвое
тело на пол. Бородач и его напарник с револьверами и шрамом только раскрыли
рты - видимо, им показалось, что в комнате смерч пролетел или мигнули лампы
под резким порывом ветра. Саймон скользнул к этой парочке, нанес два удара
ножом, подхватил револьверную кобуру и сдвинул стол. Кобелино поднялся.
- Твой должник, хозяин, - пробормотал он, подтягивая штаны. - Ты мою
задницу спас. А может, и глотку. Саймон пошевелил ногой тело бандита со
шрамом:
- Кто его так?
- Известно кто - зверюшки! Кайманы! На фермах мне бывать не
доводилось, а только я слышал, что твари там очень шустрые... У половины
крокодильеров пальцев не хватает или мясца на ляжке... Ничего,
живы-здоровы!
- Только не этот, - заметил Саймон, осматривая зал. Куча в центре
комнаты распалась: Филин сидел на пятках, щупая окровавленный нос, один из
его противников стонал и извивался на полу, словно змея с перебитым
хребтом, другие шарили у поясов, рвали оружие из кобур, но Пашка не дремал
- оскалив зубы, размахивал мачете, стараясь оттеснить их и подобраться к
сваленным под окном карабинам. Двое, дубасившие коренастого, остановились и
озирались в недоумении; вроде был кабак как кабак, а теперь похож на
кладбище, было написано на их лицах. Девушки спрятались под лестницей;
наверное, знали, что в таких битвах после клинков и кулаков начинают
свистеть пули.
Это было неизбежно, как солнечный восход, и Саймон не собирался
медлить.
Он вскинул револьвер - почти такой же, как у покойного Огибалова,
большой, массивный, только без перламутровых накладок; видимо, это оружие
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг