который толковал Джамаль, исключался. Сийя сама сказала: уйдем в твой
мир... Сама сказала! Слова ее грели Скифу душу.
После первого странствия в Амм Хаммат и своей шардисской экспедиции он был
при деньгах, а значит, считай, с квартирой; хватит на трехкомнатную или
побольше, с балконами да лоджиями. В одной комнате будет у них спальня, в
другой - детская, а в третьей придется держать для Сийи коня... Какая ж
амазонка без лошади? Ну а в лоджии свалим сено, ячмень да овес...
Он почесал в затылке, соображая, что все три комнаты питерской квартиры,
вместе с кухней, ванной и прихожей, вдвое меньше того покоя в городе на
скале, что отвели им с Джамалем. Там были не комнаты, не клетушки, а
залы... пусть без телевизора и газовой плиты, зато простор, обширное
пространство, не унижающее человека скудостью и теснотой. Может, дом
купить? - промелькнуло у него в голове. Пригородный дом с участком
наверняка понравится Сийе больше городской квартиры... Опять же и коня
можно держать не в комнате, а на конюшне... Двух коней! Сядут они в седла
и поедут в гости к отцу с матерью... не на слидере, не на электричке, а на
лошадях... Приедут, и Сийя скажет:
- Да хранят вас Безмолвные, родичи! Вот мы прибыли - я и мой мужчина!
Скиф представил себе лицо матери при этих словах, и его перекосило, как от
зубной боли. Да, нелегко стать мужем амазонки, подумал он, а быть им - еще
тяжелее!
Он попытался избавиться от мыслей о быте и квартире, о кухне и лоджии,
забитой сеном под потолок, и о том, что сделает Сийя, Сестра Копья, если
ее толкнут на улице или заденут грубым словом. Здесь, в чужом и опасном
мире, не хотелось думать о ничтожном, о мелком; здесь, соответствуя
моменту, полагалось мечтать о любви, крепкой, как клинок меча, жаркой, как
вспышка бластера, и огромной, как эта беспредельная желтая равнина, где
сама планета Земля показалась бы крохотным шариком от детского бильярда. И
Скиф, предаваясь этим пленительным мечтам, на мгновение ощутил жалость -
щемящую жалость к двеллерам-сархам, у которых все было краденое: и
воспоминания, и беды, и счастье, и даже собственное "я". Ну а любовь...
любви, настоящей любви, если верить словам Джамаля, они и вовсе не знали.
Воздух над куполом прорезала фиолетовая молния, и Скиф, опомнившись,
рванул со всех ног. Что-то там у Пал Нилыча случилось... Что-то опасное
или интересное; в любом случае стоило поспешить.
Он спешил так, что почти нагнал Джамаля, хоть князь, с учетом возраста,
оказался неплохим бегуном. Сийя торопилась с другой стороны, летела,
словно лань над степными травами; пепельные волосы шлейфом струились за
ней, мелькали быстрые смуглые ноги, раздувался серебристый плащ, и было
видно, что, кроме этого плаща да оружейного пояса, на ней нет ничего. Ну,
на самом Скифе было и того меньше.
Сарагоса хмуро оглядел свою босоногую команду, буркнул: "Расслабились,
обалдуи!", потом склонился над прозрачной поверхностью купола. Внизу, на
двадцатиметровой глубине, из зеленых врат один за другим появлялись
голенастые шестиногие механизмы; они неторопливо шествовали к деревьям,
втягивали опоры, опускались в желтую траву, окружая стволы плотным
многорядным кольцом. Их седоков Скиф вначале принял за мертвый и
неподвижный груз. Эти создания не походили на людей, на шшадов или существ
иного обличья; они казались просто сгустками протоплазмы, заполнявшими
транспортные полусферы.
- Перворожденные, - пробормотал Джамаль, - такие же, каких мы видели в
шахте... Тот, похожий на Зураба, что-то говорил о них... о них и запахе...
Помнишь? - Он подтолкнул Скифа локтем.
- А что помнить? - откликнулся тот. - Речи его были смутными, князь.
- И все же он говорил... говорил о запахе, о Перворожденных и
Воплотившихся... даже из высших каст...
- Он много чего говорил. Но ведь тебе показалось, что не все...
- Тише! - произнес Сарагоса. - Поглядим на них, может, чего и поймем. Не
зря же эти кастрюльки сюда заявились.
Скиф смолк, вперив взгляд в прозрачную поверхность и кольцо окружавших
деревья сархов. И механизмы, и их седоки были неподвижны, и сперва ему
показалось, что там, внизу, ничего любопытного не происходит; затем он
уловил легкое трепетание, словно заполнявшие полусферы сгустки протоплазмы
готовились вскипеть, ринуться вверх и в стороны, испуская полные пара
пузыри. Однако изменения выглядели плавными; чудилось, некто невидимый
принялся медленно помешивать ложкой густую и вязкую плоть этих существ,
заставляя ее подниматься и опускаться в неспешном ритме. Через четверть
часа эта дрожь стала быстрей, и волнообразные колебания сгустков
превратились теперь в непрерывный и хаотический трепет. Тела их уже не
вздувались упругой волной и не опадали разом; каждый словно бы выплясывал
в своей полусфере некий отдельный и непохожий на другие танец.
И Скиф, всматриваясь в эту жутковатую пляску, вдруг начал замечать, что
тела Перворожденных обращаются в подобия гротескных лиц, звериных морд и
человеческих физиономий, искаженных невероятными гримасами - страха,
восторга, гнева, насмешки, вожделения. Иные казались ему знакомыми или
почти знакомыми; другие, страшные, как дьявольские маски, вызывали только
омерзение и ужас. Вероятно, то была лишь игра фантазии, но он не мог
избавиться от мысли, что видит иногда огромные и размытые подобия лиц
шинкасов - жабью рожу Тха, Полосатой Гиены, хищный оскал Когтя, физиономию
Дырявого с рассеченной щекой, мрачные безжалостные глаза Ходда-Коршуна.
Временами же в корчах протоплазменных тварей проглядывали иные черты -
синдорцев, погибших во время сражения у рощи, земных знакомых Скифа,
амазонок из города на скале и даже любопытного серадди Чакары, ловца
удачи. Все это казалось совершенно невероятным, так как шинкасы, за
исключением Тха, обитали сейчас на спине Шаммаха, Кондора Войны, а
синдорцы - если не считать юного Сайри - нежились в чертогах Безмолвных на
серебристой луне Зилур. Что касается всех прочих, то Скиф надеялся, что
они живы, здоровы и пребывают в добром здравии; вряд ли кто-то из них
достался демонам.
Он протер кулаками глаза, и наваждение исчезло; теперь перед ним были
только округлые бурые тела, дрожащие, как в лихорадке. Но трепет их
затихал. Постепенно беспорядочные движения снова сменились размеренными
колебаниями вверх-вниз, затем протоплазменные сгустки замерли, но
зашевелились механизмы, вытягивая ноги-ходули, выравнивая их и сгибая
словно бы в нетерпении. Наконец твари в шестиножниках в строгом порядке
потянулись к вратам: сначала занимавшие внешнюю часть колец, потом -
внутреннюю, ближнюю к деревьям. Исход их занял минут семь-восемь, и вскоре
под золотистыми кронами падда желтела лишь скрывавшая почву трава.
- Представление окончено, - заметил Сарагоса и, поглядев на Скифа, а потом
на Джамаля, спросил: - Ну и что значит сей цирк?
Звездный странник в задумчивости коснулся бородки.
- Подготовка к Воплощению, дорогой, священные пляски в честь Творца,
спортивная разминка, пикник на природе... Выбирай!
- Может быть, запах доставляет им удовольствие, - сказал Скиф, припоминая
речи щуплого сегани. - Тот, длинношеий, говорил, что в токаде наслаждаются
ароматом воспоминаний.
- Какие воспоминания у этой погани в котелках? - Брови Сарагосы взлетели
вверх, глаза недоуменно округлились. - О чем они помнят? Как дьявол лепил
их из дерьма в местном аду?
- Кроме Перворожденных, могут появиться и другие, Пал Нилыч. Они пришли из
внутренних врат целой ордой, как предупреждал князь. - Скиф стукнул
согнутым пальцем о поверхность купола. - Теперь стоило бы подождать тех,
кто заявится снаружи... тех, кого немного... генералов!
- Ну-ну, - проронил Сарагоса, морща лоб и посматривая на часы, - Ладно,
подождем! Время позднее, так что разрешаю вздремнуть и перекусить, только
каждый пусть сидит на своем посту... И спит вот так! Понятно, нет? - Он
прижмурил один глаз и широко раскрыл другой, потом начал копаться в мешке.
- А сейчас разбирайте паек и отправляйтесь!
- Мне не надо, - сказал Скиф. - У меня еще остались пара банок и сухари.
- Не надо так не надо... - Сарагоса выудил из кармана трубку и буркнул: -
Ну, идите! Да оденьтесь как положено! За генералами голышом не бегают.
* * *
Одеваться Скиф не стал; положился на то, что купол скрывает его от зоркого
начальственного ока. Расправившись с банкой концентрата, он еще раз
окунулся, чтобы разогнать сон, и около часа побродил среди трав, бассейнов
и висящих в воздухе полотнищ, то поглядывая на небо с недвижным солнечным
диском и на ярко-желтую чашу равнины, то всматриваясь в хрустальный купол
и золотистые древесные кроны. Наконец дремота сморила его; он выбрал один
из ковров-самолетов, не самый маленький и не самый большой, размером с
нормальную кровать, и расположился на нем, прикрыв ладонью глаза.
Солнце грело ноги и живот, но, кроме прикосновения теплых его лучей, Скиф
не ощущал ничего. Над гигантским рукотворным миром сархов распростерлась
тишина; не слышалось птичьих вскриков и стрекота насекомых, не шелестела
под ветром трава, не журчали ручьи, не раздавалась осторожная поступь
зверя. Харана, бог с жалом змеи, тоже молчал, будто намекая, что в тишине
нет ни опасности, ни ожидания беды; все спокойно, можно спать.
И Скиф уснул.
То ли после недавних танцев Перворожденных, то ли по какой-то иной
причине, но привиделся ему поединок с Когтем. Однако во сне Коготь был
громадным, вдвое выше его, с чудовищной секирой, напоминавшей мясницкий
нож на двухметровом бревне топорища, а у самого Скифа, кроме быстрых ног и
ловких рук, никакого оружия не случилось. Даже проволоки-заточки, вшитой в
лямку комбинезона! И комбинезона тоже не было, а значит, не мог он
использовать другое подручное средство - леску или кусок веревки, ремень
или перочинный нож.
Коготь-исполин гонял нагого Скифа вкруг костра, с молодецким уханьем
размахивал секирой, рубил воздух, вспахивал землю. Скиф уворачивался,
подпрыгивал, сек великана ребром ладони, доставал пяткой горло и висок, с
размаху колотил ступнями по ребрам, старался угодить пальцами в глаза. По
идее, любому из этих ударов полагалось бы вышибить из Когтя душу вместе со
всеми печенками и селезенками, но шинкас только ухмылялся да все шустрей
орудовал своим топором. И Скиф с ужасом начал понимать, что круги, коими
гоняет его великан, все суживаются и суживаются и вскоре приведут его
прямиком в костер. А в костре том плясала в рыжих огненных языках дяди
Колина саламандра, скалила алые зубки, ухмылялась, обещая гибель скорую и
неминучую.
"Не годится бегать", - решил Скиф, пристраиваясь ближе к пламени и
поглядывая на жуткое лицо Когтя и на его огромный топор. Гигант надвинулся
на него несокрушимой горой, вскинул полыхнувшее алым блеском лезвие,
раскрыл необъятную пасть - и тут Скиф наклонился, сунул руки в огонь,
ухватил насмешницу-саламандру под жабры и швырнул Когтю прямо в лицо.
Против ожиданий, огненный зверь оказался не твердым и жарким, а мягким и
приятно-теплым; пальцев он Скифу не обжег, а что сотворил с Когтем, того
было не разглядеть за клубами дыма да снопами багровых искр.
Странно! Саламандра вроде бы терзала врага, и в то же время Скиф ощущал,
что она попрежнему в его руках. Она была все такой же мягкой и теплой, и
пахла не угольями и золой, а горьковатым и нежным запахом степных трав -
не тех, что росли на желтой равнине, но амм-хамматских, знакомых, почти
родных. И были у саламандры волосы, как шелк, и кожа, как лепесток
тюльпана, и губы - сладкие, как майский ветер, играющий в кронах цветущих
яблонь...
Сийя!
Он очнулся, сжимая ее в объятиях. Пепельный локон щекотал шею, а губ ее он
разглядеть не мог - губы были слишком близко.
- Воин! - насмешливо и ласково шепнула она. - Ты даже не слышал, как я
подкралась!
- Поступь врага тяжела, шаг любимой легок, - пробормотал Скиф, целуя ее в
краешек рта. Потом он поймал ее губы; майский ветер дохнул в лицо,
зашелестели ветви невидимых яблонь и незримые фонтаны обрызгали его медом
и вином. Маленькие упругие груди Сийи затрепетали под его ладонью.
Скиф привстал, бросил взгляд над розово-смуглым плечом девушки: алое
солнце попрежнему торчало в зените, и купол токада переливался алыми
отблесками на фоне глубоких небес. Бездонных, как зрачки Сийи...
- Что ты там ищешь, Скиф ап'Хенан?
- Хотя бы одну луну, моя ласточка.
- Они здесь, все три, - она показала на свои губы и глаза.
- Это Миа, - сказал Скиф, целуя ее, - это Зилур, это Ко... - его губы
коснулись ресниц Сийи, и она закрыла глаза. Невесомое полотнище под ними
дрогнуло, вспорхнуло крылом бабочки и понеслось вверх, к самому солнцу,
кружа и покачивая их, грея и лаская, окутывая радужной дымкой, где сквозь
приглушенные цвета зелени и желтизны победным отблеском сиял фиолетовый
свет аметиста и искрились алые альмандиновые пламена. Их ковер-самолет
парил в этом ослепительном ореоле, а где-то под ним, вертясь и свиваясь в
огненный клубок, играла, хохотала саламандра, весело скалила зубки,
стреляла искрами - и каждая искорка тоже смеялась. И улыбок их было ровно
столько, сколько раз Скиф целовал Сийю, а Сийя - Скифа.
Быть может, то улыбались не искры из пламенного оперенья саламандры, а
сами Безмолвные Боги? И не полотнище сархов кружило их в вышине, а сам
Небесный Вихрь?
Усталые, они заснули, прижавшись друг к другу, и на сей раз видения
схватки с шинкасом не тревожили Скифа. Руки Сийи хранили его; нежные и
сильные, они обнимали его шею, а дыхание девушки и запах ее кожи и волос
навевали приятные сны: будто несутся они вдвоем на быстрых скакунах по
питерским улицам, обгоняя шестиколесные слидеры, и тормозят прямо под
окнами родительской квартирки; окно распахивается, и мама с отцом,
высунувшись по пояс, машут им руками и зовут к себе. Скиф спрыгивает на
землю, снимает Сийю с седла, и она, подняв к окну сияющее лицо, говорит:
"Да будут милостивы к вам Безмолвные Боги! Вот мы прибыли, я и мой
мужчина!" А мама, вытирая слезы, отвечает так: "Распадись и соединись!
Клянусь челюстью пирга, наконец-то мой Кирюша стал чьим-то мужчиной!" И
отец усмехается: "Хвала Безмолвным! Давеча шепнули они мне, что пора
ожидать прибавления семейства..."
Кто-то осторожно потряс Скифа за плечо, и он очнулся. Улыбка отца еще
плавала перед глазами, но через секунду он сообразил, что видит лукавую
физиономию Джамаля; звездный странник, одетый и с оружием у пояса,
склонялся над ним. Сийи уже и след простыл.
- Что? - Скиф откашлялся и сел, спустив ноги в траву. - Что случилось,
князь?
- Понимаешь, дорогой, видел я твоего генерала... Может, оринхо, может, кто
еще... Весь в алом и блестящем, по виду - человек, но не с Земли, ростом
не вышел, а голова великовата, еле на шее держится. Пришел со стороны
галереи, посидел под деревьями, потом вернулся, лег на такой же летающий
матрас, полежал - и в окно. В те врата, что снаружи, в одной из этих
комнат с бассейнами.
Скиф ошеломленно уставился на компаньона.
- Когда это было?
- Да часа три назад. Или четыре.
- Что же ты меня не позвал? Или Пал Нилыча? Губы звездного странника
дрогнули, но улыбка его была не насмешливой, не язвительной, а скорее
печальной и доброй.
- Понимаешь, генацвале, не хотел вас беспокоить. Что этот, в красном? Один
ушел, другой придет... А у тебя важное дело было. Нет важней! И если б все
Бесформенные на свете принялись тягаться из-за моей души, я и тогда бы
тебя не потревожил и Нилычу не дал. Вах, не дал!
- Душу твою им не взять, - сказал Скиф, - она теперь под защитой.
Закодирована и запечатана самым ментальным образом.
- Верно, - согласился Джамаль.
С минуту они молча глядели друг на друга и улыбались, потом звездный
странник хлопнул Скифа по голому колену и вымолвил:
- Ну, одевайся! И девушку свою зови. Пойдем к Нилычу на доклад.
Скиф пронзительно свистнул и принялся натягивать комбинезон, а заодно, не
теряя времени, расспрашивать Джамаля:
- Ты что же, вниз спускался? Как генерала-то разглядел? Ну, куда он пошел
и где полежать изволил?
- Спускался, - подтвердил компаньон. - Может, я его бы и скрутить сумел,
вид-то у него не богатырский, да решил лучше высмотреть, куда он уйдет.
Теперь эту дверь не потеряем, я рядом нож положил.
- А на глаза ты ему не попался? - спросил Скиф, затягивая пояс.
Джамаль покачал головой.
- Это вопрос! Серьезный вопрос! Странный!
- Чего же в нем странного?
- Видишь ли, когда этот, в алом, под деревья садился, вид у него был
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг