наводкой. А вдруг не подпустят? Встанут и смоются? Бегать за ними мне не
хотелось, а потому был нужен повод. Мусорные баки, например.
Я вернулся в спальню. Там, на прикроватной тумбочке, рядом с
лампой-маячком, стояли розы. Все пять, и каждая - в своем кувшинчике.
Пахли они одуряюще и выглядели абсолютно свежими, не исключая и той, что
побывала у Дарьи в волосах. Несомненно, питающий их бальзам обладал
огромными животворными силами. Вполне достаточными, чтоб поддержать в
одном горшочке существование двух цветков.
Итак, я переставил розы, понюхал темноватую жидкость в кувшинчиках (ничем
предосудительным она не пахла) и заткнул емкости пробками. Потом спрятал
два кувшинчика в сумку, вместе с конвертами, бумажником и сигаретами,
сумку повесил на плечо, доски взял под мышку и спустился вниз. Этакий
хозяйственный мужчина: сломал в своей квартире шкаф и тащит доски на
помойку. Чтобы добро не пропадало, и граждане, охочие до досок, могли
попользоваться ими. С толком и в полное свое удовольствие.
Топтуны даже голов не повернули в мою сторону. Я избавился от ноши,
оставив ее у кирпичного паребрика за мусорными баками, ощупал браслет на
правой руке и неторопливо зашагал обратно к подъезду. Как раз мимо
лавочки, где сидела пара усатых. Там внезапно притормозил, дернул вверх
рукав свитера и произнес:
- Взгляните, мужики, что-то хронометр мой барахлит. А вы, часом, не
мастера? По виду, так крупные специалисты...
Сработало! Они дернулись и застыли, не спуская глаз с гипноглифа. Темная
обсидиановая спираль мерцала на моем запястье, перемигивались в ней
крохотные серебристые огоньки, и два человека с окаменевшими лицами
глядели на нее - глядели так, будто явился им сам Моисей, груженный
скрижалями Завета. В глазах их была покорность. Глаза казались плоскими,
будто бы даже оловянными, и в них не отражалось ничего - ни мысли, ни
яростного гнева, ни экстаза любви, ни желания вспомнить или забыть. Ничего
такого, что порождали другие амулеты...
Страшное зрелище!
В этот момент я сам перепугался. Но был в моем испуге рациональный
элемент: дошло внезапно, что Косталевский прав и что в такие игры
нормальным людям играть не полагается. То есть я это и раньше понимал, но
понимание происходило от логики, от рассудка, а чувства - те, что питаются
неосознанными желаниями, - подсказывали совсем иное. Гипноглиф власти у
меня в руках... владеющий им - Повелитель... Владыка Мира, которому все
позволено и все доступно... завоеватель и мессия в одном лице, Вождь и
Отец народов... Или - проявим скромность! - Господин. Хозяин над душами
людскими, диктующий, что плохо и что хорошо, какие желания греховны, какие
- праведны, кого надлежит распять, кого отправить в лагеря, кого бомбить,
какие страны сжечь, каким идеям верить...
Искус, великий искус, дьявольский соблазн, которого не выдержал мой
сосед!.. Бывший сосед, а ныне покойник Арнатов Сергей Петрович.
Судорожно сглотнув, я опустил рукав свитера и сказал:
- Ну-ка, ребята, подвиньтесь.
Они освободили место посередине и вылупились мне в лицо преданным собачьим
взглядом. Такого взгляда в России теперь не встретишь, не та эпоха и не
тот электорат: так, наверно, глядел на Сталина комбайнер, когда ему
вручали за ударный труд. Я приземлился. Сказать по правде, ноги меня не
держали. Не гожусь в повелители и вожди! Видно, харизмы не хватает.
Сердце мое постепенно успокоилось, дыхание стало ровным, ледяной комок в
животе растаял, и только испарина холодила лоб. Давно я таких встрясок не
испытывал. Даже ворочая трупы в морге... Но те были абсолютно мертвыми, а
эти - как бы живыми. Но в то же время и не живыми: ведь человек, попавший
под беспредельную власть другой личности, мертв. Несомненно мертв - как
полено под топором дровосека.
- Откуда вы, мужики? - спросил я, чувствуя, что мой голос дрожит и
вибрирует, подобно натянутой струне. - От Скуратова Иван Иваныча?
Они ответили разом оба:
- Так точно.
- От него.
- Говори ты. - Я кивнул сидевшему справа. - Скуратов еще кого-нибудь
прислал?
- Еще двоих.
- Где они?
- На улице, в машине. Сказать, как зовут?
- Не надо. Ты и так молодец. - Его лицо дрогнуло в жалкой пародии улыбки:
казалось, он был счастлив услышать похвалу.
Вытащив из сумки два кувшинчика, я передал их топтунам.
- Пейте! Это новейший препарат дозированного сна. Спать будете ровно
двадцать минут, затем проснетесь и до вечера останетесь бодрыми и свежими.
О нашей встрече - забыть. Продолжать наблюдение за подъездом. Докладывать
начальству по мере надобности.
Они выпили. Они выпили бы даже тогда, если б в кувшинчиках был яд.
Конечно, можно было обойтись без театральных эффектов, но я хотел выяснить
пределы своей власти. Похоже, Косталевский меня не обманул: она была
полной, неограниченной и беспредельной.
Глаза соглядатаев закрылись, горшочки выпали из ослабевших пальцев. Я
поднял их, бросил в мусорный бак и быстрым шагом направился к метро.
Разумеется, дворами, чтобы не наткнуться на сидевших в "жигуле".
Амулет в футлярчике из-под часов жег мне запястье, словно плоть моя была
поражена гангреной.
* * *
Ровно в четырнадцать десять я подошел к заднему входу "Орхидианы", той
самой цветочной лавочки на Австрийской площади. Голубая машина уже
поджидала меня: осталось лишь устроиться на сиденье, захлопнуть дверь и
кивнуть водителю. Мы выехали на улицу, в бодром темпе миновали метро и
покатили по Большой Зеленина прямиком на Крестовский остров, к Морскому
проспекту. Эта магистраль проходит в парковой зоне и упирается в залив,
так что оживленной ее не назовешь: с обеих сторон деревья и заборы, а меж
древесных крон мелькают крыши обкомовских дач. Бывших обкомовских; понятия
не имею, кому они теперь принадлежат. Может, и никому, так как вокруг -
полное безлюдье и никакого шевеления в кустах.
Шофер "БМВ" высадил меня в какой-то лишь ему известной точке, пробормотав:
"Ждите здесь", - затем дал газ и исчез. Над безлюдным проспектом
проносился ветерок, долетавший с моря, шелестели листвой старые липы за
высоким каменным забором, серой лентой тянулся в обе стороны асфальт, на
удивление чистый и ровный, без трещин и вздутых опухолей заплат. У забора
и в тенях под деревьями асфальт был не серым, а угольно-черным, с
блестящим отливом, будто смоченный водой, и эти тени самых причудливых
форм и размеров казались фантастическими персонажами спектакля Другая
тень, прямая и четкая, падавшая от изгороди, служила им подмостками, и,
подчиняясь ветру, тени-актеры раскачивались туда-сюда, подрагивая и шевеля
скрюченными конечностями. Одно из этих пятен напомнило мне физиономию
зулусского воина: четкий профиль с перьями на макушке, расплющенным носом
и толстой отвислой нижней губой.
Больше любоваться было нечем, и я, закурив сигарету, уставился на это
темное пятно. Вылитый Бартон из Таскалусы! Очень похож! Неординарная
личность... И весьма заметная - при такой-то внешности... Странно, что ему
поручили эту операцию и что-то поручают вообще: агент, по моим
представлениям, должен быть таков, чтобы не цеплять людские взоры, чтобы
взгляд соскальзывал с него, как вода с промасленной бумаги. А Бартон
выделялся. Даже в Коста-дель-Соль, в пестрой толпе отдыхающих, ибо не так
уж много там чернокожих из Таскалусы или других подобных мест, где водятся
чернокожие. Собственно, кроме Бартона, я никого и не видел.
Автомобильный клаксон прервал мои размышления. Машина - тоже "БМВ", но
серебристая, с тонированными стеклами - подъехала незаметно на широких
шинах и застыла, будто огромный жук, под древним дубом с бугристой
морщинистой корой Задняя дверца чуть приоткрылась, огромная рука с
пальцами, похожими на связку темно-коричневых сосисок, повелительно
махнула мне; блеснули антрацитовые зрачки, раздулись ноздри плосковатого
носа, шевельнулись челюсти. Зулус, как всегда, жевал. Станиолевая обертка
выскользнула из его пальцев и, подхваченная порывом ветра, понеслась над
тротуаром.
Я подошел к машине. Салон ее оказался просторен, так что, несмотря на
габариты Бартона, мы с удобством разместились на заднем сиденье. За рулем
был мормоныш. В мою сторону он покосился крайне неодобрительно - так,
словно штопор в печень воткнул Мне хотелось утешить его остротой в
национальном духе - мол, любовь зла, полюбишь и козла, - но идти на
обострение ситуации явно не стоило.
- А вот и наш специалист по вешалкам и рогам, - благодушно произнес
Бартон, потянувшись к стоявшему рядом кейсу. Он положил чемоданчик на
колени, щелкнул замками и спросил: - Значит, есть хорошие новости, Гудмен?
В полном соответствии с твоей фамилией?
- Новости зависят от моего сальдо в банке "Хоттингер и Ги", - заметил я,
вытащив из сумки конверт, но не выпуская его из рук.
- Он пополнился на десять тысяч. Но больше ни цента не получишь! Никаких
там штрафных выплат! После сыгранной с нами шуточки... - Он бросил взгляд
на мормоныша, осекся и лишь басовито хохотнул. Затем добавил, покосившись
на конверт: - Этот материал мы сначала проверим, и только потом будет
сделана выплата. Пятьдесят, как договаривались.
- Как договаривались - сто.
- Сто, так сто, - с подозрительной легкостью согласился Бартон, подмигнув
одним глазом мне, а другим - мормонышу. - Я - парень сговорчивый, как
большинство чернокожих ребят. Мы, Гудмен, привыкли, что с белыми не стоит
спорить. Особенно о деньгах.
- Потому тебя и прислали? Такого сговорчивого чернокожего?
Зулус усмехнулся, не переставая жевать.
- Не только. Сейчас мы уже подружились, и я могу сознаться, что человеку
моей расы проще вступить с тобой в контакт и завоевать доверие. Вы,
русские, уникальный народ: вы питаете необоримую склонность к черным и к
другим цветным или цветным отчасти, - тут он опять ухмыльнулся во всю свою
шоколадную физиономию. - К арабам, латиносам и желтокожим, ко всем
косоглазым и губастым, не исключая папуасов... Многие из них давным-давно
живут получше вас, но вы в своем нелепом высокомерии считаете их
обиженными и угнетенными, несчастными и бедными, как церковные крысы. Вы
готовы сочувствовать им и снять, как говорится, последнюю рубашку вместе с
кожей, чтобы...
- Устаревшая информация, - перебил я. - Это все в прошлом, Дик. У нас уже
ни рубах, ни кожи не осталось, и теперь мы черных не любим. А также
арабов, китайцев и лиц кавказской национальности. Вот если б ты в самом
деле был папуасом или краснокожим из племени могикан...
Зулус с мормонышем переглянулись.
- Стоит учесть, - пробормотал Джек-Джон-Джим. Это были первые сказанные им
слова, и я отметил, что голос мормоныша звучит хрипловато. Он расположился
на месте водителя, вполоборота ко мне, и вроде бы не собирался включать
мотор.
- Мы куда-нибудь едем?
- А зачем? - Огромные руки зулуса потянулись к конверту. Дискетка выпала
на сиденье, он бережно подобрал ее, сунул в кейс и принялся перелистывать
бумаги, приговаривая: - Зачем нам куда-то ехать? Место здесь тихое,
спокойное... посидим, поговорим... А заодно почитаем...
- Все будешь читать или как? - Пачка листов выглядела солидно, ибо я
постарался на славу. Кое-где документ был украшен графиками и даже
формулами, а в иных местах попадались таблицы. По личному опыту мне было
известно, что наукообразие внушает доверие, но с этим делом - с наукой то
есть - нельзя переборщить. Графиков, формул и таблиц должно быть столько,
чтобы клиент поверил и пустил слюну, и в то же время, чтоб у него
создалось впечатление, будто текст ему вполне понятен и доступен. Тонкая
механика, но после Промата я владел ею в совершенстве.
- Все читать не буду, - бормотал меж тем зулус, - тут вон сколько
понаписано... Прогляжу... - Листы шелестели в его толстых пальцах. -
Внушительный документ! Но все, мне кажется, по делу... да, по делу...
формулы, описание промышленной установки... таблицы, чертежи... Где взял?
- Осталось в наследство от соседа. Прятал у меня на даче. Дискету,
разумеется, не распечатку.
- И ты нашел? А другие найти не смогли?
- Места надо знать, - солидно произнес я. - Поместье - не городская
квартира, все сосны там не выкорчуешь.
Бартон, одобрительно кивнув, сунул бумаги в кейс.
- Это была здравая идея - выйти на связь с тобой. Все же ты его
друг-приятель... Кому знать, как не тебе? В лаборатории он ничего не
оставил, дома - тоже, а также и в офисе, где пациентов принимал... Мы
всюду проверяли. - Он выплюнул жвачку в ладонь, поглядел на нее в
задумчивости и выбросил в окно. - А шеф твоего дружка исчез. Кост-лев-ски,
кажется? Думаю, его ваши люди замели. Как полагаешь?
- Не исключается. Но можно было б и поискать... конечно, за отдельную
плату. - Я ненавязчиво продемонстрировал свою материальную
заинтересованность. Мой образ алчного жука нуждался в постоянной подпитке,
точно так же, как лунные розы - в своих горшочках.
- Хм... А сколько возьмешь?
- Много. Но не деньгами - гражданством.
Зулус с мормонышем опять переглянулись, потом Бартон медленно протянул:
- Вот как... Гражданство желаешь получить... А Грин-карта тебя не устроит?
- А какие с гражданством проблемы? Для ЦРУ это раз чихнуть. Или я
ошибаюсь? Мне кажется, в вашем-то ведомстве...
Бартон вскинул растопыренную пятерню, будто затыкая мне рот, будто я,
нарушив какой-то неведомый кодекс, произнес запретные слова. Но губы его
кривились в усмешке.
- При чем здесь ЦРУ, мой бледнокожий друг? Разве я говорил, что мы из ЦРУ?
Это все твои фантазии... это ты меня расспрашивал, какие там бывают
агенты, полномочные или не слишком. А я всего лишь подтвердил, что тоже
агент, и тоже полномочный... Но о ЦРУ не было ни слова. Ни полслова! Или я
ошибаюсь?
Он передразнивал меня. Он явно забавлялся, а я сидел в ошеломлении, как
Буратино, которого Кот Базилио с Лисой Алисой нажгли на акциях "Хопра".
Или "МММ", или ГКО, или "Гермес-Финанса", что было, в общем-то, без
разницы. Голубая рамочка команды бетян, мерцавшая на моей воображаемой
схеме, стремительно истончалась, исчезала, а за ней проглядывало что-то
смутное, непонятное, неясное и потому угрожающее. Может, террористы из
"Алого джихада", может, "черные пантеры" или пришельцы из космоса.
Марсиане в мормоно-зулусских скафандрах...
Заметив мою растерянность, Бартон обидно захохотал и хлопнул меня по
колену:
- Вот так-то, приятель! Думаешь, только ты умеешь голову морочить? Ну,
ничего, урок тебе на пользу... - Он принял серьезный вид и, наставив мне в
переносицу толстый палец, заговорил внушительным гулким басом: - Значит,
так, Гудмен, вот тебе новые инструкции: разыщешь этого Костлевски,
уговоришь сотрудничать, тогда и потолкуем о гражданстве. В принципе это
для нас несложно, хоть мы не ЦРУ. Мы, Гудмен, мой белокожий брат, из тех
астральных сфер, откуда на ЦРУ падает манна небесная... Понятно? - Его
палец пошел вверх, едва не продырявив крышу салона. - Что до твоих
материалов, то мы их посмотрим и, если все в порядке, перечислим гонорар.
А если не в порядке, если опять шуточки шутишь, с тобой разберется Джек.
Ведь разберешься, Джек, не так ли?.. - Бартон подмигнул мормонышу и снова
наставил мне в лоб указательный палец. - Гудмен, малыш, имей в виду, что
он на тебя обижен. Сильно обижен! А он у нас великий мастер по части
разных катастроф... Хочешь с моста в реку - пожалуйста! Хочешь в ванне или
в окно - никаких проблем! Хочешь пилой - будет тебе пила. А хочешь, чтобы
твоя подружка под поезд в метро угодила - тоже сделает. Сделает, не
сомневайся!
Вот это был уже перебор. Это было уже слишком! Подумаешь, ванны, пилы,
топоры, окна, крыши и мосты!.. Чего не случается меж джентльменами... Как
сказал бы Мартьяныч, все уйдем помалу-понемногу в ту страну, где тишь и
благодать... Но при чем тут, простите, леди? Тем более - моя?!
Почувствовав, как в висках ударила кровь, как что-то холодное, скользкое
зашевелилось в желудке, я скрипнул зубами, оттянул рукав свитера и
медленно, напирая на каждое слово, произнес:
- А пятаки к пяткам твой Джек умеет ставить? Каленые пятаки? Вот такие?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг