нас.
- "Крутые" поехали, - со вздохом сказала Дарья.
- Щас я их сделаю, этих "крутых", - отозвался Паша, врубил сто восемьдесят
и начал декламировать Лермонтова. Теперь сквозь рев и грохот мотора до нас
доносились бессмертные строки: - Я жертвовал другим страстям, но если
первые мечты служить не могут снова нам - то чем же их заменишь ты? Чем
успокоишь жизнь мою, когда уж обратила в прах мои надежды в сем краю, а
может быть, и в небесах?
Под эти стансы мы с ветерком обогнали наглый джип, припудрив его
хромированный бампер дорожной пылью, форсировали автомобильный мост над
ревущим потоком Вуоксы и в четверть седьмого, как и планировалось, прибыли
в Морозное, притормозив у пивного ларька, дабы передохнуть и выпить
чего-нибудь освежающего. Там уже обретался хмурый пожарник Петрович, сосал
из литровой банки светло-янтарную жидкость и с мрачным видом дул на пену.
Я подошел, поздоровался с ним и, по давней традиции, заказал две кружки
(вернее - банки), для себя и для соседа.
- Никак забогател ты, Димыч, - произнес пожарник, разглядывая наш пыльный
экипаж. Потом отхлебнул пивка и разочарованно покачал головой: - Нет, бля,
не забогател... Гробовастая тачка... Ездит ишшо?
- Ездит, - подтвердил я.
- А брал почем?
- Не знаю. Не моя машина, приятеля.
Петрович поглядел на Пашу и Дашу, угощавшихся фантой, снова покачал
кудлатой головой и спросил:
- А девка тоже его?
- Нет, моя.
- Ви-идная... Ну, дай вам бог! А Серегиных убивцев не нашли? Ха-ароший был
мужик... Пивом меня угощал...
- Не нашли.
- Во жизнь пошла! Ничего найти не могут! У нас, б.., пожарную машину
сперли, с брандсбойтом и лестницей - и ту не найти! Как корова языком
слизнула! - Он вдруг наклонился ко мне, обдавая сложным запахом пива, пота
и солярки, и прошептал: - Слышь-ка, Димыч, болтался у твоей избы один... и
к нам приходил, выпытывал, когда, мол, хозяин будет... Клавка моя пасть
разинула и давай выкладывать, что знает и чего не знает, но я ей по
сусалам... чтоб, значитца, не болтала лишку... Ты меня, Димыч, знаешь: я
чужих не люблю. Ходют тут, б.., выпытывают...
- Знаю, - кивнул я и заказал еще одну банку - само собой, для соседа. - А
каков он был... этот, который выпытывал?
- Сильно чернявый и в кепке, - пояснил Петрович. - Здоровый жлоб! Был бы
похилей, так я бы по его сусалам съездил, не по Клавкиным
Мы распрощались и через десять минут достигли ограды моей фазенды.
Колдобистую лесную магистраль Паша преодолел с той же изящной легкостью,
что и Гробиловку Конечно, машина была у него зверь, но и сам он дорогого
стоил, и я не сомневался, что ему суждена блестящая карьера у Мартьяныча.
Особенно если он осилит Шекспира с Киплингом.
Ужинать с нами Паша отказался, сел в свой броневик и укатил. Пока Дарья
бродила по участку, ахала над одуванчиками, восхищалась соснами и
проверяла, не осталось ли чего на смородинных кустах, я открыл дверь,
взошел на веранду и первым делом стер тряпкой меловой рисунок на полу.
Допрашивая Дарью, Скуратов не рассказывал ей о судьбе Сергея, и я об этом
тоже не собирался говорить. Во всяком случае, сейчас. У женщины, склонной
к романтике и фантазиям, бывают странные предрассудки насчет трупов: так
зачем же портить настроение и себе, и ей? Незачем, решил я, распахивая
вторую дверь - ту, что вела в дом.
В доме было сыровато. Я затащил в комнату баул, вытряхнул из него
продукты, книжки и прочее, потом окликнул Дарью:
- Печку умеешь топить?
- Попробую. Братец меня учил.
- Проверим, - сказал я и начал переодеваться. Дарья развязала шарфик,
сняла свои туфельки и зеленое платьице, покосилась в мою сторону и
торопливо влезла в старые джинсы. Правда, до того, как она натянула
ковбойку, я успел проверить, не спрятан ли в ее бюстгальтере пистолет.
Потом, улыбаясь и насвистывая, отправился к дровяному навесу.
Здесь ничего не изменилось: халаты, синий и коричневый, по-прежнему висели
на столбе, поленья были разбросаны, и те, которые выкатились из-под
навеса, промокли под недавними дождями. Я постоял, обозревая этот
беспорядок, потом сложил дрова в поленницы и занес большую охапку в дом.
Дарья уже азартно суетилась возле печки, складывала слоями старые
скомканные газеты, щепочки и корье, а также осваивала инструментарий -
зажигалку и кочергу. Кочерга, толстый железный прут, изогнутый и
расплющенный с одного конца, была в саже, и моя птичка успела
перемазаться, но это, как и хозяйственные хлопоты, доставляло ей одно лишь
удовольствие. Увидев меня с дровами, она счастливо улыбнулась.
- Положи к печке, Димочка... Ты не проголодался? Сейчас я печку растоплю,
подмету на веранде и в комнате, протру окна, сполосну посуду и займусь
ужином. А потом...
Мне едва удалось сдержать улыбку.
- Потом я намерен подгрести к тебе с гнусными домогательствами, принцесса.
Щеки Дарьи порозовели, а я, убедившись в обширности ее планов, снова
направился к дровяному навесу. Наступило время изъять сокровища из тайника
и подготовить их к транспортировке. Пенал мне, пожалуй, не нужен - хоть и
небольшая вещица, а все-таки заметная. Лучше вытащить четыре оставшихся
футлярчика и распределить их по карманам. Желтый, пестрый и золотистый
можно засунуть подальше и поглубже, а белый амнезийный - так, чтоб
находился под руками. На случай нежеланных встреч...
С такими мыслями я подступил к халату, ощупал его и похолодел.
Коробки не было! Только жалобно звякнули запасные ключи.
Я содрал оба халата с гвоздя, встряхнул их, затем с лихорадочной
поспешностью проверил карманы. Пусто! Если не считать ключей... И,
разумеется, никаких следов на земле и в обозримом пространстве. Если что и
было, то я затоптал в процессе складирования дров, а если б не затоптал,
так все равно не разобрался бы - я ведь крысолов, а не следопыт Соколиный
Глаз. Мои сильные стороны - логика плюс интуиция. И если пустить их в
дело...
Шорох, раздавшийся за спиной, заставил меня отвлечься от горестных
размышлений. Я резко обернулся и встретился взглядом с коренастым мужчиной
лет сорока, который небрежно опирался на поленницу. С ним были еще двое:
высокий черноволосый парень в кепке и стриженный наголо тип, лениво
ковырявший под ногтями ножиком. Лица их, а также ножик и торжествующие
ухмылки ничего хорошего не предвещали. На дворе смеркалось, однако ножик
был ясно виден - длинное, слегка изогнутое лезвие на костяной рукояти с
латунными кольцами. Еще я отметил, что вся эта троица - не из местных, что
высокий похож на жлоба, описанного Петровичем, и что в коренастом -
вероятно, их вожаке - ощущается некая странность. Это касалось его
физиономии: обычный рот, нормальный нос, скулы, брови, подбородок - все
вроде бы на месте и выглядит пристойным, но вот в комплексе впечатление
мерзкое. Я не успел понять из-за чего: слова Мартьянова "рожей не вышел...
чакры подкачивал..." вдруг промелькнули в голове, а вслед за ними всплыли
и другие: "не верю... чего бы ему не накачали в чакры, наружу вылезет одно
дерьмо".
- А вот и наш норвецкий аттюше, - хрипловатым баритоном произнес
коренастый. - Как тебя? Олаф Волосатый Член? Так что же нам с тобою
делать, фраерина? Грабки переломать? Или со шнифтов начнем? А может, цырлы
подпалим?
"Подпалят и переломают, - понял я. - Это не остроносый с его протоколами и
разговорами; тут если и состоится разговор, то самый задушевный - в смысле
изъятия души из тела". Следующая мысль была о Дарье: еще не решив, бояться
ли мне самому, я уже страшился за нее. Страшился? Слабо сказано! Я просто
дрожал от ужаса и ненависти! А еще проклинал свою глупость. Вот так
крысолов, перхоть неумытая, колобок хренов! От дедки ушел, от бабки ушел и
в капкан попался! И кому? Не медведю, не волку, не лисичке-сестричке, а
бритоголовым гаммикам! У которых два уха, а между ними - пустота, вакуум в
минус пятой степени!
Но все же они меня переиграли, и эта мысль, видимо, отразилась на моем
лице.
- Не ожидал? - усмехнулся коренастый. - А ведь предупреждали тебя, козлик:
найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь...
- Не отдашь, Танцор кивнет, и я из тебя подтяжки нарежу, - уточнил
стриженый. Он шагнул ко мне, обогнув поленницу и стоявшего рядом с ней
главаря, крепко взял за локоть и что-то сделал с ножом - что-то такое за
моей спиной, чего я не мог увидеть, а лишь ощутить. Кончик стального
лезвия кольнул меня под левую лопатку, словно напоминая, что до сердца
осталось сантиметров восемь: исчезни эта дистанция - и все, конец. Или
сначала все-таки нарежут подтяжек?
- Что молчишь? - поинтересовался коренастый Танцор.
Я пожал плечами, и стальное шило вновь ужалило кожу.
- А что сказать? Вот и молчу. Ничего не находил, и отдавать мне нечего...
Я ведь думал, тот звонок - розыгрыш... Шутка! Кто-то из приятелей
развлекается. Талдычит по фене, и все такое... Словом, для смеха.
Что еще я мог сказать? И вправду, ничего. Но ясно понимал, что если Дарья
- не ровен час! - выйдет из дому, то тут я запою соловьем. Или ввяжусь в
безнадежную драку. Силой меня бог не обидел, и с одним - может, с двумя -
я бы справился, но трое это уже перебор. Явный перебор! Учили меня
многому, учили, но вот убивать и калечить я был не мастер.
Рука Танцора нырнула в карман щегольской кожаной куртки.
- Значит, думал, приятели развлекаются? Значит, не искал? А, случаем,
ничего не нашел? Вот такого? - В его пальцах вдруг появился крохотный алый
цилиндрик. - Таких вот штучек не видел, прибираясь в своей хибаре? Только
другого цвета?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну, лады... Может, и впрямь не видел. Может, я тебе верю, болт
волосатый. Так что ж? - Он переглянулся с приятелями. - Разве это нам
помеха? Если мы тоже решим поразвлечься?
Теперь коренастый разглядывал меня крохотными, близко посаженными
глазками, перекатывая между ладоней маленький красный футляр. Тот,
которого недоставало в пенале. Тот, который Серж таскал с собой...
Если б я мог до него добраться!..
- Твой приятель, который давеча муху башкой словил, хитрое чмо... - Танцор
подбросил футлярчик в воздух. - Были у него разные штучки-дрючки, были...
Только не всякую стоит глядеть. Одни - так, для мебели, другие - для
приварка, а на иные глянешь, и враз копыта отбросишь. Вот эта - для чего?
Сердце у меня подпрыгнуло - он снова показывал мне алый цилиндрик, стиснув
его между большим и указательным пальцами. Выходит, взять-то взяли, а
посмотреть - боятся! Думают, не зря Сергей его с собой носил... Не зря!
Вот только для чего - чтоб самому полюбоваться или гостям незваным
предложить?
Шансы были пятьдесят на пятьдесят, но привередничать не приходилось.
- Первый раз вижу такую штуку, - пробормотал я, прищурившись, будто
рассматривал футлярчик. - Там пленка? А цвет почему красный? Патроны для
пленки обычно серые или черные.
- Соображает! Шустряк, хоть и с волосатой елдой! - Кивнув в мою сторону,
коренастый протянул футляр черноволосому. - Сделаем так: ты, Антоша, сзади
встань и держи его на перышке, а Конг пусть штучку ему преподнесет. И
поглядим, чего случится. Может, просветление в мозгах, а может, полный
облом по части крыши... Поглядим! - Он сплюнул и задумчиво поскреб
подбородок. - Конг, слышь-ка! Ты зенки-то прижмурь... и не коси, не муську
за титьки щупаешь...
Черноволосый оскалился:
- А если клиент взволнуется? А у меня буркалы закрыты?
- А если взволнуется, так мы его успокоим, - негромко пообещал коренастый,
вытягивая из кармана пистолет. Если глаза меня не обманули, то это был
видавший виды "Макаров" с вороненым кургузым стволом. - Замри так, чтоб я
его башку видел! - распорядился Танцор, кивая черноволосому. - Я
взволнованных не люблю... страсть не люблю... я сам взволнованный... что
не по мне - враз дырка под прической!
Конг приблизился, встал сбоку от меня, прижмурил веки и начал сворачивать
крышку с футлярчика. Мы были с ним одного роста, и его физиономия маячила
прямо передо мной в сером свете надвигавшихся сумерек темным ликом
вурдалака. За спиной я чувствовал лезвие ножа, по-прежнему упиравшегося
под лопатку, и слышал сопение стриженого; его пальцы сомкнулись на моем
предплечье, дыхание обдавало шею. Танцор стоял в пяти шагах - видимо,
зная, что на таком расстоянии крошечный гипноглиф не разглядишь; рукоять
пистолета стиснута в правой руке, а рука согнута в локте и кисть прижата к
плечу, так что дуло глядит вверх. Классическая поза из голливудских
боевиков... Из них он, наверно, и подцепил ее. Но позы позами, а я
печенкой чувствовал, что он не промахнется.
- Ну, начнем экскремент, - хрипло выдохнул Танцор и облизал губы. - А ты,
веник, гляди, глазки не закрывай... Закроешь, веки вырежу и в пасть
запихну.
На широкой ладони черноволосого Конга алел игрушечный, с ноготь, тюльпан.
Нет, не тюльпан! Маленький костер с багровыми скачущими языками,
напоминавшими цветочные лепестки! Он разгорался все сильней и сильней,
заслоняя поленницу дров, фигуру Танцора в коричневой кожаной куртке, бурые
стволы сосен, разлапистую ель, что виднелась за ними, небо и розовые
облака, подсвеченные садившимся солнцем.
Костер заполыхал с невыносимой яркостью, огненный протуберанец потянулся
ко мне жарким шершавым драконьим языком, и в моих висках грохнуло. Я
больше не был ни Дмитрием Хорошевым, ни математиком, ни крысоловом, ни
вообще лояльной и цивилизованной общественной единицей - я, несомненно,
сделался кем-то другим. Возможно, Конаном, варваром из Киммерии, который
геройствовал в Дарьиных книжках, или Гераклом эллинских легенд; возможно,
другой мифической личностью - из тех, которые носят львиные шкуры и пьют
не квас, не лимонад, а исключительно кровь чудовищ. Многоголосые ветры
гневно взревели за моей спиной, раздувая пожар вселенской ярости, в ушах
зазвенели литавры, жилы на шее напряглись, а пальцы стриженого, лежавшие
на моем предплечье, внезапно стали вялыми и слабыми, как у столетнего
старца.
- Убери руки, мразь! - прохрипел я и резко, с чудовищной силой двинул
локтем назад, попав ему в солнечное сплетение. В следующие, стремительно
промелькнувшие секунды тело мое вдруг обрело отдельную от разума жизнь: я
словно наблюдал со стороны, как швыряю темноволосого Конга под ноги
Танцору, как тот валится навзничь, выронив пистолет, как мой каблук
сокрушает чьи-то ребра, как кто-то стонет - жалобно, чуть слышно, как на
мои штанины брызжет кровь, как я наклоняюсь, хватаю упавшее наземь полено
и...
Рядом с поленом, втоптанный в землю, лежал гипноглиф, и только редкие алые
искры просвечивали сквозь покрывавшую его грязь. Бешенство мое еще не
утихло, ярость не насытилась, но я внезапно вспомнил, что самое важное -
драгоценный амулет: эта мысль пробилась в сознание берсерка и завладела
мной. Я схватил гипноглиф скрюченными пальцами, поднялся, сунул в карман и
осмотрел поле битвы. Стриженого мой удар отбросил к стене дома; он
приложился к ней затылком и теперь тихо дремал, не выпустив из кулака свой
бесполезный ножик и свесив голову на грудь. Танцор и черноволосый тоже
были без сознания; Конгу я, вероятно, свернул челюсть и раскровянил нос, а
Танцор глухо стонал в беспамятстве, прижимая ладонь к ребрам.
Секунду я колебался, кого первым добить, потом, оскалив зубы, шагнул к
Танцору и услышал:
- Браво, Дмитрий Григорьевич! Не ожидал от вас подобной прыти!
Я обернулся и увидел бледное лицо мормоныша.
Глава 15
Джек-Джон-Джим стоял метрах в десяти от меня, рядом с углом бревенчатого
сруба. С нашей последней - и единственной - встречи он разительно
переменился. Выговор его был чист, без всяких следов акцента, одежда была
вполне мирской - вельветовые штаны и толстой вязки свитер с закатанными по
локоть рукавами, с рожи исчезла умильная мина пастыря-рыбаря, который
обещает неразумным рыбкам, что в тенетах господних им будет куда
вольготнее, чем на дьявольской сковороде. Фигура его, по-прежнему тощая и
узкоплечая, уже не казалась мне субтильной; шея, руки и запястья были
тонкими, но жилистыми, крепкими, и держался мой мормоныш так, будто дома,
в заветном сундучке, хранились у него три каратистских пояса, и все как
один - черные. Имелись и другие перемены - скажем, пистолет с глушителем,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг