все было пущено в ход в этой бешеной свалке и грызне стаи хищников. Победа
досталась английской группе, которая объединилась с аргентинским
капиталом, предоставив и ему кусок пирога. Через несколько месяцев после
пуска станции мне посчастливилось попасть туда на работу.
Когда я впервые появился у станции Сен-Хозе, меня поразила странная
картина.
Я думал найти здесь огромное здание электростанции из стекла и бетона,
различные подсобные здания и сооружения. Оказалось совсем другое.
При свете утреннего солнца я увидел огромную зеркальную гладь бухты.
Пролив, соединяющий бухту с океаном, был наглухо заперт гигантской
плотиной, которая серой стеной, прямой, как стрела, уходила вдаль и
терялась в утренней дымке тумана. Спина плотины сверкала на солнце, как
серебристая чешуя чудовищной рыбы, уснувшей на поверхности океана. Это
были стеклянные крыши над теми помещениями, которые были спрятаны в теле
плотины.
Меня отвели в барак, где жили холостые рабочие. Это было большое
общежитие казарменного типа, где мне предоставили койку. Я оставил там
свой тощий чемодан и отправился в контору.
Инженер по найму рабочих коротко расспросил меня о предыдущей работе,
об образовании, о политических убеждениях, об отношении к революционному
профсоюзу.
Я старался, чтобы мои ответы удовлетворили его, хотя, правду говоря,
они были вполне искренни. Я больше думал тогда о куске хлеба, чем о
революции.
Меня поставили на ремонтную работу в пятьдесят второй группе агрегатов.
Инженер объяснил мне, что в мои обязанности входит наблюдение за
состоянием этих агрегатов - турбин, питающих и выводных каналов, валов,
генераторов, щитов. После этого он поручил курьеру проводить меня к месту
работы.
Мы подходили к плотине со стороны бухты. Плотина начиналась у ее
высокого скалистого берега, сливаясь с ним, и подымалась над уровнем воды
на десять-одиннадцать метров. У самого начала плотины был широкий вход с
колоннами из розового мрамора. Внутри открывался обширный сводчатый
вестибюль с двумя пролетами прекрасно отделанных лестниц. Солнечный свет
через стеклянную крышу заливал вестибюль.
- Тебе повезло, - усмехнулся курьер, - ты проходишь на станцию как
почетный гость, через парадный подъезд.
- Почему же мне устроили такой торжественный прием? - спросил я.
- Просто теперь идет ремонт рабочей проходной - разобрали лестницу,
меняют полы.
С площадки второго этажа, в раскрытую дверь, я увидел под высокой
стеклянной крышей бесконечно длинный зал с глухими стенами, без окон и
дверей. По всей своей длине он был уставлен бесчисленными черными,
похожими на огромные остроконечные шлемы, генераторами. Они стояли на полу
непрерывной лентой на расстоянии около двадцати метров друг от друга.
Мощное низкое гудение наполняло этот зал, конца которого я не мог видеть.
Казалось, что циклопические стены поют в унисон с тремястами сорока шестью
турбогенераторами, поют песнь покоренных, но грозных рабов человека.
Мы подошли к человеку в фуражке с желтым кантом. Курьер сказал ему
что-то, и человек вывел из бокового помещения электрокар. Мы стали на его
площадку и с мелодичным позваниванием понеслись вдоль строя генераторов.
На вершине каждого виднелся его порядковый номер. В стены были вделаны
многочисленные приборы измерения, контроля и управления каждым агрегатом.
Мелькали мимо генераторы, изредка встречались люди. Несколько толстых
стен с маленькими проходами все же разделяли этот бесконечный зал на
отделения, которые можно было в случае катастрофы изолировать друг от
друга. Минут через двадцать электрокар остановился возле генератора с моим
номером.
Нас встретил маленький, очень толстый человек с красным одутловатым
лицом и по-рачьи выпуклыми глазами. Это был начальник отделения,
состоящего из сорока агрегатов. Около него стоял мастер - пожилой человек,
худой, сутуловатый, с бритым тощим лицом и толстой отвисшей нижней губой.
На всю жизнь врезались в мою память два человека. Один - с короткими
сильными руками и красными пухлыми пальцами, которыми он впоследствии
толкнул меня в бездну и на верную смерть. И другой - от которого я меньше
всего мог ждать, что именно он будет моим спасителем.
Диего умолк. Он взял лежащий возле него толстый сук и пошевелил костер.
Сноп искр и длинные языки пламени взвились кверху - и осветили
внимательные молодые лица, глаза Веры и задумчиво смотревших на огонь
профессора Мочагина и Жана Кларетона. Лишь один Евсей Иванович, так и не
дождавшись рассказа о ране, подремывал, лежа на боку и мирно посапывая в
бороду.
Наступившее молчание разбудило его, и, раскрыв глаза, он растерянно
сказал:
- А? Что? Что же ты, милой, молчишь?
- Что же произошло с вами там, товарищ Диего? - спросила взволнованным
голосом Вера. - Наверное, что-то ужасное... Рассказывайте же...
- Я расскажу... Я давно не вспоминал об этом, неприятно вспоминать
такие переживания... но теперь я это расскажу... Нельзя сказать, что
работа была у меня трудная. Агрегаты работали и управлялись почти
автоматически. Каждый турбогенератор был небольшой мощности: при разности
уровней между верхним и нижним бьефом в пятьдесят сантиметров мощность
турбогенератора равнялась семистам киловаттам, при разности уровней в один
метр - двум тысячам киловатт, а при разности полтора метра - около двух
тысяч девятисот киловатт. Но мощность всех агрегатов вместе равнялась уже
в маловодные дни в начале каждого цикла двумстам шестидесяти тысячам
киловатт, в конце его - миллиону киловатт. За каждый цикл - приливной или
отливной - вся электростанция вырабатывала около четырех миллионов
киловатт-часов электроэнергии, а за сутки - пятнадцать миллионов. Весной,
когда приливы особенно сильны, количество ежедневно вырабатываемой
электроэнергии повышалось вдвое. Годовая выработка электроэнергии
составляет таким образом около пяти с половиной миллиардов
киловатт-часов... А сколько вырабатывает этой энергии Братская
электростанция? - спросил Диего профессора Мочагина.
- Восемнадцать миллиардов шестьсот миллионов киловатт-часов в год, -
последовал немедленный ответ.
- Значит, эта станция, самая мощная из приливных станций мира, все же в
три с лишним раза меньше одной Братской. Однако она ежегодно сберегает
Аргентине несколько миллионов тонн импортного угля и дает ток сравнительно
очень дешево - около полукопейки за киловатт-час. Это в общем недурно.
Наша Мурманская станция несколько меньше, и там ток мы отпускаем по
копейке с четвертью за киловатт-час, и мы считаем это тоже выгодным.
Да... Вернемся, однако, к рассказу. Моя работа заключалась в том, чтобы
наблюдать за чистотой агрегатов, за своевременной подачей масла в масляные
насосы, за работой щитов и направляющих лопаток в каналах и, наконец, за
состоянием самих каналов. Раз в декаду, в перерывы между рабочими циклами,
когда турбины не работали, я регулярно спускался по веревочной лестнице из
машинного зала в колодцы, осматривал каналы, щиты и рабочее колесо турбины.
Чтобы простучать вал и лопатки рабочего колеса, проверить сальники,
приходилось подвешивать себя на веревке в узком пространстве, которое
оставалось свободным между внешними краями лопаток и стенами колодца. Это
была самая неприятная и опасная работа. Никакие крики о помощи не будут
услышаны из этой огромной глухой ловушки, где жуткое спокойствие царит
лишь в краткие перерывы между циклами. Я всегда спешил как можно скорей
закончить эту работу и выбирался оттуда, как из могилы.
Чтобы вы вполне ясно представляли себе то, что произошло здесь со мной,
я должен объяснить вам устройство и работу этих каналов.
Под каждым генератором, стоявшим в зале, шел вертикально вниз круглый
колодец. До половины этого колодца из генератора спускался также
вертикально вал с насаженным на него в нижнем конце горизонтальным рабочим
колесом турбины с изогнутыми лопатками.
Почти у основания плотины, немного выше дна бухты, этот вертикальный
колодец встречался с горизонтальной трубой десяти метров в диаметре,
которая прорезала плотину поперек, соединяя океан с бухтой. Это был так
называемый выводящий канал. На уровне отлива со стороны океана и бухты с
наружных сторон плотины начинались еще два канала, тоже десяти метров в
диаметре каждый, и, изгибаясь вниз, шли друг другу навстречу в теле
плотины. Они сходились в середине центрального колодца как раз в том
месте, где находилось рабочее колесо турбины. Эти два канала были
питающими. Каждый из них мог запираться своим щитом, который специальный
мотор опускал и подымал в специальную камеру.
Такие же два щита находились возле выходных отверстий нижнего
выводящего канала.
Теперь представьте себе, что начинается прилив и вода в океане
поднимается.
Если опустить щит в питающем канале, который начинается со стороны
бухты и который будем называть правым питающим, а также опустить щит в
левой части выводящего канала, выходящей в океан, а остальные щиты -
поднять, то вода из океана устремится в открытый левый питающий канал,
ударит в лопатки турбины, завертит ее, пройдет по колодцу вниз и через
открытую правую часть выводящего канала и выйдет в бухту. Все турбины так
устроены, что не начнут работать, пока разность уровней воды в океане и
бухте не достигнет пятидесяти сантиметров и не получится достаточного
напора воды. Когда прилив достигает максимальной высоты и наступает время
отлива, турбины останавливают, во всех выводящих каналах поднимают вторые
щиты (со стороны океана), вода получает новые пути в бухту, и высота воды
в бухте и океане в течение двадцати пяти минут выравнивается.
С началом отлива начинается второй цикл. Поднятые ранее щиты в левом
питающем канале (со стороны океана) и в правой части выводящего в бухту
канала опускаются и запирают каналы. Выхода воде из бухты нет. Затем,
когда в океане уровень воды по сравнению с бухтой понизится на пятьдесят
сантиметров, подымается щит в правом питающем канале (со стороны бухты) и
в левой части выводящего канала (со стороны океана).
Вода из бухты хлынет через правый питающий канал, и под ее напором
турбина начнет вращаться. Пройдя через турбину, отработавшая вода ринется
в колодец и затем через левую часть выводящего канала (в сторону океана)
выйдет в океан.
Так как в океане отлив идет быстрее, чем вода выходит из бухты, то
разность уровней будет возрастать: через двадцать две минуты после пуска в
ход турбины разность уровней будет уже не пятьдесят сантиметров, а
восемьдесят пять, еще через сорок восемь минут - полтора метра. Эта
разность уровней удержится в течение двух часов пятидесяти минут, и
турбины в это время будут работать с максимальной мощностью. Затем
начнется прилив, вода начнет подыматься и разность уровней уменьшаться.
Когда она вновь достигнет пятидесяти сантиметров, останавливают турбины,
открывают все щиты и ждут, пока сравняются уровни по обе стороны плотины.
Тогда все щиты опускают, каналы заперты, уровень со стороны океана
повышается, и, когда он превысит уровень воды в бухте на пятьдесят
сантиметров, подымают щиты в левом питающем канале и правой части
выводящего канала, и цикл начинается сначала.
Я проработал на электростанции уже десять месяцев, вполне освоился с
людьми и обстановкой.
Начальник отделения Себастьян Гомец был неприятный человек - карьерист
от головы до пяток. За тантьему, за свою долю в прибылях компании он готов
был содрать с нас, рабочих, седьмую шкуру. Это, однако, не мешало ему при
встрече в свободный час угощать меня сигарами и покровительственно хлопать
по плечу: я был покорный парень, расторопный, не жаловался на нагрузку,
вообще был на хорошем счету у него, и он говорил, что из меня "выйдет
толк".
Мастер нашего отделения был странный человек, угрюмый, молчаливый,
строгий в исполнении распоряжений начальника. Но лично от себя он не любил
навязывать работу нам, рабочим, а все, что мог, делал сам.
Можно было подумать, что ему жаль было нас, до того редко он отдавал
распоряжения. Его звали только по фамилии - Андреас. Говорили, что он
будто бы австрийский немец, бывший революционер, участник венского
восстания 1934 года; говорили, что после поражения восстания он бежал и
добрался до Аргентины, где у него были брат и дядя жены. Здесь он обжился
и заботился только об одном - чтобы никто не знал о его прошлом. Что в
этих рассказах было истинного - трудно было судить, да я и не задумывался
над этим.
Жилось мне, в общем, недурно, хотя работы было много, уставал я
отчаянно и заниматься самообразованием было совершенно невозможно, и это
очень огорчало меня. Развлечений здесь никаких не было; единственное, что
развлекало нас, - это ежедневное купание в бухте.
Я был отличным пловцом и среди всего персонала считался чемпионом по
плаванию. Из воды я всегда выходил с сожалением и с нетерпением ожидал
следующего купания.
Однажды разнесся слух, что к нам завтра "внезапно" приедет председатель
компании, которой принадлежит электростанция, - англичанин какой-то, не то
лорд, не то пэр, одним словом, какая-то важная шишка.
Поднялась суматоха. Начальники отделений засуетились, мобилизовали всех
на генеральную чистку, проверку и регулировку агрегатов. Наш Гомец совсем
озверел. Он надел белоснежные перчатки, ходил по всем потаенным углам,
проводя пальцем по частям машин, и за малейшее пятнышко на перчатке
штрафовал нещадно.
На следующий день это мучение возобновилось с утра, и к полудню все
сияло и сверкало в машинном зале, генераторы пели свою монотонную, но
волнующую песнь, все были одеты в парадную одежду и с волнением ждали
властителя наших судеб. А его все не было, хотя по радио нам дали знать из
Буэнос-Айреса, что он уже давно вылетел к нам на своем геликоптере.
- Он хочет прилететь неожиданно, - бормотал возле меня Гомец, - и
ничего с пути не сообщает нам...
Я сказал Гомецу, что выйду наверх плотины и посмотрю, не виден ли
геликоптер нашего председателя. Гомец обрадовался моему предложению и даже
заторопил меня.
По внутренней лестнице я мигом взлетел наверх. Передо мной расстилался
безбрежный океан. Погода свежела. Высокие волны бились о массивную стену
плотины, взлетали лохматыми гривами кверху и падали в бессилии вниз.
Прилив еще только начинался, и разность уровней едва достигла начальных
пятидесяти сантиметров. Турбины лишь минут десять назад были пущены в ход
и работали под слабым еще напором воды.
Я смотрел на небо. Оно заволакивалось тучами и грозило штормом. Вдали
виднелись аэропланы, боровшиеся с ветром и спешившие добраться до своих
аэродромов. Но зеленого с красными кругами геликоптера председателя
компании не было видно.
Сзади послышался шум, и, обернувшись, я увидел Гомеца, который
выкатился из люка и направлялся ко мне - круглый, плотный, красный.
- Ну что, Диего, не видно геликоптера? - еще издали спросил он меня.
Я ответил, что не видно, и добавил, что председатель, возможно, совсем
не прилетит из-за надвигающегося шторма.
Гомец возразил, что геликоптер - первоклассный и что, если бы прилет
был отменен, председатель сообщил бы об этом на станцию.
Во время разговора мы смотрели на небо, и лишь случайно, опустив глаза
на покрытый барашками океан, я заметил что-то плывущее на поверхности воды
недалеко от плотины.
- Смотрите, синьор Гомец, что это плывет к нам?
Гомец посмотрел и побледнел.
- Послушай, Диего, - взволнованно сказал он, - ведь это обломок
мачты... Как он попал сюда? Как он миновал заграждения?
Ветер и волны гнали к плотине круглое бревно, которое теперь было уже
ясно видно. Оно имело в длину метра три и в толщину до тридцати-сорока
сантиметров. На обоих концах оно было схвачено железными обручами.
- Надо немедленно перехватить его, Диего! - кричал Гомец со
всевозрастающей тревогой. - Если его втянет в питающий канал, с турбиной
произойдет авария... Ну, что же ты стоишь, болван! - набросился он на
меня. - Беги за багром скорее!
Я бросился к лестнице, но отчаянный крик Гомеца догнал меня:
- Стой! Стой! Не успеешь!
Я повернулся к морю и увидел, что, действительно, не успею: бревно
покачивалось уже на расстоянии около двадцати метров от плотины, как раз
против входа в питающий канал, где виднелся все усиливающийся водоворот. Я
не знал, что делать. Гомец метался вдоль ограждающей решетки и, вытаращив
полные ужаса глаза, ломая руки, кричал:
- Санта Мария! Авария!.. Все погибнет... Вся карьера!.. В присутствии
председателя!.. Я не переживу этого!..
Он на мгновение остановился, как будто пораженный молнией, и бросился
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг