Григорий Адамов
Кораблекрушение на Ангаре
1. Сильная вода
Удар был настолько сильным и неожиданным, что никто не удержался на
месте, все повалились на палубу.
Через десять минут все было кончено: моторная лодка, получив огромную
пробоину в носовой части, погрузилась в воду. Река несла на себе, по
дрожащей лунной дорожке, около десятка человеческих голов - темных и
круглых, как арбузы, - и небольшую лодку с задранным носом - "шитик" по-
местному - с остальными пассажирами.
Еще через десять минут люди вылезли из воды и из лодки на усыпанный
галькой берег. Темной густой стеной, немного отступая от воды, тихо стояла
тайга.
Небольшая экскурсия молодежи - студентов и работников местных заводов -
сделала здесь, на берегу Ангары, не предусмотренную планом остановку.
На лужайке, у одинокой старой ели, вскоре весело постреливал искрами
огромный костер. На треноге из палок закипала вода в котелке.
Люди сидели у костра полуобнаженные и сушили одежду.
Лоцман Евсей Иванович (по старой памяти все водители мелких судов на
Ангаре назывались еще лоцманами), кряжистый старик с кругло подстриженной
седой бородой, перетаскивал из шитика на берег припасы, которые были
захвачены с мотолодки.
Профессор гидрологии Мочагин, высокий толстый человек со старомодными
круглыми очками на носу, держа у огня на распяленных руках косоворотку
(при выходе из шитика он упал в воду и искупался), гудел, обращаясь к
соседу, Жану Кларетону:
- Мы теперь в бедственном положении, и нужно назначить настоящего
начальника экспедиции...
Жан Кларетон, французский коммунист, инженер, уже немолодой, ответил с
сильным акцентом:
- Не стоит! Пошлем лодку в Новобратск, и дня через два за нами придет
катер... Евсей Иванович, - обратился он к лоцману, - сколько надо плыть в
нашей лодке до Новобратска?
Евсей Иванович сложил под елью мешок с консервами и ответил:
- Не больно пылко несет теперь, а все же завтра к вечеру шитик там
будет. Раньше бы часов за пять слетали...
- Почему такая разница? - спросил Жан Кларетон, поправляя хворост в
костре.
Но надо было, однако, решить, что делать, и разгорелся спор. Предлагали
разные проекты. Наконец согласились, что лучше всего все-таки послать
шитик в Новобратск.
Из темноты показалась группа молодежи с охапками валежника и хвороста.
Спотыкаясь и натыкаясь друг на друга, они со смехом и шутками подошли к
костру и свалили топливо в огромную кучу.
Среди общего шума послышался протест Веры. Она стояла в багровом свете
костра, стройная, небольшого роста, в коротких шароварах и легкой майке, с
голыми икрами тренированной альпинистки.
- Виктор, - громко обратилась она к молодому человеку, высокому,
плечистому, с бритой головой, - мы больше не пойдем... Пусть эти лодыри
теперь идут, - она указала на ребят, сидевших у костра.
- Правильно! - послышались крики. - Правильно!
- Гони феодалов! Очищай место у костра!
Пришедшие стали тащить сидевших, те сопротивлялись:
- Ведь хватит пока топлива! Дайте обсушиться! Потом пойдем!
Виктор, Вера и весь их отряд были неумолимы.
- Именем пятой пятилетки! - рычал Виктор среди шума, смеха, криков,
таща за шиворот тщедушного Гаврика.
...Ушли. Пришедшие уселись вокруг костра и вскоре затихли, энергично
взявшись за консервы.
Жан Кларетон опять спросил:
- Так почему же такая разница, Евсей Иванович?
- А как же? Братская плотина Ангару подняла во как! И пылкости в ней не
стало. Раньше летит, бывало, шитик через шиверы и падуны, инда дух
захватывает. Сильная была вода! А нынче на спокое, словно ребенка на руках
несет - не колыхнет.
- Девяносто метров высоты, батенька, плотина-то, - прогудел профессор
Мочагин. - Немного таких плотин во всем мире найдете. Она подпирает Ангару
на пятьсот километров, до самого Черемхова. Не только все перекаты и
пороги, по-старому, по-местному шиверы и падуны, перекрыты, а даже такие
города, как Братск, Балаганск, ушли под воду. Теперь-то Ангара - тихоня по
сравнению с тем, что было. Ведь у нее на тысячу восемьсот километров
протяжения общее падение - исток выше устья - четыреста восемьдесят
метров! Были места, где на каждый километр - тридцать-сорок сантиметров
падения. Такое было стремительное течение, что до тридцатиградусных
морозов река не замерзала.
Только пар, бывало, стоит над ней густым туманом, дымится река, в
теснинах клокочет, как кипяток.
- Очень жалею, что не удастся теперь осмотреть эту гидростанцию, -
сокрушался Жан Кларетон. - Ах, как жаль! Ведь это самая крупная установка
в мире - на два миллиона шестьсот тысяч киловатт!
- Да почему же не сможете? - спросил Виктор, поедая с аппетитом
консервы из дичи. - Куда вам так торопиться?
- Мы потеряем с этой печальной аварией не менее чем три дня, - ответил
Жан Кларетон, - а я должен как можно скорее вернуться на работу. Директор
нашей электростанции заболел, и я должен заменить его. А вы бывали на
Братской гидростанции? - обратился он к профессору Мочагину.
- Ну как же! Я работал на ее стройке. Да... Вы много потеряете, не
осмотрев ее!
Вера подбросила хвороста в костер.
- Вы знаете, - сказала она, усаживаясь на место, - когда я думаю о том,
что мы сделали с Ангарой и вокруг Ангары, у меня от восторга дрожь по телу
пробегает. Мечта первой пятилетки - я тогда была еще ребенком - стала
теперь, в пятьдесят первом году, в конце пятой пятилетки, реальностью. Я
химик, работаю на Гандюхинском металлургическом заводе. Там применяются
совершенно новые методы работы...
- Это ты про бездоменное получение железа? - спросил Веру Игнат,
коренастый парень с огромной шевелюрой. - Она мне уши прожужжала сегодня
на мотолодке об этой диковине.
- Да, - кивнула ему Вера, - и об электроплавке. Раз вся Ангара со своих
гидростанций дает ток по три-четыре десятых копейки за киловатт-час
работы, то почему не применять эту баснословно дешевую, почти даровую
электроэнергию и для электроплавки сталей вместо древнего доменного
процесса с его низким коэффициентом полезного действия?
- Еще бы не дешевая энергия! - проворчал профессор Мочагин. - Нигде в
мире не найти такого на редкость крепкого кулака, как здесь, на Ангаре:
двенадцать с лишним миллионов киловатт установленной мощности в районе
одной реки! Сколько это Днепровских гидростанций? Двадцать! Девяносто
миллионов киловатт-часов изумительно ровной отдачи в год! То есть столько
же, сколько было выработано в Североамериканских Соединенных Штатах -
тогда, когда Ангара еще только проектировалась!
- Неслыханно! Невероятно! - бормотал Жан Кларетон, задумчиво глядя на
ярко пылающий костер. - Меня много трепало по свету, я много жил и работал
в буржуазных странах и много видел там замечательного в области техники.
Но такого я не видел нигде... По какой цене отпускают отдельные ангарские
электростанции ток потребителям?
- Самая небольшая - Удинская, - ответил Мочагин, - на притоке Ангары
Уде, мощностью в триста тысяч киловатт, отпускает ток по восемь десятых
копейки за киловатт-час работы, а самые крупные: Братская - в два миллиона
шестьсот тысяч киловатт, Шаманская - в два миллиона киловатт - по две
десятых копейки за киловатт-час.
Виктор встал и потянулся:
- Спать хочется, товарищи!.. А ведь только благодаря этой дешевке мы
можем здесь, и только здесь, на Ангаре, производить искусственный каучук.
Две десятых копейки за киловатт-час работы! Киловатт-час электроработы -
это два-три восьмичасовых рабочих дня человека. Значит, выходит, что за
две десятых копейки мы получаем работу двух-трех человек в течение целого
дня!
От этих цифр может и спать расхотеться... Понятно, почему на Ангаре с
ее дешевой электроэнергией сосредоточены самые дорогие энергоемкие
производства: бездоменное получение железа и стали на электроплавке,
производство искусственного каучука, производство искусственного шелка из
еловой древесины, производство алюминия из алунита - все такие
производства, которые на дорогом топливе невыгодны.
Из темноты вынырнула белая борода, а потом и вся коренастая фигура
Евсея Ивановича. Он подошел к костру и уселся на земле возле молчаливого
человека с сухим бронзовым лицом, тонким горбатым носом и черными
вьющимися волосами.
- Ну что, Евсей Иванович? - спросил бронзоволицый человек.
- Да вот, значит, товарищ Диего, погнал я шитик-то с Егоровым и
Степановым в Новобратск. Эх, жаль, не успели захватить с мотолодки
радио... Скорее бы отсюда освободились... Еще нам не повезло, что мы на
этом берегу высадились.
На этой протоке посуда не ходит. И пароходы, и баржи, и катера - все по
главной протоке, вон за тем островом, ходят. Были бы мы на другом берегу -
живо сняли бы нас... Что это ребят-то наших не видать? Невелика штука -
хворосту набрать... Не случилось ли чего с ними? Края-то наши еще
необжитые, и медведи в тайге, бывает, пошаливают.
Костер трещал, пламя высоко взвивалось кверху. Широкие тяжелые лапы
старой ели, покрытые местами серой паутиной, отливали старой бронзой. И
все кругом было бронзовое: и полуобнаженные тела людей, и борода Евсея
Ивановича, и круглые камни на земле, и густая трава на лужайке.
Было тепло и тихо. Луна давно скрылась, и темнота сторожко стояла
кругом стеной, оттесняемая пламенем костра, точно выжидая, когда можно
будет надвинуться на кучку людей и поглотить ее.
Евсей Иванович встал, вставил два пальца в рот и пронзительно,
по-разбойничьи свистнул, так, что у всех холодок по спине прошел.
Потом он оглушительно бросил в темноту:
- Го-го-го! До-омо-о-ой!
Все прислушались. Скоро, как будто пробиваясь сквозь темноту, донеслись
далекие крики и свист.
- Идут, - сказал успокоенно Евсей Иванович, усаживаясь на место.
- А скажите, товарищ Диего, - опять обратился он к бронзоволицему
молчаливому человеку, - как это вы после такой раны живы остались? Кто это
вас так угостил?
Он показал пальцем на ярко освещенный пламенем костра глубокий и
широкий шрам на лице Диего. Шрам шел от правого виска мимо уха, вниз,
через челюсть и терялся под нею, уже на шее. Он уродовал лицо Диего, как
будто раскрывая свежее кровавое мясо его, и все избегали прямо смотреть на
эту часть его лица.
- Это давно... - глухо ответил Диего, - еще в Аргентине...
- Что же это вас - саблей или как? - простодушно допытывался Евсей
Иванович. - За революцию небось?
- Нет. Это на производстве... Но эта рана сделала меня революционером.
- Ишь ты! - покачал головой Евсей Иванович. - А по-русски говоришь
чисто, как по-родному.
Когда Евсей Иванович в разговоре переходил на "ты", это означало его
явное сочувствие и сердечность к собеседнику.
- Я уже пять лет в Советском Союзе, - сказал Диего. - Очень усердно
изучал ваш язык... и я очень полюбил его, он теперь мой родной язык.
- Да, - понимающе кивнул головой Евсей Иванович, взяв бороду в кулак, -
это ты правильно...
- Как же вы получили эту рану? - спросила Вера. Она лежала у костра на
груди, подпирая подбородок обеими руками. Ее серые большие глаза тепло и
внимательно смотрели снизу вверх на Диего, и тот не мог удержаться от
встречной улыбки.
2. Рассказ Диего
- Это было семь лет назад, - начал Диего. - Я работал тогда в Аргентине
на приливной электростанции в бухте Сен-Хозе... Вы, вероятно, слышали о
ней...
По ее образцу в прошлом году окончена постройка электростанции у нас на
Мурмане. Я там теперь и работаю...
Из чащи послышались голоса людей, треск сучьев. Возвращалась вторая
партия с топливом. Теперь его должно было хватить на весь остаток ночи.
Ребята с шумом начали рассаживаться, требовать места и еды. Вера
прикрикнула на них:
- Ну, будет вам... утихомирьтесь... Товарищ Диего рассказывает
интересную историю.
Скоро наступила тишина, прерываемая иногда лишь тихим погромыхиванием
опустошаемых консервных банок.
- Принцип работы приливных станций вам, конечно, известен... - начал
Диего.
- Известен, - подтвердил с полным ртом Гаврюшка.
- Не говори за других, - оборвала его Вера, - не все ведь энергетики,
как ты... Товарищ Диего, расскажите поподробнее об этой станции. У
большинства из нас очень смутное представление о ней.
- Мне все равно придется коснуться некоторых технических деталей, -
сказал Диего, - иначе вам трудно будет понять эту историю, которая чуть не
окончилась для меня так трагически.
Я попал на эту станцию двадцати трех лет. До того я работал на главной
электростанции в городе Розарио помощником машиниста при одной из ее
паровых турбин. По вечерам, после тяжелого десятичасового рабочего дня, я
слушал лекции в вечернем техникуме. Вопросы гидроэлектротехники меня очень
интересовали. Я собирался специализироваться в этой области, мечтал из
техникума перейти в университет и сделаться инженером-гидроэлектриком.
Вышло, однако, иначе...
Из-за возросшей конкуренции наша электростанция остановила три
агрегата. Я очутился на улице. Несколько месяцев, голодая, в безуспешных
поисках работы, я продолжал еще заниматься. Но потом пришлось расстаться и
с учебой, и со своей мечтой...
Диего замолчал, пристально глядя на огонь костра. Через минуту он опять
заговорил:
- Вы, счастливые, не знаете всего этого. Ваша молодость протекает
совсем по-другому... Да... Одним словом, скоро я очутился в Буэнос-Айресе.
Там через знакомого инженера, который знал меня как развитого и грамотного
рабочего, я попал на станцию в Сен-Хозе. Об этой станции очень много
писали в газетах, говорили, что с ее пуском Аргентина, бедная углем,
избавляется от его ввоза, делается независимой от заграницы... Это
действительно очень интересная проблема.
Приливная электростанция в бухте Сен-Хозе была запроектирована, в
общем, на принципе работы приливов и отливов. Аргентинские берега
Атлантического океана очень выгодные в отношении высоты приливной волны.
Она достигает в некоторых местах побережья двенадцати метров. Кроме того,
берег изрезан массой небольших заливов, бухт, устьями рек. Самым удобным
местом оказалась бухта Сен-Хозе площадью в семьсот восемьдесят квадратных
километров. Бухта соединяется с океаном проливом шириной около семи
километров. Минимальная высота прилива в ней составляет четыре с половиной
метра, а максимальная - весной - больше восьми метров.
Проект станции был разработан еще в 1929 году комиссией инженеров,
назначенной аргентинским правительством, которое искало способы сократить
импорт дорогого угля. Небольшая опытная станция на тысячу киловатт,
построенная в соседней бухте Десеадо, подтвердила правильность проекта. Но
вскоре наступил самый разрушительный в истории экономический кризис.
Капиталистам и правительствам капиталистических стран было уже не до
новых строек, тем более таких гигантских. Проект оставался нереализованным.
К этому времени кризис немного смягчился, и к проекту вернулись. Но
обанкротившееся правительство не смогло взять в свои руки постройку
станции и решило передать ее частным лицам. Различные группы капиталистов
- и свои, и английские, и американские - стремились захватить себе эту
лакомую концессию. Обманы, подлоги, взятки и подкупы чиновников, ученых
экспертов, министров, газет, кража документов, угрозы и даже убийства -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг