ко мне:
- Диего, ты еще можешь спасти!.. Прыгай в воду! Отведи бревно! Ты
чемпион! Тебе ничего не стоит!
Он тащил меня к ограде, подталкивал, умолял, грозил. В первое мгновение
я совершенно растерялся, но взгляд, брошенный на море, мысль о водовороте,
о канале, о бешено вращающемся турбинном колесе подняли меня на дыбы. Я
вырывался, упирался, кричал:
- Вы с ума сошли! Я не желаю умирать ради вашей карьеры! Оставьте меня!
Между нами завязалась борьба почти у края плотины, у ее низкой ограды.
Гомец тянул меня с невероятной силой и хрипло лаял мне в лицо:
- Ты же отлично плаваешь, Диего! Ты получишь сто пезо! Сто пезо, Диего,
за пятиминутное купание! И мою вечную благодарность!
Он был сильнее меня. Он прижал меня к решетке. Резким движением я
вырвал руки из его цепких клешней, но не рассчитал это движение.
Я споткнулся о решетку и с криком перевернувшись в воздухе, полетел в
океан.
Последнее, что я успел заметить на плотине - это взволнованную рожу
Гомеца и голову Андреаса, показавшегося из лестничного люка и с искаженным
от ужаса лицом глядевшего в нашу сторону.
Я упал с высоты восьми метров и, инстинктивно приняв во время падения
необходимое положение, быстро вынырнул на поверхность. Перед падением мы
стояли на плотине не прямо над отверстием канала, а несколько в стороне.
Это спасло меня в первое мгновение. Но свирепо бившиеся у плотины волны
беспрерывно накрывали меня, оглушали и ослепляли.
Я потерял ориентировку и не мог представить себе, где именно находится
отверстие канала.
Я сделал несколько взмахов руками вдоль плотины и с ужасом вдруг
почувствовал, что меня тянет вниз непреодолимая сила.
Я отчаянно закричал и погрузился с головой в воду. Моя нога уперлась в
плотину. Я с силой оттолкнулся от нее вверх и опять вынырнул на
поверхность.
Я видел наверху растерянное лицо Гомеца и в двух метрах от себя
злосчастное бревно. Оно тоже уже испытывало влияние водоворота и
беспрерывно клевало одним своим концом.
В то мгновение, которое я пробыл на поверхности, с безумной быстротой
промелькнули в голове обрывки мыслей: я понял, что сопротивляться
бесполезно - меня все равно тянет, я погиб, единственное - идти за
потоком... в канал, проскользнуть между колесом турбины и стенкой
канала... где я работал подвешенным на веревке... один шанс на сто...
потом вниз в колодец и через выводящий канал в бухту... один на тысячу...
Бревно!.. Нужно успеть раньше, чем бревно... Оно измолотит меня... Вперед!
Я сделал глубокий вдох и, сложив над головой руки, нырнул за потоком.
Я никогда потом не был в состоянии понять, как я мог решиться на это. Я
и теперь цепенею при одном воспоминании об этой минуте... В сущности, мне
ничего другого не оставалось делать. Я все равно уже уходил под воду.
Меня понесло, как пушечное ядро. Но я успел два-три раза изо всех сил
загрести руками, стремясь на дно канала. Это мне удалось, и я
почувствовал, как ожегся грудью и животом, пролетев по дну канала, как
будто над огнем. В следующую секунду я почувствовал страшный удар в бок и
голову, сознание потухло и мрак поглотил меня.
Очнулся я в больнице. Как мне потом рассказывали, я почти целый месяц
пролежал без сознания, между жизнью и смертью. Я узнал, что жизнь спас мне
Андреас - мастер нашего отделения.
Он появился из люка на плотине, желая сообщить Гомецу, что председатель
прибыл уже на своем авто.
Когда Андреас увидел мое падение в море и услышал мой отчаянный крик,
он понял, что я попал в водоворот. Он бросился стремглав, с неожиданной
для его лет быстротой вниз в зал, к генератору, и резко остановил турбину.
Вероятно, он все-таки не успел бы это сделать вовремя, если бы я не
выиграл несколько секунд, вынырнув вторично на поверхность. Но остановка
турбины произошла все-таки вовремя, я ударился боком об угол канала и
головой об одну из лопаток рабочего колеса, но они не искромсали меня, как
мясорубка.
Однако для турбины это не прошло бесследно: у нее лопнул вертикальный
вал, и она выбыла из строя.
Могло быть хуже, если бы прилив был уже в разгаре и турбина успела бы
развить полный ход и достичь максимального числа оборотов. Тогда от резкой
остановки она могла бы разлететься на куски, и в этом случае я все равно
погиб бы.
Из выводящей трубы меня далеко выбросило в бухту. Оттуда меня сейчас же
извлекли.
Старика Андреаса на другой же день выгнали из электростанции, как
виновника аварии. Еще через день он исчез со своей семьей, и больше я его
никогда уже не встречал, хотя искал этой встречи всюду и всегда.
Гомеца перевели на другую станцию. Я вышел из больницы с этим шрамом на
лице, без двух ребер и с огромными шрамами на животе и груди.
Я вышел из больницы другим человеком. Я много передумал, пока лежал
спеленутым, как ребенок, на больничной койке. Я много понял, но еще больше
почувствовал.
Я понял, что в глазах этих председателей акционерных компаний и их
прислужников, вроде Гомеца, пролетарий не человек. Он раб, он машина, он
вещь.
Как смел Гомец предложить мне сто пезо за мою жизнь? А Андреас? Ведь
они выбросили его за то, что он пожертвовал машиной ради человека!
Я вышел из больницы, едва оправившись, шатаясь еще от слабости.
Конечно, мое место на электростанции давно уже было занято другим.
Я получил свои гроши и уехал в Буэнос-Айрес. Там я не скоро получил
работу, но зато очень скоро вошел в коммунистическую партию.
Она была в подполье, ее загнало туда полуфашистское правительство
генералов и банкиров. Но в первых же баррикадных боях, которыми окончилась
знаменитая буэнос-айресовская стачка докеров, мой боевой отряд из порта де
ля Бока доставил много хлопот фашистским генералам. Баррикады де ля Бока
они будут долго помнить!
После подавления стачки мне пришлось бежать из Аргентины. И вот я
здесь, на второй моей родине.
И здесь я стал тем, чем никогда не смог бы стать в мире капитализма: я
стал человеком, а не бунтующим рабом. Я осуществил наконец свою мечту и
стал инженером-гидроэнергетиком...
Диего умолк, и долго вместе с ним молчали у затухающего костра
шестнадцать человек, слушавших рассказ из мира, который стал им почти
понятным.
Лишь один Евсей Иванович, вздохнув и сжав в кулак седую бороду, сказал:
- Да, браток... жизнь была, я тебе скажу...
3. Электростанция на морозе
Утро было туманное и зябкое, как это нередко бывает даже в июле на Ангаре.
Люди спали у потухшего костра с посиневшими от предутреннего холода
лицами.
Во сне они ежились, скрючивались, свертывались в клубок. Хотелось
спать, но сырой холод не давал лежать.
Первым встал Евсей Иванович и немедленно захлопотал. Стараясь не
шуметь, он из остатков хвороста разжег костер, сбегал к реке за водой и
повесил над огнем котелок.
Небо розовело все сильнее, туман стал редеть, а когда показалось
солнце, он и совсем рассеялся. С солнцем все проснулись, и лагерь зажил
шумной, хлопотливой жизнью.
После завтрака разбились на партии: одна должна была таскать хворост,
другая пошла в тайгу за ягодами и грибами. Евсей Иванович остался
сторожить лагерь.
Солнце взбиралось все выше, разгоралось, в чаще делалось душно. К
полудню обе партии кончили работу: натаскали высокую кучу хвороста,
набрали грибов, ягод - почти одна брусника с черникой - да еще кедровых
орехов.
Вернулись в лагерь усталые, в испарине. Искупались в Ангаре. Несмотря
на жаркие дни, вода в реке как всегда была холодная, жгучая. Едва
окунувшись, выскакивали стремглав из воды. Даже Вера и Виктор поплавали
минуту-другую и не выдержали - бросились к берегу.
А на берегу - жара. Лежали, истомленные, под елью.
Жан Кларетон чистил грибы и изнывал:
- За три года, которые я провел на севере, я совсем отвык переносить
жару. Вот мученье!
- Это еще благодать, милой товарищ, - сказал Евсей Иванович, строгая
колышек, - этот год гнуса нет, неурожай на него. Был бы гнус, живым бы не
выбрался отсюда.
- В прошлом году, - отозвалась Вера, - я была на Илиме-реке с
экспедицией по разведке железорудных месторождений. Трущобы там
непроходимые... Вот натерпелись! Гнус тучами стоял над нами, непрерывный
звон в ушах сводил с ума. Мы были искусаны до крови - ни сетки, ни одежда
не помогали, а сетки до того были забиты, что сквозь них ничего не было
видно. Наши две лошади, с кровавыми язвами на спинах и животах, были
сплошь покрыты этими кровопийцами. Бедные животные наконец взбесились,
стали ложиться на спину, тереться о стволы деревьев, перебили и переломали
все наше снаряжение. Одна через два дня издохла, а другая сбежала. С
трудом мы сумели выбраться к реке, экспедиция была сорвана.
- Мошкары и у нас в Игарке достаточно, - сказал Жан Кларетон, - но зато
лето более прохладное, более бодрое, чем здесь... А главное - зима...
Самое лучшее, по-моему, время года в Арктике.
- Вот нашли сезон! - рассмеялся Виктор.
Вместе с Верой, Игнатом, Гавриком и другими ребятами они рвали кругом
траву для подстилки на ночь. Намятые прошлой ночью на камнях бока ныли у
них до сих пор.
- Поживите с годок в Арктике, и вы полюбите ее своеобразную прелесть, -
возразил Жан Кларетон, выбирая из кучки грибы покрупнее и покрепче. - Я
вот там уже три года. Когда, случается, уезжаю оттуда, положительно тоскую
по ней. Кроме того, зима в Арктике теперь не гиблый, мертвый сезон, как
раньше, когда все в ней погружалось в спячку, в безделье.
В Игарке, например, жизнь кипит зимой, как во всяком другом
индустриальном центре Союза. Работают лесопильные и деревообрабатывающие
заводы, карандашные фабрики на туруханском графите, мясоконсервные заводы,
судостроительные верфи, судоремонтные мастерские. Наша электростанция,
например, только зимой и работает. Правда, эта непрерывная арктическая
ночь под конец надоедает, и предвесенние метели часто парализуют жизнь...
А иногда эти метели таких бед натворят...
Жан Кларетон покачал головой, медленно снимая шкурку с красной головки
крепкотелого подосинника.
- Вы, наверное, что-нибудь особенное вспомнили из этих бед? - спросила
Вера.
- Да, - ответил Кларетон, - кое-что вспомнил - и меня при этом поразила
маленькая аналогия со случаем с товарищем Диего... Аналогия и вместе с тем
- какой большой контраст!.. Да... - продолжал Кларетон, покачивая в
задумчивости головой и принимаясь за новый гриб, - какая разница в
поведении при почти одинаковых обстоятельствах!..
- А вы перестаньте нас интриговать и лучше расскажите об этих
контрастах и аналогиях, - попросил Виктор.
- Долго рассказывать, да и по-русски говорю я еще не совсем свободно...
- Времени у нас хватит, - возразила Вера, - а насчет языка, не
напрашивайтесь на комплименты...
- Ну тогда пеняйте на себя, - рассмеялся Жан Кларетон. - Времени у нас
предостаточно, надо его как-нибудь скоротать... Так вот, слушайте, если
есть охота.
- Дело было прошлой зимой, - начал Жан Кларетон. - Наша электростанция
стоит на острове Диксон на берегу Карского моря. Станция немаленькая, на
150 тысяч лошадиных сил, при этом довольно оригинальная, работать она
может только зимой, когда морозы не меньше 18° по Цельсию. Вместо топлива
служит вода из-под льда, а турбины вертит пар - не водяной, а пар бутана -
жидкого углеводорода...
- Все вверх ногами! - удивленно пробормотал Игнат, взлохмачивая свою
пышную шевелюру.
Он имел право откровенно и честно сознаваться, если не понимал
чего-нибудь в технических вопросах: ему это прощалось, так как он был
музыкантом, студентом Иркутской консерватории по классу скрипки.
- Что за чепуха! Ледяная вода отапливает... Вы не смеетесь?.. - Он
недоверчиво посмотрел на Кларетона.
- Ну, что вы! - улыбнулся Кларетон. - В этом и смысл, и все огромное
значение этих оригинальных электростанции для арктических областей.
Арктические области почти лишены минерального топлива. А если это
топливо и скрыто в их недрах, то, чтобы добыть его, нужно произвести массу
затрат: заложить шахты в вечной мерзлоте, доставить много машин и
оборудования, завезти в этот район много людей, продуктов, товаров,
построить жилища, больницы, школы, телеграф, склады, провести железную
дорогу и так далее, и так далее - одним словом, надо заселить район.
Наша электростанция стоит на берегу моря. Ее обслуживают всего лишь
двадцать два человека. Она работает непрерывно, пока стоят морозы,
вырабатывает электроэнергию и снабжает ею весь свой огромный район. Она
дает и свет, и тепло, и двигательную энергию, при помощи которых работают
предприятия Игарки, медные, цинковые рудники на острове Диксон, добывается
железная руда на полуострове Таймыр. Без нашего электротепла нельзя было
бы вскрыть скованную вечной мерзлотой почву нашего района, нельзя было бы
добраться до всех этих сокровищ.
Мы живем на нашей электростанции очень уединенно. Недалеко от нас
находится знаменитая Диксоновская радиостанция, там же и порт, который
летом очень оживлен: приходят морские гиганты из Архангельска, Мурманска,
Ленинграда, Западной Европы, полные грузов для Игарки и всего бассейна
Нижнего Енисея.
Здесь же они останавливаются и догружаются перед тем, как начать свой
обратный путь от Игарки в Европу.
На нашей станции почти все процессы автоматизированы, однако работы для
каждого из нас достаточно.
- А вы там на какой работе, товарищ Кларетон? - спросил Игнат.
- Главным инженером и заместителем директора электростанции, -
последовал ответ. - Так вот, видите ли, какая у нас произошла история...
Среди персонала станции работала у нас тогда лаборантка Женя Ляпунова,
тунгуска, молодая девушка, лет двадцати двух. Несмотря на свою молодость,
она успела, еще будучи студенткой, участвовать в нескольких экспедициях:
на Таймыр и в двух океанографических. Девушка она была удивительно
жизнерадостная, заразительно веселая, но на работе - зверь: бывало,
займется исследованием какой-нибудь новой интересной реакции бутана или
холодильного гидрата и не выходит из лаборатории по двенадцати-пятнадцати
часов кряду. По существу, она, конечно, была права: от ее зоркости,
внимательности и добросовестности зависело многое в работе нашей
электростанции. Ведь, в сущности, электростанция-то наша не тепловая и не
гидравлическая, а именно химическая.
И еще у нас был там в это время монтер, подводник, ледовик - Корней
Бойцов.
Почти все внешние сооружения были в его ведении: и ледовые каналы для
охлаждения соляного раствора, и транспортеры, и подводящая воду труба.
Жан Кларетон остановился, увидев выражение лица Игната, явно ничего не
понимавшего. Да и остальные ребята, как это видно было по их лицам, не
намного больше понимали, хотя слушали они очень внимательно, даже с
известным напряжением.
- Да... - протянул он, проводя рукой по волосам, - действительно трудно
будет понять всю эту историю, если не объяснить, хотя бы кратко, сущность
рабочего процесса на электростанции.
- Ну да, - улыбнулась Вера, - уверяю вас, это будет так же интересно,
как и история Жени Ляпуновой и Корнея Бойцова.
- Хорошо! - решительно заявил, усаживаясь поудобней, Жан Кларетон. -
Так вот, как у нас дело обстоит. На нашей электростанции каждый генератор,
вырабатывающий электрический ток, вращается, как и всюду на
электростанциях, от своей турбины. Турбину же, как и всякую паровую
турбину, вращает струя пара, бьющая в многочисленные лопатки, которые
насажены на внешнюю окружность рабочего колеса турбины. Но мы отказались
пользоваться обычным водяным паром. Как я уже говорил, для этого нужно
много минерального топлива, которое в Арктике трудно достать и которым
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг