талант вовсе, а лишь ремесленничество, не одухотворенное болью за делаемое
и сделанное, ибо только боль, только душевная беззащитность, я бы сказал -
обнаженность, движет мастерством, а вы, Алевтина Олеговна - опять не
спорьте со мной! - мастер. Если хотите, от бога. Если хотите, от земли.
Тут молодой человек вскочил, пронесся мимо вконец ошарашенной потоком
непонятных фраз Алевтины Олеговны, исчез из комнаты, в мгновенье ока
возник вновь, сел и буднично сообщил:
- Борщ я выключил, он сварен.
- Но позвольте... - начала было Алевтина Олеговна, пытаясь выплыть на
поверхность из теплого, затягивающего омута слов, пытаясь обрести себя -
серьезную, умную и рациональную учительницу химии, а не какую-нибудь дуру
с обнаженной душой. С обнаженной - фи!..
Но молодой человек не дал ей выплыть.
- Не позволю, не просите. Вы - мастер, и этим все сказано. Я о том
знаю, мои коллеги знают, коллеги моих коллег знают, а об остальных и речи
нет.
- Какой мастер? О чем вы? - барахталась несчастная Алевтина Олеговна.
- Настоящий, - скучновато сказал молодой человек, сам, видать,
утомившийся от лишних слов. Разве конкретность непременна? Мастер есть
мастер. Это категория физическая, а не социальная. Если хотите, состояние
материи.
- А материя - это я? - Даже в своей пугающей ошарашенности Алевтина
Олеговна не потеряла, оказывается, учительской способности легко
иронизировать. Вроде над собой, но на самом деле над оппонентом. - Вы,
молодой человек, простите, не знаю имени, тоже мастер. Зубы
заговаривать...
- Грубо, - сказал молодой человек. - Грубо и не женственно. Не
ожидал... Хотя вы же химик, представительница точной науки! Прекрасно,
конкретизируем сказанное!.. Вы могли бы украсить собой любой Дом моделей -
раз. Вы могли бы стать гордостью общественного питания - два. Вы прекрасно
воспитали сына - значит, в вас не умер Песталоцци - три. И поэтому вы -
замечательный школьный преподаватель химии, хотя вот уже двадцать с лишним
лет не хотите себе в том сознаться.
- Я плохой преподаватель, - возразила Алевтина Олеговна. - Мне скучно.
Отметим: с тремя первыми компонентами она спорить не стала.
А молодой человек и четвертому подтверждение нашел.
- Виноваты не вы, виновата школьная программа. Вот она-то скучна, суха
и бездуховна. Но саму-то науку химию вы любили! Вы были первой на курсе!
Вы окончили педагогический с красным дипломом! Вы преотлично
ориентируетесь во всяких там кислотах, солях и щелочах, вы можете из них
чудеса творить!.. - Тут молодой человек проворно соскочил со стула, стал
на одно колено перед талантливым химиком Алевтиной Олеговной. - Сотворите
чудо! Только одно! Но такое... - не договорил, зажмурился, представил себе
ожидаемое чудо.
- Скорее встаньте, - испугалась Алевтина Олеговна. Все-таки ей уже
исполнилось сорок пять, и такие порывы со стороны двадцатилетнего
_мальчика_ казались ей неприличными. - Встаньте и сядьте... Что вы
придумали? Что за чудо? Поймите: я не фокусник.
Заинтересовалась, заинтересовалась серьезная Алевтина Олеговна, а ее
последняя реплика - не более чем отвлекающий маневр, защитный ложный
выпад, на который молодой человек, конечно же, не обратил внимания.
- Нужен дым, - деловито сообщил он. - Много дыма.
- Какой дым? - удивилась Алевтина Олеговна. И надо сказать, чуть-чуть
огорчилась, потому что в тайных глубинах души готовилась к иному _чуду_.
- Обыкновенный. Типа тумана. Смешайте там что-нибудь химическое,
взболтайте, нагрейте - вам лучше знать. В цирке такой туман запросто
делают.
- Вот что, молодой человек, - сердито и не без горечи заявила Алевтина
Олеговна, вставая во все свои сто шестьдесят три сантиметра, - обратитесь
в цирк. Там вам помогут.
- Не смогу. Во всем нашем доме нет ни одного циркового. А вы есть. И я
пришел к вам, потому что вы - одна из тех немногих, на кого я могу
рассчитывать сразу, без подготовки. Я ведь не случайно сказал о вашей
душе...
- При чем здесь моя душа?
- При том... - молодой человек тоже поднялся и осторожно взял Алевтину
Олеговну за руку. - Рано утром вы придете в школу, - он говорил монотонно,
глядя прямо в глаза Алевтине Олеговне, - вы придете в школу, когда там не
будет никого: ни учителей, ни учеников. Вы откроете свой кабинет, возьмете
все необходимое, вы начнете свой главный опыт, самый главный в жизни.
Пусть ваш туман выплывет в окна и двери, пусть он заполнит двор, пусть он
вползет в подъезды, заберется во все квартиры, повиснет над спящими
людьми. Вы сделаете. Вы сможете...
У Алевтины Олеговны бешено и страшно кружилась голова. Лицо молодого
человека нерезко качалось перед ней, как будто она уже сотворила туман,
чудеса начались с ее собственной квартиры.
- Но зачем?.. - только и смогла выговорить.
- Потом поймете, - сказал молодой человек. Взмахнул рукой, и туман
вроде рассеялся, голова почти перестала кружиться. - Все, Алевтина
Олеговна, сеанс окончен. Жду вас у подъезда ровно в пять утра, - и
молниеносно ретировался в прихожую, крикнув на прощание: - Мужу ни слова!
Хлопнула входная дверь. Алевтина Олеговна как стояла, так и стояла -
этакой скифской каменной бабой. Глянула на письменный стол с тетрадками,
потом - на обеденный с недошитым платьем. Медленно-медленно, будто в
полусне, пошла в кухню - к газовой плите. А молодой человек, оказывается,
не соврал: борщ и впрямь был готов.
Когда пресловутый молодой человек проходил по двору, старик Коновалов
по-хозяйски принимал уже пятую машину с кирпичом. Хорошо ему было,
радостно, будто вернулись счастливые деньки, когда он, солидный и
авторитетный, командовал своей автоколонной, в которой, кстати, и "КамАЗы"
тоже наличествовали. И тетрадка, кстати, пригодилась: Коновалов в ней
ездки записывал.
- Осаживай, осаживай! - кричал он шоферу. - Ближе, ближе... Сыпь!
И очередная кирпичная гора выросла на аккуратном газоне, заметно уродуя
его девственно-зеленый, ухоженный вид.
Коновалов увидел парня, споро подбежал к нему - именно _подбежал_! - и
торопливо спросил:
- Путевки шоферам подписывать?
- А как положено? - поинтересовался парень.
- Положено подписывать. И ездки считать. Они же сдельно работают...
- Подписывай, Пал Сергеич, - разрешил парень. - И считай. Но чтоб комар
носа не подточил.
- Понимаю, не впервой, - и помчался к "КамАЗу", откуда выглядывал
шофер, тоже на удивление юный работник.
А парень дальше пошел.
Исторический профессор Андрей Андреевич Топорин в текущий момент читал
лекцию студентам истфака, увлекательно рассказывал любознательным
студиозам о Смутном времени, крушил Шуйского и с одобрением отзывался о
Годунове.
- У меня вопрос, профессор, - поднялся с места один из будущих столпов
исторической науки.
- Валяйте, юноша, - поощрил его Топорин, любящий каверзные вопросы
студентов и умеющий легко парировать их.
- Имеем ли мы право термин "Смутное время" толковать в ином смысле? То
есть не от слова "смута" - в применении к борьбе за престол, и только к
ней, а как нечто неясное, непонятное, до сих пор толком не объяснимое?
- Термин-то однозначен, - усмехнулся Топорин, прохаживаясь перед рядами
столов, - термин незыблем, как своего рода опознавательный знак его
величества Истории. Но вот понятие... Обложившись словами-знаками, мы
зачастую забываем исконные значения этих слов. Да, смутный - мятежный,
каковым, собственно, и был доромановский период на Руси. Но вы правы,
юноша: смутный - значит зыбкий, нерезкий, неясный. Если хотите,
непонятный... Но тогда взглянем пошире: а что в истории человечества
предельно ясно? Факты, голые факты. Был царь. Был раб. Был друг и был
враг. Была война, которая продолжалась с такого-то года по такой-то. И
прочее - в том же духе. А каков был этот царь? А что думал раб? И был ли
друг другом, а враг врагом?.. Это уже область домыслов, а она, юноша,
всегда смутна. Человеческие отношения и сегодня для нас самих полны
смутности. Я уже не говорю о родной планетке - о любой семье такое сказать
можно. Сму-та... - поднял палец к небу, будто изрек нечто исторически
важное. Спохватился. - Но все это софизм и демагогия. История - наука
точная и по возможности опирается на те самые голые факты, которые мы с
вами обязаны одеть в строгие одежды не домыслов, но выводов. Мы,
историки... - тут он вгляделся в задавшего вопрос студента - коротко
стриженного блондина в белой спортивной куртке. - А вы, собственно,
откуда, юноша? Что-то я вас не припомню...
- А я, собственно, с параллельного курса, - скромно ответил юноша. - Я,
собственно, не историк даже, а скорей социолог-философ. Меня привлекла к
вам гремящая слава о ваших лекциях.
- Ну, н-ну, полегче, - строго сказал Топорин, хотя упоминание о славе
сладко польстило профессорскому самолюбию. - Мы с вами не на светском
рауте, поберегите комплименты для женского пола... Ладно, бездельники, на
сегодня закончим, - подхватил "дипломат"-чемоданчик и пошел к двери. Легко
пошел, _спортивно_, ничем не напоминая старика Коновалова, который, как мы
помним, был его ровесником. Но - теннис трижды в неделю, но -
сорокаминутная зарядка плюс холодный душ по утрам, но - строгий режим
питания, и вот вам наглядный результат: Коновалов - дряхлый
старичок-боровичок, а профессор Топорин - пожилой спортсмен, еще
привлекательный для не слишком молодых дам типа... кого?.. Ну, к примеру,
типа Алевтины Олеговны.
И студенты споро потянулись на перемену. И философ-социолог тоже влился
в разномастную толпу сверстников.
Давайте не станем гадать: был ли вышеупомянутый любознательный студент
нашим знакомцем из опять же вышеописанного двора. Давайте не станем
обращать внимания на явное совпадение примет: цвет волос, куртка, джинсы,
возраст, наконец... История, как утверждал знаменитый профессор Топорин,
должна опираться на голые факты.
А они таковы. Старик Коновалов запарился. Даже новые ноги гудели
по-старому. Хотелось есть. А машины шли и шли, красные кирпичные курганы
равномерно вздымались вдоль всего двора, старику Коновалову до чертиков
надоело давать любопытным жильцам туманные объяснения по поводу массового
завоза дефицитных стройматериалов. И ладно бы жильцы, а то сам домоуправ,
строгий начальник, подскочил: что? зачем? кто распорядился? Старик
Коновалов отговорился: мол, указание свыше, мол, в райисполкоме решили,
мол, будут возводить детский городок, спортплощадку, бильярдный зал. Но
домоуправ не поверил, помчался звонить в райисполком, но до сих пор не
вернулся. Либо не дозвонился, либо что-то ему там путное сообщили, либо
другие важные дела отвлекли.
Парень в куртке подошел к усталому старику.
- Пора шабашить, отец.
- А кирпич? - сознательная душа Коновалова воспротивилась неплановому
окончанию работ.
- Без тебя справятся. Да и осталось-то с гулькин нос. Пойди перекуси.
Есть что в холодильнике?
- Как не быть. Слушай, а может, вместе?.. Суп есть куриный, курицу
прижарим...
- Спасибо, отец, я не голоден... - парень ласково обнял старика,
прижался щекой к щеке, пошептал на ухо: - А после обеда поспи. Подольше
поспи, ночь предстоит трудная, рабочая ночка, - отстранился, весело
засмеялся. - Не заснешь, думаешь? Заснешь как миленький. И сон тебе
обещаю. Цветной и широкоформатный, как в кино.
Ирку Пахомову начальница с обеда отпустила. Ирка купила в "Гастрономе"
четыре пакета шестипроцентного молока, завернула в аптеку за горчичниками
и явилась домой - кормить и лечить больного супруга. Больной супруг спал,
свернувшись калачиком, дышал ровно, во сне не кашлял. Ирка попробовала
губами лоб мужа, слегка удивилась: холодным лоб оказался.
Позвала тихонько:
- Сеня, проснись.
Сенька что-то проворчал неразборчиво, перевернулся на другой бок, сбил
одеяло, выпростав из-под него худые волосатые ноги. Ирка одеяло поправила,
легко погладила мужа по взъерошенному затылку, решила не будить. Больной
спит - здоровье приходит. Эту несложную истину Ирка еще от бабушки знала,
свято в нее верила. Сенька зря сомневался: Ирка любила его и по-бабьи
жалела, до боли в сердце иной раз жалела, до пугающего холодка в животе, и
уж конечно, не собиралась навеки бросать, уезжать с Наденькой в теплый
Таганрог, к старикам родителям. А что пьет - так ведь мно-о-го меньше
теперь, с прежним временем не сравнишь, а зато когда трезвый - лучше мужа
и не надо: и ласковый, и работящий, и добрый. И еще - очень нравилось Ирке
- виноватый-виноватый...
Издавна в России считалось: жалеет - значит любит. О том, кстати,
заявила в известной песне хорошая народная певица Людмила Зыкина.
А между тем время к трем подбиралось, пустой с утра двор стал куда
многолюднее. Как отмечалось выше - да простится автору столь казенный
оборот! - "проблема кирпича" сильно волновала жильцов, вечно ожидающих от
местных властей разных сомнительных каверз. То горячее водоснабжение
посреди лета поставят "на профилактический ремонт", то продовольственный
магазин - "на капитальный", то затеют покраску дома в веселые колера, и
они, эти колера, логично оказываются на одежде, на обуви, и, как
следствие, на полу в квартирах. Веселья мало.
А тут - столько кирпича сразу!..
Старика Коновалова раскусили быстро: примазался пенсионер к
_мероприятию_, мается от безделья, занять себя хочет. Пусть его. Но
домоуправ-то, домовой - он все знать должен!.. Рванули к домоуправлению, а
там - замок. И лаконичная табличка, писанная на пишмашинке: "Все ушли на
овощную базу".
Кое-кто, конечно, в райисполком позвонил - но и там о предполагаемом
строительстве ничего не слыхали. Правда, обещали подъехать, разобраться.
И тогда по двору пополз слух о неких парнях в белых куртках, которые-то
и заварили подозрительную кашу. То ли они из РайАПУ, то ли из
Промстройглавка, то ли из Соцбытремхоза. Где истина - кто откроет?..
А один юный пионер голословно утверждал, что рано утром на Москве-реке,
в районе карандашной фабрики приземлилась небольшая летающая тарелка, из
которой высадился боевой отряд инопланетян в белых форменных куртках и с
походными бластерами в руках. Но заявление пионера никто всерьез не
принял, потому что ранним утром пионер спал без задних ног, начитавшись на
ночь вредной фантастики.
Но тут старик Коновалов, умаявшись руководить, ушел домой, грузовики с
кирпичом во двор больше не заезжали, и жильцы мало-помалу успокоились,
разошлись по отдельным квартирам. Известная закономерность: гражданская
активность жильца прямо пропорциональна кинетике общественных
неприятностей. Если возможная неприятность _потенциальна_, то есть ее
развитие заторможено и _впрямую_ жильцу не угрожает, то он, жилец,
успокаивается и выжидает. Иными словами, активность превращается в свою
противоположность.
В этом, кстати, причина многих наших бед. Надо душить неприятность в
зародыше, а не ждать, пока она, спеленькая, свалится тебе на голову.
Именно в силу означенной закономерности парень в белой куртке, никем не
замеченный, встретился в три часа с Павликом Топориным. А может, потому
его не заметили, что он, хитрюга, снял куртку, остался в майке, а куртку
свернул и под мышку устроил. Маскировка.
Но у парня, похоже, было другое объяснение.
- Парит, - поделился он метеорологическим наблюдением, садясь на
скамейку рядом с Павликом. - Как бы грозы не было.
- А и будет, что страшного? - беспечно спросил Павлик.
- Гроза - это шум. А мне нужна тишина.
- Мертвая? - Павлик был в меру ироничен. Но парень иронии не уловил или
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг