двенадцатого, а без пяти час. Не час ночи, а час дня.
Часы действительно шли назад.
- Но это же перестройка всего механизма. Без инструментов!
- По-видимому.
- И зачем это ему? - удивилась Сузи.
- Ставит опыты, крошка. Он тоже экспериментатор, как и ты.
- Интересно, какой опыт поставим мы.
- По трафарету Мопассана. На стол - молоко, воду и хлеб. Прикроем
салфеткой и посмотрим наутро, что он или оно отведает.
Так и сделали. Поставили молоко в фаянсовом молочнике, воду в графине с
пробкой и булку на тарелке, аккуратно прикрыв ее салфеткой. Подождали
чудес, но чудес не было - все оставалось на своих местах, ничто не
двигалось, не исчезало и не гасло. В двенадцать легли спать - мы с Вэлом в
столовой, Сузи в кабинете на плюшевом диванчике у открытой к нам двери:
ядерная физика не спасала ее от страха перед дедовскими поверьями.
Меня разбудил тоненький дребезжащий звук. Я вскочил и сел на постели.
Вэл тоже поднялся на локте.
- Ты слышал? - спросил он.
- Телефон?
- Это не телефон. Это треснул графин на столе.
Я встал, включил свет. Тотчас же в комнату заглянула Сузи в пижаме.
- Что случилось, мальчики?
Я молча кивнул на стол. Молоко в молочнике вспенилось и убежало, залив
стол и ковер под столом. А вода смерзлась в кусок льда, раздавивший стенки
графина. Звон треснувшего стекла на столе и разбудил нас. Только булка под
салфеткой лежала нетронутой.
Вэл коснулся пальцем молочной лужицы.
- Теплая, - сказал он. - Должно быть, молоко вскипело и ушло.
- Как - вскипело? Само собой?
Вэл покрутил пальцем у лба.
- Нет, его предварительно поставили на плиту, а графин - в морозильник.
- Интересно, - сказал я, игнорируя насмешку.
- С хлебом, вероятно, еще интереснее.
Вэл снял салфетку и взял булку.
- Она же совсем целая! - удивилась Сузи.
- Только стала тяжелее раз в десять. - Вэл подбросил булку, и она упала
на стол с грохотом утюга. - Чистый металл, вернее, сплав, оформленный в
виде булки.
Мы молча смотрели друг на друга. Опыт поставлен, но неизвестное не
найдено. Мы могли сотни раз спрашивать друг друга: кто, когда, как и
зачем, но ответа ни у кого не было.
- Что же дальше? - спросил я.
- Присутствие "невидимки" бесспорно, - ответил Вэл, подумав. - Действия
его очевидны, но непонятны. Что дальше? Продолжать опыты. И ждать.
- А ты уверен, что это мыслящее существо?
- Я уверен только в одном. Это не человек, не уэллсовский "невидимка".
И не подобный нашему разум. Но разум. Во всех его, казалось бы, алогичных
проявлениях своя логика - стремление понять мир окружающих нас вещей,
материальных форм, твердых, жидких, газообразных, органических и не
органических. Думаю, что он не враждебен жизни. Земной жизни. Может быть,
это и поспешное заявление, но в действиях его я не вижу вреда. Свечи
гаснут, но не ломаются, лампочки зажигаются, но не перегорают, бюст
Шекспира исчезает, но возникает снова на том же месте, трубка переносится,
но не пропадает. С водой, булкой и молоком - элементарные эксперименты, по
существу безобидные попытки познать или видоизменить материал. Ни одному
из нас не причинено ни малейшей боли, даже мухи вон спят живехонькие.
Я выслушал его не перебивая. Умный парень этот русский ученый. Он даже
не сослался на общеизвестное гамлетовское "есть многое, Горацио, на свете"
- Шекспир и Бен Джонсон не ограничили его кругозора. Не то что у Сузи с ее
точнейшей наукой. На вопрос Вэла: "Твой ход, Сузи?" она так и ответила:
- Я - пас. Ни в одной работе по ядерной физике не найдешь этому
объяснения.
А все-таки оно нашлось именно в ядерной физике, только в новой ее
главе, еще неизвестной людям.
4. РАЗУМ-РАЗВЕДЧИК
Проснулся я поздно, в одиннадцатом часу, когда Сузи и Вэл давно уже
ушли. Они не будили меня, зная, что спешить мне некуда, что проверкой
курсовых работ на кафедре я буду занят во второй половине дня. Проснулся я
легко, с ясной мыслью, без малейшей тревоги, так томившей меня вчера.
Следов ночных событий уже не было: Вэл и Сузи обо всем позаботились.
Молочник вымыли, осколки стекла убрали, а к булке приложили записку с
лаконичным приглашением: "Можешь отведать". Я осторожно надавил ее
пальцем... И что бы вы думали? Металлическая булка снова стала съедобной,
только чуть зачерствевшей со вчерашнего вечера. Никаких других изменений
не наблюдалось, все находилось в обычном порядке, ничто не пропало. Вода в
кране текла, душ работал, свет горел.
Я с аппетитом позавтракал и просмотрел газеты - очередные выпуски
"Таймса", "Дейли миррор" и коммунистической "Морнинг стар", куда я
заглядываю по настоянию Вэла, дабы не ограничивать свой кругозор
твердолобым самомнением тори и желтой безответственностью Флит-стрит
[улица в Лондоне, где находится большинство редакций английских буржуазных
газет]. Обычно я делаю это основательно; проглядываю хронику происшествий,
иностранные телеграммы, отдельные статьи прочитываю целиком и решительно
пропускаю объявления, спорт и биржевые курсы за отсутствием у меня акций и
процентных бумаг. Но на этот раз я по неизвестной и непонятной для меня
причине просто листал все газеты подряд, ни на чем не задерживаясь. Окинул
взором страницу, будто фотографируя ее, и перешел к следующей, мазнул по
ней взглядом, ничего не прочтя как следует, и прогалопировал таким образом
по всем полосам, не пропустив ни одной - даже сплошных объявлений и
биржевых котировок. Никакой информации я при этом не извлек и ничего не
запомнил, даже заголовков и фото, но осознал это лишь два-три часа спустя,
когда вышел на улицу, осознал, что действовал, как сомнамбула, повинуясь
какому-то настойчивому, но неясному побуждению.
Просмотрев газеты, я столь же неосознанно подошел к книжной полке и
взял однотомный Оксфордский толковый словарь английского литературного
языка. Если бы меня тогда спросили, зачем он мне понадобился, я бы не смог
ответить. Захотелось бессознательно, безотчетно что-то найти. Что, не
знаю. Просто взял словарь и, присев к окну, методично и быстро перелистал
его по тому же принципу, что и газеты. Откроешь страницу, взглянешь,
запечатлеешь где-то в ячейках памяти все слова и дополнения к ним, идиомы
и синонимы, затратишь на это не более секунды и пробегаешь глазами уже
другую страницу. И так с А до Z, пока не устал сгибаться палец,
перевернувший тысячу с лишним страниц тончайшей индийской бумаги.
Я не запомнил ни одного слова, ни одного примера, ни одной
семантической формы, - в голове была мешанина из непереваренных слов,
обрушившаяся на меня словесная Ниагара, в которой утонули все впечатления
и помыслы. Мой мозг как бы отключился, проглотив словарь и грамматику, и
дремал, как питон, переваривающий более чем обильную добычу.
Дремал он недолго - я не считал минут - и очнулся, едва вышел на улицу.
Собственно, "очнулся" не то слово - я был в полном сознании, только мой
мысленный аппарат был вроде как отключен от внешнего мира, от его дел,
забот, вещей и людей. И этот внешний мир ворвался в мой черепной вакуум,
как отключенный звук в телевизоре врывается в действие, когда его снова
включили. Я вдруг все вспомнил, осознал и, ничего не поняв, встревожился.
Что же произошло? Почему я бездумно листал словарь и газеты, не читая,
фотографируя страницы только глазами, без участия разума, не вдумываясь в
увиденное, не осмысливая его? Зачем я это делал, что побуждало меня,
заставляло, именно заставляло подчиняться какому-то неосознанному, неконтролируемому движению мысли? Встать, взять, перелистать, ухватить
взглядом и вновь положить на стол или поставить на полку. Кто-то или
что-то во мне мысленно приказывало это сделать, и я повиновался, не думая
и не сопротивляясь. Орля? Невидимый враг, вошедший в меня зеленой молнией
в тот загадочный вечер? В том, что он существует и действует, убедились мы
все втроем, только не видели логики в его действиях. Человеческой логики.
А если она была, эта логика, - пусть не человеческая, но была? Тогда
становилось понятным и мгновенное поглощение газетной информации, и
педантичное перелистывание английского словаря. Невидимка знакомился с
делами и тревогами мира, нас окружающего, и со словами, формирующими его
духовный облик.
Но едва я осознал и объяснил себе все происшедшее, как где-то в мозгу
"прозвучал" новый приказ. Я еще не "услышал" его, но уже механически
устремился к его выполнению. Вместо садовой дорожки, ведущей к дверям моей
кафедры, я машинально свернул к корпусу университетской библиотеки.
Окружающий мир снова потух, и я знал только одно: открыть дверь в
библиотечный холл, подойти к дежурной мисс Стивенс и взять у нее все тома
Британской энциклопедии.
Она не удивилась, молча выписала карточку и указала служителю на
ближайший стол в читальном зале, куда можно было погрузить все кирпичи
томов в синих, строго академических переплетах.
Никто не обратил на это особенного внимания: студенты и научные
сотрудники кафедр нередко брали для работы по дюжине книг. Один из таких
сотрудников устроился за столом против меня, водрузив перед собой
стопочку, правда, поменьше весом. Я знал его - не то Смитс, не то Смэтс,
аспирант из отделения языка и фонетики. Мы сухо кивнули друг другу и
склонились над книгами. Но я не учел усталости пальцев - перелистывать
многостраничные тома Британской энциклопедии было им не по силам. Они
стали тормозить, задерживать страницы на поворотах. И тут произошло нечто
неожиданное: страницы сами стали перевертываться без участия пальцев. Мне
оставалось только присмотреться полсекунды, и страница с мягким шелестом
ложилась налево, открывая следующую для бездумной фиксации. Мысль спала,
как и дома во время "чтения" газет, - я лишь тупо следил за
перевертывающимися страницами.
В читальном зале не разговаривали, но мой визави, должно быть, не
выдержал.
- Как это у вас получается? - спросил он шепотом, еле подымая отвисшую
челюсть.
- Что, что? - не понял или не расслышал я.
- Сттт... раницы, - сказал он заикаясь.
Мне тут же была дана возможность все осознать, понять и даже
развеселиться.
- Телекинез, - грозно прошептал я. - Мысль перелистывает страницы.
Смитс или Смэтс поперхнулся, съежился и молча пересел со своей
стопочкой книг за другой стол. Он не любил чудес.
А я, уже все понявший и внутренне давно подчинившийся, продолжал
фиксировать глазами-объективами каждую перевернутую страницу. Они
методично шелестели, щекоча приближенные к ним для видимости подушечки
пальцев. Три часа автоматической бездумной работы, тысячи моментальных
снимков в подсознательной памяти - и никакого следа в памяти сознательной.
Короче говоря, с моей помощью Орля выучил английский язык и собрал всю
информацию о нашем мире, втиснутую в строй томов Британской энциклопедии.
Я вспомнил разговор во сне со своим отражением в зеркале: "Мне нужны твои
глаза, чтобы видеть то, что ты видишь, твои уши, чтобы слышать то, что ты
слышишь, и твоя кожа, чтобы ощущать тепло или холод прикосновения. Мне
нужен твой мозг, чтобы восхищаться тем, что тебя восхищает, страшиться
того, что страшит тебя, и удивляться тому, что тебя удивляет". Я дал ему и
язык, и глаза, и мозг.
И даже уходя из библиотеки и потирая уставшую поясницу, я все еще не
был свободен. Новый приказ побуждал меня найти Вэла и Сузи, вернее, одну
Сузи с непонятным и для нее и для меня требованием. Непонятным и даже
невероятным оно прозвучало лишь в момент оглашения, до этого я знал только
то, что должен увидеть Сузи. Мне повезло: я нашел ее на скамейке у дверей
ее факультета, она просматривала записи лабораторных работ.
- Срочное дело, Сузи, - сказал я, не здороваясь. Какое дело, я еще не
знал.
- Монти? - удивилась она. - Где это вы скитались? Вас ищет Вэл, а Доуни
отменил проверку курсовых работ из-за вашей неявки.
- Напишите мне список наиболее важных работ по ядерной физике и физике
высоких энергий. Сейчас же, здесь, - сказал кто-то во мне моим голосом.
Даже чудеса Орля так не удивили Сузи, как мое требование.
- Зачем вам, Монти? - спросила она меня почему-то шепотом.
- Не знаю, только это необходимо. Возьмите блокнот и перечислите то,
что у нас есть в библиотеке.
- И все-таки я не понимаю - зачем?
- И я не понимаю. Но вы должны сделать это, Сузи. И скорее. Это - не я.
Моя бессвязная речь заставила ее подчиниться, но не устранила
недоумения. С не меньшим недоумением встретили меня и в библиотеке.
Специалист по английскому Ренессансу и вдруг бросается в дебри
элементарных частиц. Почти уникальный случай в нашей университетской
среде, где нет больших невежд, чем специалисты вне своих узких областей
знания. Но даже узаконенному невежде книжки все-таки выдали. И я листал их
еще два часа, ничего не понимая и не запоминая. Кто-то читал и запоминал
их вместо меня.
Самим собой я стал только на улице, но в каком качестве! Выжатым
лимоном, выкипевшим чайником, выкуренным окурком - с чем хотите
сравнивайте эту душевную пустоту и равнодушие ко всему на свете. Я пошел
прямо домой, побуждаемый единственным желанием, которое у меня осталось, -
возместить пропущенные ленч и обед. И даже не удивился, найдя уже готовый
обед на столе: об этом позаботились Сузи и Вэл, терпеливо ожидавшие меня с
благословения Розалии Соммерфилд.
- Дай ему виски, - сказал Вэл Сузи, - скорее встряхнется.
Я выпил.
- Говорить можешь?
- Пусть поест сначала.
Я молча проглотил остывшие сосиски с горчицей и запил пивом. В голове
зашумело, но вакуум исчез, вернее, наполнился радостным сознанием того,
что я - это я и действую по собственному разумению и помыслам. Желание
говорить переполняло меня и выплеснулось сразу, без допроса. Я рассказал
все: о перелистанных газетах, словаре, Британской энциклопедии и ядерной
физике.
- Листал, не читая? - переспросил Вэл.
- Читал Орля. Я был выключен.
- Зачем, понятно. Изучал язык, постигая смысл выражаемых им понятий, и
наконец выбрал заинтересовавший его объект информации. Значит, наш
Невидимка проходит по ведомству Сузи.
- Если его мысль, - задумалась Сузи, - находится на уровне
человеческой...
- Или выше, - подсказал Вэл.
- ...или выше, то он несомненно знает, что мышление происходит на
уровне элементарных частиц. Для контакта с человеком...
- А ты уверена, что он ищет контакта?
- Судя по его действиям - безусловно. Все его чудеса - это стремление
познать наш мир.
- Разве обязателен для этого прямой контакт с человеком? Мозг Монти он
уже изучил, во всяком случае, может диктовать ему что угодно. Датчиками его
он воспользовался, узнал, что его интересует. Изучение же окружающего нас
материального мира, по-видимому, возможно для него и без участия человека:
удольфские чудеса это подтверждают. Так почему же думать, что он ищет
контактов? В принципе могут быть цивилизации, так называемые замкнутые,
которых не интересуют никакие контакты.
- Не верю, не могу верить, - решительно возразила Сузи. - Зачем изучать
наш язык, если можно проникнуть в мозг и запросто снять весь накопленный
им запас информации? И обрати внимание: Орля оставил Монти, когда тот
выдохся, когда дальнейшая перекачка информации уже грозила необратимыми
изменениями мозговых клеток. Значит, у Орля цель. Или Монти и в дальнейшем
будет служить только проводником информации, или с ним потом вступят в
прямой контакт.
- Может быть, ты и права, - неуверенно согласился Вэл, - поживем -
увидим.
- Что увидим? - рассердился я. - Как переворачиваются страницы без
участия пальцев, как превращают в робота бакалавра литературы, как
закипает молоко без огня и как замерзает вода в комнате летом? Так
объясните же роботу, почему это чудовище при его интересе к ядерной физике
избрало для своих экспериментов меня, а не Сузи?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг