Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     ______________
 * Аксаков С. Т. Указ. соч. С. 391.

     В 1816 году Загоскин женится на петербургской красавице Анне Дмитриевне
Васильцовской - побочной дочери Д.  А.  Новосильцева,  известного  богача  и
вельможи екатерининских времен, который  относился  к  своему  зятю  "как  к
ничтожному молодому человеку без состояния  и  общественного  положения",  с
мало скрываемой антипатией и презрением.
     Лишь глубокое взаимное чувство, возникшее между А. Д.  Васильцовской  и
Загоскиным, позволило заключить этот брак. Причем самому Загоскину  пришлось
отказаться от найденной для него  его  отцом  невесты  в  родной  Пензенской
губернии. Так что препятствия существовали с  обеих  сторон,  однако  любовь
оказалась сильнее, и все же отношения с таким  тестем  доставляли  Загоскину
немало горьких минут, тем более что, по настоянию Новосильцева,  новобрачным
пришлось жить в его доме.
     В 1820 году Загоскин переезжает в Москву, начинается московский  период
его жизни. Причины  переезда  были  финансово-бытовые.  Родители  Загоскина,
которые жили последнее время вместе с ним в Петербурге, уехали  в  Пензу,  а
его тесть Д. А. Новосильцев решает переехать в Москву. Он предлагает Михаилу
Николаевичу поселиться у него в  доме  в  Старом  Конюшенном.  Стесненный  в
средствах, Загоскин принял это предложение, хотя расставание с  Петербургом,
в котором он прожил почти двадцать  лет,  не  могло  не  вызвать  грусти.  В
"Послании к Гнедичу" он писал:

                            О, севера столица,
     О юных дней моих вторая колыбель!
     В тебе я начал жить, в тебе я встретил друга,
     В тебе я в первый раз знаком с любовью стал
     И счастие в тебе ж семейственно познал,
     Название приняв священное супруга.

     Но  Загоскин  и  не  подозревал,  что  именно  на   московской   почве,
пропитанной древними легендами и героическими воспоминаниями о  доблестях  и
добродетелях   россиян   прошлых   веков,   и   созреет   окончательно   его
художественный талант.
     Очевидно, подспудно в нем зрели  творческие  силы  для  создания  более
значительного литературного произведения,  успехи  популярного  комедиографа
его больше не удовлетворяли. В ноябре 1826 года, поздравляя в письме Гнедича
с монаршей милостью за перевод Гомера, он жаловался: "Пожалей  обо  мне:  ты
перевел Гомера, а я учусь быть скоморохом". Нельзя не отметить при этом, что
с каждой новой пьесой он прибавлял в профессиональном мастерстве и  к  концу
20-х годов составил себе солидное литературное имя.  Уже  в  1824  году  его
приятель П.  А.  Корсаков  называет  драматурга  "любезным  баловнем  муз  и
фортуны".
     Наибольшей творческой удачей в эти годы стала поставленная в 1827  году
пьеса "Благородный театр", которая,  как  вспоминал  Аксаков,  "имела  самый
полный, самый огромный успех:  зрители  задыхались  от  смеха,  хохот  мешал
хлопать, и гром рукоплесканий вырывался только  по  временам,  особенно,  по
окончании каждого акта".
     Но театральный успех не  давал  финансовой  независимости.  Приходилось
думать о служебной  карьере.  И  если  вначале  место  чиновника  по  особым
поручениям  при  московском  военном  генерал-губернаторе  и   удовлетворяло
Загоскина, добродушного и не очень честолюбивого человека, тем более  что  в
круг его обязанностей входило экспедиторство по театральному  отделению,  то
затем он стал мучиться малоприятной перспективой остаться  навсегда  в  чине
титулярного советника. Следующий же чин, коллежского  асессора,  он  не  мог
получить, так как не учился ни в каком официальном учебном заведении.
     Поэтому  Михаил  Николаевич  решил  подготовиться  и  сдать   требуемый
правилами  экзамен.  В  воспоминаниях  Аксакова   эта   жизненная   коллизия
описывается так: "К экзамену надобно было приготовиться, и Загоскин посвящал
на это все свободное от  службы  время,  в  продолжение  полутора  года;  он
трудился с такой добросовестностью, что  даже  вытвердил  наизусть  "римское
право". Наконец  он  выдержал  испытание  блистательно  и  сам  требовал  от
профессоров, чтоб его экзаменовали как можно строже"*.
     ______________
 * Аксаков С. Т. Указ. соч. С. 398.

     Сразу оговоримся, что Загоскин вполне  благополучно  одолел  дальнейшие
ступени  служебной  лестницы.  В  последние  годы  жизни  он   был   уже   и
действительным  статским  советником,  и  почетным  академиком  по   разряду
русского языка и словесности в императорской Академии наук. Но в  1828  году
даже чин коллежского асессора (VIII класс) внес в душу  Михаила  Николаевича
успокоение. Он принимается за создание исторического романа.
     Загоскин понимал всю серьезность  поставленной  перед  собой  задачи  -
русского исторического романа как такового еще  не  существовало.  Блестящие
исторические повести Карамзина, Александра Бестужева и Николая Полевого  уже
создали в 20-е годы прочный фундамент для возведения монументального  здания
отечественной исторической прозы. Неудивительно,  что  начало  1830-х  годов
ознаменовалось выходом в свет  целого  ряда  исторических  романов  пусть  и
разного художественного уровня, но тем не менее  значительных  для  развития
нового  жанра.  Среди  них  -  "Дочь  купца  Жолобова"  И.   Калашникова   и
"Светославич, вражий питомец" А. Вельтмана, "Стрельцы" и "Регентство Бирона"
К. Масальского, "Клятва при  гробе  Господнем"  Н.  Полевого,  "Леонид,  или
Некоторые черты из жизни Наполеона" Р. Зотова, "Последний Новик" и  "Ледяной
дом"  И.  Лажечникова,  наконец,  "Капитанская  дочка"   А.   Пушкина.   Как
патетически, но справедливо писал  Н.  Полевой,  "русская  история,  русская
старина не только могут  быть  источником  поэтических  созданий  и  романов
исторических,  но,  может  быть,  их  должно  почесть  одним  из  богатейших
источников для поэта и романиста"*.
     ______________
 * Московский телеграф. 1829. © 24. С. 463.

     И  первым  лепту  в  создание  нового  для  русской  литературы   жанра
исторического романа внес Загоскин. Первенство его не только хронологическое
(его "Юрий Милославский"  вышел  в  свет  на  полгода  раньше  булгаринского
"Дмитрия Самозванца"), Загоскин, как  мы  уже  видели  из  приведенных  выше
отзывов его современников, в своем первом историческом романе сумел наиболее
глубоко  затронуть  чувство  национального  самосознания,  присущее   любому
социальному слою в России того времени.
     Для  Загоскина  написание  "Юрия  Милославского"  стало   своего   рода
творческим подвигом, испытанием всех его духовных  и  интеллектуальных  сил.
Вот как Аксаков описывает состояние Загоскина в тот период, когда  "принялся
он готовиться к сочинению исторического романа. Он был весь погружен  в  эту
мысль; охвачен ею совершенно; его всегдашняя рассеянность, к  которой  давно
привыкли и которую уже не замечали, до того усилилась, что все ее  заметили,
и все спрашивали друг друга, что сделалось с Загоскиным? Он не видит, с  кем
говорит,  и  не  знает,  что  говорит?  Встречаясь  на  улицах  с  короткими
приятелями, он не  узнавал  никого,  не  отвечал  на  поклоны  и  не  слыхал
приветствий: он читал в это  время  исторические  документы  и  жил  в  1612
году"*.
     ______________
 * Аксаков С. Т. Указ. соч. С. 400.

     После  грандиозного  успеха  "Юрия   Милославского",   когда   Загоскин
общественным мнением был поставлен почти в  положение  живого  классика,  он
жаждал продолжения своего столь удачно найденного поприща.  К  тому  же  вся
читающая Россия ждала от него новых именно исторических романов, и ждали все
только новых шедевров. Этим взбудораженным ожиданием читателей и объясняется
предвзятость мнения о творчестве Загоскина. Писателю было отведено в истории
русской литературы место  только  как  автору  "Юрия  Милославского",  якобы
единственно удавшегося ему романа. Действительно,  отсчет  теперь  велся  от
необыкновенного успеха этого романа, а  уже  обыкновенный  успех  его  новых
исторических романов -  "Рославлев,  или  Русские  в  1812  году"  (1831)  и
"Аскольдова могила" (1833) - не мог удовлетворить  возбужденные  ожидания  и
растущую требовательность  литературной  общественности.  Если  бы  Загоскин
начал с "Аскольдовой могилы", а кончил "Юрием Милославским" то, наверное, он
получил бы в отечественной критике более объективное и соответствовавшее его
таланту освещение.
     Другая причина некоторого охлаждения к Загоскину  заключается  в  общем
соотношении жанров в литературе 30-40-х годов, когда проза в целом  уступала
в художественном отношении  поэзии,  а  историческая  проза  -  как  явление
романтизма - проигрывала прозе на современную  тематику,  уже  тяготеющей  к
реализму, к психологичности.
     Но, говоря об "охлаждении", это слово,  конечно,  следует  заключить  в
кавычки, речь идет только об  отношении  к  романам  Загоскина  литературной
среды. Почти двадцать переизданий "Аскольдовой могилы" и еще  большее  число
переизданий "Юрия Милославского" говорят о том, что Россия Загоскина читала.
     Что касается "неудачного", с точки зрения  некоторых  критиков,  романа
"Рославлев", то даже и в их  трактовке  он  оставался  вплоть  до  появления
толстовского  "Войны  и  мира"  лучшим  в  русской  литературе  прозаическим
произведением об Отечественной войне 1812 года.
     И хотя тема,  близкая  по  времени,  предъявляла  автору  свои  жесткие
требования при  художественном  воспроизведении  событий,  непосредственными
участниками которых были еще здравствующие в то  время  читатели*,  Загоскин
смело реализует свой замысел. В  предисловии  к  "Рославлеву"  он  объясняет
причину, побудившую его взяться за роман о  войне  1812  года:  "Предполагая
сочинить эти два романа, я имел в виду описать русских в  две  достопамятные
исторические эпохи, сходные меж собою, но разделенные  двумя  столетиями;  я
желал  доказать,  что  хотя  наружные  формы  и  физиономия  русской   нации
совершенно изменились, но не изменились вместе с  ними:  наша  непоколебимая
верность к престолу,  привязанность  к  вере  предков  и  любовь  к  родимой
стороне"**. У нас любят поругивать Загоскина за "монархические взгляды".  Но
позволительно спросить, а не придерживались ли монархических взглядов Пушкин
и Гоголь, и даже сами декабристы (в своем большинстве)?  Так  что  оценивать
произведения и личности в нашей культуре необходимо в контексте их времени.
     ______________
 * Об этом писателя предупреждал и Жуковский: "...боюсь великих  предстоящих
вам трудностей. Исторические лица 1612 года были в вашей  власти,  вы  могли
выставлять их по произволу, исторические лица 1812 года вам не дадутся... Мы
знаем их, мы слишком к ним близки..." (цит. по Аксаков С. Т. Указ.  соч.  С.
406).
 ** Загоскин М. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 287.

     Органичное  единство  романов  Загоскина   было   сразу   же   замечено
современной ему критикой, которая оценивала творческие  достижения  писателя
исходя, естественно, из существовавших тогда  критериев  художественности  и
патриотичности. "Оба романа  Загоскина,  -  как  отмечал  московский  журнал
"Телескоп", - сообразно намерению автора составляют одну  цельную  панораму.
Главное,  неоспоримое  достоинство  их  состоит   в   истине,   верности   и
естественности красок, коими русская  жизнь  в  них  изображается.  Загоскин
первый угадал тайну писать русских с натуры"*.
     ______________
 * Телескоп, 1831. © 14. С. 226.

     И хотя, по имению рецензента "Рославлев" в  рассуждении  художественной
обработки уступает "Юрию Милославскому", тем не менее он  остается  картиною
прекрасного, живого, оригинального, которая вместе  с  "Юрием  Милославским"
составляет украшение и гордость нашей народной словесности"*.
     ______________
 * Там же. С. 231.

     Высоко оценивал "Рославлева" и Жуковский, который, как уже упоминалось,
проявлял интерес и к самому замыслу этого произведения. В письме к Загоскину
он описывал свои впечатления от чтения романа: "...с ним  то  же  случилось,
что с его старшим братом: я прочитал его в один почти присест. Признаюсь вам
только в одном: по прочтении первых листов я должен был отложить  чтение,  и
эти первые листы произвели было во мне некоторое предубеждение против  всего
романа, и я побоялся, что он  не  пойдет  наряду  с  Милославским.  Описание
большого света мне показалось неверным, и в гостиной княгини Радугиной я  не
узнал светского языка. Но все остальное  прекрасно,  и  Рославлев  столь  же
заманчив, как старший брат его"*.
     ______________
 * Русский архив. 1888. © 1. С. 973-974.

     Так что сдержанному отношению к роману со стороны Пушкина и  Белинского
противостояли и другие оценки литературных кругов.
     Что касается Пушкина, то последний, не удовлетворенный  именно  идейным
содержанием загоскинского романа, принялся в том же 1831  году  за  создание
собственного "Рославлева", в котором он, по мнению видного русского философа
Н. Н. Страхова, "хотел в поэтической форме противопоставить  свой  настоящий
патриотизм неправильному патриотизму Загоскина и его поклонников"*.
     ______________
 * Страхов Н. Н. Литературная критика. М., 1984. С. 165.

     Пушкин,  считавший  войну  1812  года  "величайшим  событием   новейшей
истории", уже в конце 1820-х годов задумывал  прозаическое  произведение  об
этой эпохе, но  только  роман  Загоскина  подтолкнул  его  на  осуществление
конкретного  замысла.  Правда,  по  написанному  отрывку  трудно  судить   о
масштабности задуманного Пушкиным, но ясно, что образ главной героини Полины
нес  совершенно  иную  смысловую  нагрузку.  Осуждая,   с   одной   стороны,
космополитизм высшего света,  для  которого  "любовь  к  отечеству  казалась
педантством", автор, с другой стороны, выступал и против  внешних,  показных
форм патриотического чувства, превалировавших, на его взгляд, у Загоскина.
     Сейчас, в свете обновления и пересмотра  взглядов  нашего  общества  на
историю, идейный спор между  Загоскиным  и  Пушкиным  также  требует  своего
переосмысления, потому что сводить патриотизм Загоскина к использовавшейся в
официозно-охранительных  целях   нашумевшей   формуле   министра   народного
просвещения С. С. Уварова: "самодержавие, православие и народность"  -  было
бы упрощением, не говоря уже о том, что и  уваровская  концепция  народности
как внеклассового явления также требует в  настоящее  время  обновленного  и
диалектического подхода. Загоскин же был искренен и опирался на  фактический
материал в своем воссоздании исторической атмосферы в  романе,  который,  по
словам рецензента той эпохи, выделялся именно показом  "любви  к  отечеству,
различным образом действовавшей в  разных  сословиях  Российской  империи  в
годину опасности".
     Третий исторический роман Загоскина - "Аскольдова могила" был написан в
1833 году. На этот раз писатель предметом изображения  взял  совсем  древнюю
эпоху - времена великого князя  Киевского  Владимира  Святославовича.  Сюжет
романа развивается на фоне основной  идеологической  проблемы  той  эпохи  -
борьбы отживающего язычества с новой, побеждающей религией -  христианством.
На этот  конфликт  накладывается  еще  и  конфликт  династический  -  в  нем
участвуют не признающие законности правления Рюриковичей тайные  приверженцы
давно уже свергнутых древнерусских князей Аскольда и Дира.  И  вот  с  этими
конфликтами и оказываются связанными  судьбы  главных  героев  романического
повествования  -  княжеского  дружинника,  благородного  Всеслава,   и   его
прекрасной возлюбленной Надежды.
     В поэтике романа, хоть и написанного уже в середине 1830-х  годов,  все
еще  чувствуются  элементы  оссиановского,  мрачного   колорита,   присущего
предромантической манере и стилю раннего  романтизма.  В  интриге  же  этого
романа  -  романа  тайн  -  сказалось  и   юношеское   увлечение   Загоскина
"готической"  прозой  Радклиф.  Однако  в  разработке  характеров  отдельных
персонажей Загоскин следовал традициям Вальтера Скотта. И так  же  как  и  у
великого английского романиста, в романе  "Аскольдова  могила"  недостаточно
четко "проявленными" получились образы главных героев. Зато особенно удались
автору яркие, запоминающиеся образы второстепенных  героев  -  сметливого  и
слегка  плутоватого  прислужника  языческого  жреца  Торопа  и   трусоватого
варяжского бахвала из княжеской дружины  Фрелафа.  В  последнем  угадываются
черты  великого  комического  персонажа  шекспировских   хроник   Фальстафа.
Варяжский "герой" силен лишь в застольных попойках да в произнесении  пышных
тирад: "Неужели в самом деле думаешь, что я робею? Да не будь я Фрелаф,  сын
Руслава, внук Руальда и правнук Ингелота; да чтоб на  моей  тризне  пели  не
скальды вещие, а каркали черные вороны, чтоб в мой доспех наряжались  старые
бабы и вместо меча из моих рук не выходило веретено с пряжею..."
     Иронический образ Фрелафа как бы смягчает трагический  сюжет  и  делает
более разнообразной, более "разноцветной" психологическую палитру  романа  с
ее излишне контрастной черно-белой  гаммой.  Именно  в  таких  образах,  как

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг