Протяжно пробило одиннадцать часов па Думской башне, и
Павел, любовью окрыленный... Но здесь я прерву картину свою
и, в подражание лучшим классическим и романтическим
писателям древнего, среднего и новейшего времени,
предоставлю вам дополнить ее собственным запасом
воображения. Коротко и ясно: Павел думал уже вкусить
блаженство... как вдруг постучались тихонько у двери
кабинета; графиня в смущении отворяет; доверенная горничная
входит с докладом, что на заднее крыльцо пришел человек,
которому крайняя нужда видеть молодого господина. Павел
сердится, велит сказать, что некогда, колеблется, вы
ходит в прихожую, ему говорят, что незнакомый ушел сию
минуту. - Оп возвращается к любезной; "Ничто с тобой но
разлучит меня",-говорит он страстно. Но вот стучатся снова,
и горничная входит с повторением прежнего, - "Пошлите к
черту незнакомца, - кричит Павел, топнув ногою, - или я
убью его"; выходит, слышит, что и тот вышел; сбегает по
лестнице во двор, по там ничто не колыхнется, и лишь только
снег безмолвно валит хлопьями па землю. Павел бранит слуг,
запрещает пускать кого бы то ни было, возвращается
пламеннее прежнего к встревоженной графине; но прошло
несколько минут, и стучатся в третий раз, еще сильнее,
продолжительнее. "Нет, полно! - закричал он вне себя от
ярости, - я доберусь, что тут за привидение; это какая-
нибудь штука". - Вбегая в прихожую, он видит край плаща,
который едва успел скрыться за затворяемою дверью;
опрометью накидывает он шинель, хватает трость, бежит на
двор, и слышит стук калитки, которая лишь только
захлопнулась за кем-то. "Стой, стой, кто ты таков?" -
кричит вслед ему Павел и, выскочив на улицу, издали видит
высокого мужчину, который как будто останавливается, чтобы
поманить его рукою, и скрывается в боковой переулок.
Нетерпеливый Павел за ним следует, кажется, нагоняет его;
тот снова останавливается у боковой улицы, манит и
исчезает. Таким образом юноша следит за незнакомцем из
улицы в улицу, из закоулка в закоулок, и наконец находит
себя по колена в сугробе, между низенькими домами, на
распутии, которого никогда отроду не видывал; а незнакомец
пропал безо всякого следа. Павел остолбенел, и признаюсь,
никому бы не завидно, пробежав несколько верст, очнуться в
снегу в глухую полночь, у черта на куличках. Что делать?
идти? - заплутаешься; стучаться у ближних ворот? - не
добудишься. К неожиданной радости Павла, проезжают сани.
"Ванька! - кричит он, - вези меня домой в такую-то улицу".
Везет послушный Ванька невесть по каким местам, скрыпит
снег под санями, луна во вкусе Жуковского неверно светит
путникам сквозь облака летучие. Но едут долго, долго, всё
нет места знакомого; и наконец вовсе выезжают из города.
Павлу пришли естественно на мысль все старые рассказы о
мертвых телах, находимых на Волковом поле, об извозчиках,
которые там режут седоков своих, и т. п. "Куда ты везешь
меня?" - спросил он твердым голосом; не было ответа. Тут,
при свете луны, он захотел всмотреться в жестяной билет
извозчика и, к удивлению, заметил, что на этом билете не
было означено ни части, ни квартала, но крупными цифрами
странной формы и отлива написан был © 666, число
Апокалипсиса, как он позднее вспомнил. Укрепившись в
подозрении, что он попал в руки недобрые, наш юноша еще
громче повторил прежний вопрос и, не получив отзыва, со
всего размаху ударил своей палкою по спине извозчика. Но
каков был его ужас, когда этот удар произвел звон костей о
кости, когда мнимый извозчик, оборотив голову, показал ему
лицо мертвого остова, и когда это лицо, страшно оскалив
челюсти, произнесло невнятным голосом: "Потише, молодой
человек; ты не с своим братом связался". Несчастный юноша
только имел силу сотворить знамение креста, от которого
давно руки его отвыкли. Тут санки опрокинулись, раздался
дикий хохот, пронесся страшный вихрь; экипаж, лошадь, ямщик
- всё сравнялось с снегом, и Павел остался один-одинехонек
за городскою заставою, еле живой от страха.
На другой день юноша лежал изнеможенный на кровати в
своей комнате. Подле него стоял добрый престарелый дядька
и, одной рукой держа вялую руку господина, часто
отворачивался, чтобы стереть другой слезу, украдкой навер
нувшуюся на подслепую зеницу его. "Барин, барин, - говорил
он, - недаром докладывал я вашей милости, что не бывает
добра от ночной гульбы. Где вы пропадали? что это с вами
сделалось?" Павел не слыхал его: он то дикими глазами
глядел по нескольку времени в угол, то впадал в дремоту,
впросонках дрожал и смеялся, то вскакивал с постели как
сумасшедший, звал имена женские, потом опять бросался лицом
на подушки. "Бедный Павел Иванович! - думал про себя
дядька. - Господь его помилуй, он верно ума лишился", и в
порыве добросердечия, улучив первую удобную минуту, побежал
за врачом. Врач покачал головою, уводя больного, не
узнававшего окружающих, и ощупав лихорадочный пульс его.
Наружные признаки противоречили один другому, и по ним
ничего нельзя было заключить о болезни; всё подавало повод
думать, что ее причина крылась в душе, а не в теле. Больной
почти ничего не вспоминал о прошедшем; душа его, казалось,
была замучена каким-то ужасным предчувствием. Врач,
убежденный верным дядькою, с ним вместе не отходил целый
день от одра юноши; к вечеру состояние больного сделалось
отчаянно; он метался, плакал, ломал себе руки, говорил о
Вере, о Васильевском острове, звал на помощь, к кому и
кого, бог весть, хватал шапку, рвался в дверь, и
соединенные усилия врача и слуги едва смогли удержать его.
Сей ужасный кризис продолжался за полночь; вдруг больной
успокоился - ему стало легче; но силы душевные и телесные
совершенно были убиты борьбою; он погрузился в мертвый сон,
после коего прежний кризис возобновился.
Припадок одержал юношу полные трое суток с переменчивою
силою; на третье утро, начиная чувствовать в себе Go/see
крепости, он вставал с постели, когда ему сказали, что в
прихожей дожидается старая служанка вдовы. Сердце не
предвещало ему доброго; он вышел; старушка плакала навзрыд.
"Так! еще несчастие! - сказал Павел, подходя к ней, - не
мучь меня, голубушка; всё скорее выскажи". - "Барыня
приказала долго жить, - отвечала старушка, - а барышне бог
весть долго ли жить осталось". - "Как? Вера? что?" - "Не
теряйте слов, молодой барин: барышне нужна помощь. Я
прибрела пешком; коли у вас доброе сердце, едемте к ней сию
минуту: она в доме священника церкви Андрея Первозванного".-
"В доме священника? зачем?" - "Бога ради, одевайтесь, всё
после узнаете".-Павел окутался, и поскакали на
Васильевский.
Когда он в последний раз видел Веру и мать ее, вдова уже
давно страдала болезнию, которая при ее преклонных летах
оставляла не много надежды на исцеление. Слишком бедная,
чтобы звать врача, она пользовалась единственно советами
Варфоломея, который, кроме других сведений, хвалился
некоторым знакомством с медициною. Деятельность его была
неутомима: он успевал утешать Веру, ходить за больною,
помогать служанке, бегать за лекарствами, которые приносил
иногда с такой скоростию, что Вера дивилась, где он мог
найти такую близкую аптеку. Лекарства, доставленные им,
хотя и не всегда помогали больной, но постоянно придавали
ей веселости. И странно, что чем ближе подходила она к
гробу, тем неотлучнее пребывали ее мысли прикованы к
житейскому. Она спала и видела о своем выздоровлении; о
том, как ее дети Варфоломей и Вера пойдут под венец и
начнут жить да поживать благополучно, боялась, не будет ли
этот домик тесен для будущей семьи, удастся ли найти другой
поближе к городу, н проч. и проч. Мутная невыразительность
кончины была в ее глазах, когда она, подозвав будущих
молодых к своей постели, с какой-то нелепою улыбкою
говорила: "Не стыдись, моя Вера, поцелуйся с женихом
своим; я боюсь ослепнуть, и тогда уже не удастся мне
смотреть на ваше счастие". Между тем рука смерти всё более
и более тяготела над старухою: зрение и память час от
часу тупели. В Варфоломее не заметно было горести; может
быть, самые хлопоты, беспрерывная беготня помогали ему
рассеяться. Веру же треножили размышления об матери, как и
о самой себе. Какой невесте не бывает страшно перед браком?
Однако она всячески старалась успокоить себя. "Я согрешила
перед богом, - думала девица; - не знаю, почему я сперва
почла Варфоломея за лукавого, за злого человека. Но он
гораздо лучше Павла; посмотрите, как он старается о
матушке: сам себя бедный не жалеет - стало, он не злой
человек". Вдруг мысли ее туманились. "Он крутого нрава, -
говорила она себе, - когда чего не хочет и скажешь ему:
Варфоломей, бога ради это сделайте, - он задрожит и
побледнеет. Но, - продолжала Вера, мизинцем стирая со щеки
слезнику, - ведь я сама не ангел; у всякого свой крест и
свои пороки: я буду исправлять его, а он меня".
Тут приходили ей на ум новые сомнения: "Он, кажется,
богат; честными ли он средствами добыл себе деньги? по это
я выспрошу, ведь он меня любит". Так утешала себя добрая,
невинная Вера; а старухе между тем всё хуже да хуже. Вера
сообщила свой страх Варфоломею, спрашивала даже, не нужно
ли призвать духовника; но он горячился и сурово отвечал:
"Хотите ускорить кончину матушки? это лучший способ.
Болезнь ее опасна, но еще не отчаянна. Что се поддерживает?
надежда исцелиться. А призовем попа, так отнимем
последнюю надежду". Робкая Вера соглашалась, побеждая
тайный голос души; по в этот день, - и заметьте, это было
на другой день рокового свидания Павла с прелестной
графинею, - опасность слишком ясно поразила вещее сердце
дочери. Отозвав Варфоломея, она ему сказала решительным
голосом: "Царем небесным заклинаю вас, не оставьте матушку
умереть без покаяния: бог знает, проживет ли она до завтра"
- и упала на стул, заливаясь слезами. Что происходило тогда
в Варфоломее? глаза его катались, на лбу проступал пот, он
силился что-то сказать и не мог выговорить. "Девичье
малодушие, - пробормотал он напоследок. - Ты ничему не
веришь... вы, сударыня, не веряте моему знанию
медицины... Постойте... у меня есть знакомый врач, который
больше меня знает... жаль, далеко живет он". Тут он схватил
руку девицы и, подведя ее стремительно к окну, показал на
небо, не поднимая глаз своих:
"Смотрите; там еще не явится первая звезда, как я буду
назад, и тогда решимся; обещаете ли только не звать
духовника до моего прихода?" - "Обещаю, обещаю". Тогда по
слышался протяжный вздох из спальней. - "Спешите, - за
кричала Вера, бросаясь к дверям ее, потом оборотилась,
взглянула еще раз с умилением грусти неописанной на вко
панного и, махнув ему рукою, повторила: - Спешите ради
меня, ради бога". - Варфоломей скрылся.
Мало-помалу зимний небосклон окутывался тучами, а в
больной жизнь и тление выступали впоследние на смертный
поединок. Снег начинал падать; порывы летучего ветра за
ставляли трещать оконницы. При малейшем хрусте снега Вера
подбегала к окну смотреть, не Варфоломей ли возвращается;
но лишь кошка мяукала, галки клевались на воротах, и
калитку ветер отворял и захлопывал. Ночь с своей черной
пеленою приспела преждевременно; Варфоломея нет как нот, и
на своде небесном не блещет ни одной звезды. Вера решилась
послать по духовника старую служанку;
долго по возвращалась она, и не мудрено, потому что не бы
ло ни одной церкви ближе Андрея Первозванного. Но хлопнула
калитка, и вместо кухарки явился Варфоломей, бледный и
расстроенный. "Что? надежды нет?" - прошептала Вера. -
"Мало, - сказал он глухим голосом; - я был у врача; далеко
живет ой, много знает..." - "Да что же говорит он, бога
ради?" - "Что до того нужды?.. за попом теперь посылать
время. А! вижу; вы послали уже... туда и дорога!" - сказал
он с какой-то сухостью, в которой обнаруживалось отчаяние.
Чрез несколько времени, уже в глухую ночь, старая
служанка прибрела с вестью, что священника нет дома, но
когда воротится, ему скажут и он тотчас придет к умирающей.
Об этом решились предварить ее. "С умом ли вы, дети, -
сказала она слабо; - неужто я так хвора? Вера! что ты
хныкаешь? Вынеси лампаду; сон меня поправит". Дочь лобызала
руку матери, а Варфоломей во всё время безмолвствовал
поодаль, уставив на больную глаза, которые, когда лампада
роняла на них свое мерцание, светились как уголья.
Вера с кухаркою стояли на коленях и молились. Варфоломей,
ломая себе руки, беспрестанно выходил в сени, жалуясь на
жар в голове. Чрез полчаса он вошел в спальню и как
сумасшедший выбежал оттуда с вестью "Всё кончено!" Не
стану описывать, что в сию минуту почувствовала Вера!
Однако сила ее духа была необычайная. "Боже! это воля
твоя!" - произнесла она, поднимая руки к небу; хотела идти;
но телесные силы изменили, она полумертвая опустилась на
кресла, и не стало бы несчастной, если б внезапный поток
слез не облегчил ее стесненной груди. Между тем старуха,
воя, обмыла труп, поставила свечу у изголовья и пошла за
иконою; но тут же от усталости ли, от иной ли причины,
забылась сном неодолимым. В эту минуту Варфоломей подошел к
Вере. У самого беса растаяло бы сердце: так она была
прелестна в своей горести. "Ты меня не любишь, - воскликнул
он страстно; - я с твоею матерью потерял единственную опору
в твоем сердце". Девицу испугало его отчаяние. "Нет, я тебя
люблю",- отвечала она боязливо. Он упал к ногам ее:
"Клянись, - говорил он, - клянись, что ты моя, что любишь
меня более души своей". Вера никогда не ожидала б такой
страсти в этом холодном человеке:
"Варфоломей, Варфоломей, - сказала она с робкою
нежностию, - забудь грешные мысли в этот страшный час; я
поклянусь, когда схороним матушку, когда священник в xpaме
божием нас благословит..." Варфоломей не выслушал ее и, как
исступленный, ну молоть околесную: уверял, что это всё
пустые обряды, что любящим не нужно их, звал ее с собою
в какое-то дальнее отечество, обещал там осыпать блеском
княжеским, обнимал ее колена со слезами. Он говорил такою
страстью, с таким жаром, что все чудеса, о которых
рассказывал, в ту минуту казались вероятными. Вера ужо
чувствовала твердость свою скудеющей, опасность пробудила
ее силу душевную; она вырвалась и побежала к дверям
спальной, где думала найти служанку; Варфоломей заступил ей
дорогу и сказал уже с притворною холодностью, с глазами
свирепыми: "Послушай, Вера, не упрямься; тебе не добудиться
ни служанки, ни матери: никакая сила не защитит тебя от
моей власти".- "Бог защитник невинных", - закричала
бедняжка, в отчаянии бросаясь на колени пред распятием.
Варфоломей остолбенел, его лицо изобразило бессильную
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг