опять вспомнишь об людях; но тогда уж потруднее будет
втереться в общество. Притом люди необходимы, особливо
человеку семейному: у нас без покровителей и правды не
добудешь. Может быть, еще тебя стращает громкое имя:
большой свет! Успокойся: это манежная лошадь; она очень
смирна, но кажется опасной потому, что у нее есть свои
привычки, к которым надо примениться. Да к чему тратить
слова по-пустому? Лучше поверь их истину на опыте.
Послезавтра вечер у графини И...; ты имеешь случай туда
ехать. Я вчера у нее был, говорил об тебе, и она сказала,
что желает видеть твою бесценную особу".
Сии слова, подобно яду, имеющему силу переворотить
внутренность, превратили все прежние замыслы и желания
юноши; никогда не бывалый в большом свете, он решился
пуститься в этот вихрь, и в условленный вечер его увидели
в гостиной графини. Дом ее стоял в не очень шумной улице и
снаружи не представлял ничего отличного; но внутри -
богатое убранство, освещение. Варфоломей уже заранее
уведомил Павла, что на первый взгляд иное покажется ему
странным; ибо графиня недавно приехала из чужих краев,
живет на тамошний лад и принимает к себе общество не
большое, но зато лучшее в городе. Они застали нескольких
пожилых людей, которые отличались высокими париками,
шароварами огромной ширины, и не скидали перчаток во весь
вечер. Это не совсем согласовалось с тогдашними модами
среднего петербургского общества, которые одни были
известны Павлу, но Павел уже положил себе за правило не
удивляться ничему, да и когда ему было заметить сии мелочи?
его вниманием овладела хозяйка совершенно. Вообразите себе
женщину знатную, в пышном цвете юности, одаренную всеми
прелестями, какими природа и искусство могут украсить
женский пол на пагубу потомков Адамовых, прибавьте, что она
потеряла мужа и в обращенье с мужчинами может позволить
себе ту смелость, которая более всего пленяет неопытного.
При таких искушениях мог ли девственный образ Веры
оставаться в сердце переменчивого Павла? Страсти загорелись
в нем; он всё употребил, чтобы снискать благоволение
красавицы, и после повторенных посещений заметил, что она
не равнодушна к его стараниям. Какое открытие для
пламенного юноши! Павел не видал земли под собой, он уже
мечтал... Но случилась неприятность, которая разрушила все
его отважные воздушные замки. Однажды, будучи в довольно
многолюдном обществе у графини, он увидел, что она в
стороне говорит тихо с одним мужчиною; надобно заметить,
что этот молодец щеголял непомерным образом и, несмотря на
все старания, не мог, однако, скрыть телесного недостатка,
за который Павел с Варфоломеем заочно ему дали прозванье
косоногого; любопытство, ревность заставили Павла подойти
ближе, и ему послышалось, что мужчина произносит его имя,
шутит над его дурным французским выговором, а графиня
изволит отвечать на это усмешками. Наш юноша взбесился,
хотел тут же броситься и наказать насмешника, но удержался
при мысли, что это подвергнет его новому, всеобщему по
смеянию. Он тот же час оставил беседу, не говоря ни слова,
и поклялся ввек не видеть графиню.
Растревоженный в душе, он опять вспомнил о давно по
кинутой им Вере, как грешник среди бездны разврата
вспоминает о пути спасения. Но на этот раз он не нашел близ
милой девушки желаемой отрады; Варфоломей хозяином
господствовал в доме и того, кто ввел его туда за несколько
месяцев, принимал ужо, как гостя постороннего. Старуха была
больна, и не на шутку. Вора казалась в страшных суетах и
развлечении; Павла приняла она с необычайною холодностию и,
занимаясь им, сколько необходимо требовало приличие,
готовила лекарства, бегала за служанкою, ухаживала за
больною и нередко призывала Варфоломея к себе па помощь.
Всё это, разумеется, было странно и досаждало Павлу, на
которого теперь, как на бедного Макара, валилась одна
неудача за другою. Он хотел было затеять объяснение, но
побоялся растревожить больную старуху и Веру, без того уже
расстроенную болезнию матери. Оставалось одно средство -
объясниться с Варфоломеем. Приняв такое решение, Павел,
извиняясь головною болью, откланялся немного спустя после
обеда и, не удержанный никем, уехал, намекнув Варфоломею с
некоторою крутостию, что желает его видеть в завтрашнее
утро.
Чтобы вообразить себе то состояние, в каком несчастный
Павел ожидал на другой день своего бывшего друга и на
стоящего соперника, должно понять все различные страсти,
которые в то время боролись в душе его и, как хищные птицы,
словно хотели разорвать между собою свою жертву. Он
поклялся забыть навеки графиню, и между тем в сердце пылал
любовию к изменнице; привязанность его к Вере была не столь
пламенна; но он любил ее любовью братскою, дорожил добрым
ее мнением, а в нем почитал себя потерянным надолго, если
но навеки. Кто же был виновник всех этих напастей? Коварный
Варфоломей, этот человек, которого он некогда называл своим
другом и который, по его мнению, так жестоко обманул его
доверенность. С каким нетерпением ждал его к себе Павел, с
какою досадою он смотрел на улицу, где бушевала точно такая
же метель, как и в душе его! "Бездельник, - думал он, -
воспользуется непогодою, он избежит моей правдивой мести;
он лишит меня последней отрады - сказать ему в бесстыдные
глаза, до какой степени я его ненавижу!"
Но в то время, как Павел мучился сомнением, отворилась
дверь, и Варфоломей вошел с таким же мраморным
спокойствием, с каким статуя Командора приходит на ужин к
Дон-Жуану. Однако лицо его вскоре приняло выражение более
человеческое; он приблизился к Павлу и сказал ему с видом
сострадательной приязни: "Ты на себя не похож, друг мой;
что причиною твоей горести? Открой мне свое сердце".
- Я тебе не друг! - закричал Павел, отскочив от него в
другой угол комнаты, как от лютой змеи; дрожа всеми
составами, с глазами, налитыми кровью и слезами, юноша
опрометью высказал все чувства души, может быть и не
справедливо разгневанной.
Варфоломей выслушал его с каким-то обидным равнодушием и
потом сказал:
- Речь твоя дерзка, и была бы достойна наказания; по я
тебе прощаю: ты молод и цены еще не знаешь ни словам, ни
людям. Не так говорил ты со мной бывало, когда без моей
помощи приходилось тебе хоть шею совать в петлю. Но
теперь всё это забыто, потому что холодный прием девушки
раздражил твою самолюбивую душонку. Изволит пропадать по
целым месяцам, творит неведомо с кем неведомо какие
проказы, а я за него терпи и не ходи, куда мне хочется.
Нет, сударь; буду ходить к старухе, хоть бы тебе одному
назло. Притом у меня есть и другие причины: не стану та
ить их - знай, Вера влюблена в меня.
- Лжешь, негодяй! - воскликнул Павел в исступлении, -
может ли ангел любить дьявола?
- Тебе простительно не верить, - отвечал Варфоломей с
усмешкою; - природа меня не изукрасила наравне с тобою;
зато ты и пленяешь знатных барынь, и пленяешь навеки,
постоянно, неизменчиво.
Этой насмешки Павел не мог вынести, тем более что он
давно подозревал Варфоломея в содействии к его разладу с
графинею. Он в ярости кинулся на соперника, хотел убить его
на месте; но в эту минуту он почувствовал себя ударенным
под ложку; у него дух занялся, и удар, без всякой боли, на
миг привел его в беспамятство. Очнувшись, он нашел себя у
противной стены комнаты, дверь была затворена, Варфоломея
не было, и, как будто из просонок, он вспоминал последние
слова его: "Потише, молодой человек, ты не с своим братом
связался".
Павел дрожал от ужаса и гнева; тысячи мыслей быстро
сменялись в голове его. То решался он отыскать Варфоломея
хоть на краю света и размозжить ему череп; то хотел идти к
старухе и обнаружить ей и Вере все прежние проказы
изменника; вспоминал об очаровательной графине, хотел то
заколоть ее, то объясниться с нею, не изменяя прежнему
решению: последнее согласить, конечно, было трудно. Грудь
его стеснилась; он, как полуумный, выбежал во двор, чув
ствуя в себе признаки воспалительной горячки; бледный, в
беспорядке, рыскал он по улицам и верно нашел бы развязку
всем сомнениям в глубокой Неве, если б она, к счастию, не
была закутана в то время ледяною своей шубою.
Утомилась ли судьба преследовать Павла или хотела
только сильнее уязвить его минутным роздыхом в несчастиях,
он, воротясь домой, был встречен неожиданным исполнением
главного своего желания. В прихожей дожидал его богато
одетый слуга графини И..., который вручил ему записку;
Павел с трепетом развертывает и читает следующие слова,
начертанные слишком ему знакомою рукою графини:
"Злые люди хотели поссорить нас; я всё знаю; если в вас
осталась капля любви ко мне, капля сострадания, придите в
таком-то часу вечером. Вечно твоя И.".
Как глупы любовники! Павел, пробежав сии магические
строки, забыл и дружбу Веры, и неприязнь Варфоломея; весь
мир настоящий, прошедший и грядущий стеснился для него в
лоскутке бумаги; он прижимает к сердцу, целует его,
подносит несколько раз к свету. "Нет! - восклицает он в во
сторге, - это не обман; я точно, точно счастлив; так не
напишет, не может написать никто, кроме ее одной. Но не
хочет ли плутовка зазвать и морочить меня, и издеваться
надо мною по-прежнему? Нет! клянусь, не бывать этому. "Твоя
- вечно твоя", пусть растолкует мне на опыте, что значит
это слово. Не то... добрая слава ее теперь в моих руках".
В урочный час наш Павел, пригожий и разряженный, уже на
широкой лестнице графини; его без доклада провожают в
гостиную, где, к его досаде, собралось уже несколько
посетителей, между которыми, однако, не было косоногого.
Хозяйка приветствует его сухо, едва говорит с ним; но она
недаром на него уставила большие черные глаза свои и томно
опустила их: мистическая азбука любящих, непонятная
профанам. Гости принимаются за игру; хозяйка, отказываясь,
уверяет, что ей приятно садиться близ каждого из игроков
поочередно, ибо она надеется ему принести счастие. Все не
надивятся ее тонкой вежливости. Немного спустя: "Вы у нас
давно не были, - говорит графиня, оборачиваясь к юноше, -
замечаете ли некоторые перемены в уборах этой комнаты? Вот,
например, занавесы висели сперва на лавровых гирляндах; но
мне лучше показалось заменить их стрелами". - "Недостает
сердец",- отвечает Павел полусухо, полувежливо. "Но не в
одной гостиной, - продолжает графиня, - есть новые уборы",
и вставая с кресел: "Не хотите ли, - говорит она, -
заглянуть в диванную; там развешаны привезенные недавно
гобелены отличного рисунка". Павел с поклоном идет за ней.
Неизъяснимым чувством забилось его сердце, когда он вошел в
эту очарованную комнату. Это была вместе зимняя оранжерея и
диванная. Миртовые деревья, расставленные вдоль стен,
укрощали яркость света канделабров, который, оставляя
роскошные диваны в тени за деревьями, тихо разливался на
гобеленовые обои, где в лицах являлись, внушая
сладострастие, подвиги любви богов баснословных. Против
анфилады стояло трюмо, а возле на стене похищение Европы -
доказательство власти красоты хоть из кого сделать скотину.
У этого трюмо начинается роковое объяснение. Всякому
просвещенному известно, что разговор любящих всегда есть
самая жестокая амплификация: итак, перескажу только
сущность его. Графиня уверяла, что насмешки се над дурным
французским выговором относились не к Павлу, а к одному его
соименнику, что она долго не могла понять причины его
отсутствия, что, наконец, Варфоломей ее наставил, и прочее,
и прочее. Павел, хотя ему казались странными сведения
Варфоломея в таком деле, о котором никто ему не сказывал, и
роль миротворца, которую он принял на себя при этом случае,
поверил, разумеется, всему; однако упорно притворялся, что
ничему не верит. "Какого же еще доказательства хотите вы?"
- спросила наконец графиня с нежным нетерпением. Павел, как
вежливый юноша, в ответ поцеловал жарко ее руку; она
упрямилась, робела, спешила к гостям; он становился на
колени и крепко держа руки ее, грозил, что не выпустит, да
к этому вприбавок сию же минуту застрелится. Сия тактика
имела вожделенный успех - и тихое, дрожащее рукопожатие, с
тихим шепотом: "Завтра в 11 часов ночи, на заднее крыльцо",
громче пороха и пушек возвестили счастливому Павлу
торжество его.
Графиня весьма кстати воротилась в гостиную; между двумя
из игроков только что не дошло до драки. "Смотрите, -
сказал один графине, запыхавшись от гнева, - я даром
проигрываю несколько сот душ, а он..." - "Вы хотите сказать
- несколько сот рублей", - прервала она с важностью. "Да,
да... я виноват... я ошибся",- отвечал спорщик, заикаясь и
посматривая искоса на юношу. Игроки замяли спор, и всю
суматоху как рукой сняло. Павел на сей раз пропустил всё
мимо ушей. Волнение души не позволило ему долго пробыть в
обществе, он спешил домой предаться отдыху, но сон долго
не опускался на его вежды; самая действительность была для
него сладким сновиденьем. Распаленной его фантазии
бессменно предстояли черные, большие, влажные очи
красавицы. Они сопровождали его и во время сна; но сны, от
предчувствия ли тайного, от волнения ли крови, всегда
кончались чем-то странным. То прогуливался он по зеленой
траве; перед ним возвышались два цветка, дивные красками;
по лишь только касался он стебля, желая сорвать их, вдруг
взвивалась черная, черная змея и обливала цветки ядом. То
смотрел он в зеркало прозрачного озера, на дне которого у
берега играли две золотые рыбки; но едва опускал оп к ним
руку, земноводное чудовище, стращая, пробуждало его. То
ходил он ночью под благоуханным летним небосклоном, и па
высоте сияли неразлучно две яркие звездочки; но не успевал
он налюбоваться ими, как зарождалось черное пятно на темном
западе и, растянувшись в длинного облачного змея, пожирало
звездочки. - Всякий раз, когда такое видение прерывало сон
Павла, встревоженная мысль его невольно устремлялась на
Варфоломея; по через несколько времени черные глаза снова
одерживали верх, покуда новый ужас не прерывал мечты
пленительной. Несмотря на всё это, Павел, проспавши до
полудня, встал веселее, чем когда-нибудь. Остальные 11
часов дня, как водится, показались ему вечностию. Не успело
смеркнуться, как он уже бродил вокруг дома графини; но
принимали никого, не зажигали огня в парадных комнатах,
только в одном дальнем углу слабо мерцал свет: "Там ждет
меня прелестная", - думал про себя Павел, и заранее душа
его утопала в наслаждении.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг