В. П. Титов
УЕДИНЕННЫЙ ДОМИК НА ВАСИЛЬЕВСКОМ
повесть
Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова,
тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма
мало похожи друг па друга. Возьмите южный берег,
уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и
северную сторону, которая глядит на Петровский остров и
вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере
приближения к этой оконечности, каменные здания, редея,
уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами
проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы
идете мимо ряда просторных огородов, который по левую
сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней
возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми
домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокого
крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала,
служащего оплотом от разлитии; а дальше лежит луг,
вязкий, как болото, составляющий взморье. И летом
печальны сии места пустынные, в еще более зимою, когда и
луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега
Петровского острова, - всё погребено в серые сугробы, как
будто в могилу.
Несколько десятков лет тому назад, когда сей околоток был
еще уединеннее, в низком, но опрятном деревянном домике,
около означенной возвышенности, жила старушка, вдова одного
чиновника, служившего не помню в которой из коллегий.
Оставляя службу, он купил этот домик вместе с огородом
и намерен был завесть небольшое хозяйство; но кончина
помешала исполнению дальних его замыслов; вдова вскоре
нашла себя принужденною продать всё, кроме дома, и жить
малым денежным достатком, накопленным невинными, а может
быть, отчасти и грешными трудами покойного. Всё ее
семейство составляли дочь и престарелая служанка, бывшая в
должности горничной и вместе кухарки. Вдалеке от света,
вела она тихую жизнь, которая при всем своем однообразии
казалась бы счастливою. По праздникам в церковь; по будням
утро за работою; после обеда мать вяжет чулок, а молодая
Вера читает ей Минею и другие священные книги или
занимается с нею гаданием в карты - препровождение времени,
которое и ныне в обыкновении у женщин. Вера давно уже
достигла того возраста, когда девушки начинают думать, как
говорится в просторечии, о том, как бы пристроиться; но
главную черту ее нрава составляла младенческая простота
сердца; она любила мать, любила по привычке свои
повседневные занятия и, довольная настоящим, не питала в
душе черных предчувствий насчет будущего. Старушка мать
думала иначе: с грустью помышляла она о преклонных летах
своих, с отчаянием смотрела на расцветшую красоту
двадцатилетней дочери, которой в бедном одиночестве не было
надежды когда-либо найти супруга-покровителя. Всё это
иногда заставляло ее тосковать и тайно плакать; с другими
старухами она, не знаю почему, водилась вовсе не охотно;
зато уж и старухи не слишком ее жаловали; они толковали,
будто с мужем жила она под конец дурно, утешать ее ходил
подозрительный приятель; муж умер скоропостижно и - бог
знает, чего не придумает злоречие.
Одиночество, в коем жила Вера с своей матерью, изредка
было развлекаемо посещениями молодого, достаточно
отдаленного родственника, который за несколько лет приехал
из своей деревни служить в Петербурге. Мы условимся
называть его Павлом. Он звал Беру сестрицею, любил ее, как
всякий молодой человек любит пригожую, любезную девушку,
угождал ее матери, у которой и был, как говорится, на
примете. Но о союзе с ним напрасно было думать: оп не мог
часто навещать семью Васильевского острова. Этому мешали не
дела и по служба: он тем и другим занимался довольно
небрежно; жизнь его состояла из досугов почти беспрерывных.
Павел принадлежал к числу тех рассудительных юношей,
которые терпеть не могут излишества в двух вещах: во
времени и в деньгах. Он, как водится, искал и приискал
услужливых товарищей, которые охотно избавляли его от сих
совершенно лишних отягощении и на его деньги помогали ему
издерживать время. Картежная игра, увеселения, ночные
прогулки - всё призвано было в помощь; и Павел был
счастливейшим из смертных, ибо не видал, как утекали дни за
днями и месяцы за месяцами. Разумеется, не обходилось и без
неприятностей: иногда кошелек опустеет, иногда совесть
проснется в душе, в виде раскаяния или мрачного
предчувствия. Чтобы облегчить сие новое бремя, он сперва
держался обыкновения посещать Веру. Но мог ли он без
угрызений сравнить себя с этой невинною, добродетельною
девушкой?
Итак, необходимо было искать другого средства. Он ско
ро нашел его в одном из своих соучастников веселия, из
которого сделал себе друга. Этот друг, которого Павел знал
под именем Варфоломея, часто наставлял его на такие про
казы, какие и в голову не пришли бы простодушному Павлу;
зато он умел всегда и выпутать его из опасных последствий;
главное же, неоспоримое право Варфоломея на титул друга
состояло в том, что он в нужде снабжал нашего юношу
припасом, которого излишество тягостно, а недостаток еще
тягостнее - именно деньгами. Он так легко и скоро
доставал их во всяком случае, что Павлу на сей счет при
ходили иногда в голову странные подозрения; он даже решался
выпытать сию тайну от самого Варфоломея; но как скоро хотел
приступить к своим расспросам, сей последний одним взглядом
его обезоруживал. Притом: "Что мне за дело, - думал Павел,
- какими средствами он добывает деньги? Ведь я за него не
пойду на каторгу... ни в ад!" - прибавлял он тихомолком от
своей совести. Варфоломей к тому же имел искусство убеждать
и силу нравиться, хотя в невольных его порывах нередко
обнаруживалось жестокосердие. Я забыл еще сказать, что его
никогда не видали в православной церкви; но Павел и сам
был не слишком богомолен; притом Варфоломей говаривал, что
он принадлежит не к нашему исповеданию. Короче, наш юноша
наконец совершенно покорился влиянию избранного им друга.
Однажды в день воскресный, после ночи, потерянной в
рассеянности, Павел проснулся поздно поутру. Раскаяние,
недоверие давно так его не мучили. Первая мысль его была
идти в церковь, где давно, давно он не присутствовал. Но,
взглянув на часы, он увидел, что проспал час обедни. Яркое
солнце высоко блистало на горячем летнем небосклоне. Он
невольно вспомнил о Васильевском острове. "Как виноват я
перед старухою, - сказал он себе; - в последний раз я был у
ней, когда снег еще не стаял. Как весело теперь в
уединенном сельском домике. Милая Вера! она меня любит,
может быть, жалеет, что давно но видала меня, может
быть...". Подумал и решился провести день па Васильевском.
Лишь только, одевшись, он вышел со двора, откуда ни
возьмись, Варфоломей навстречу. Неприятна была встреча для
Павла; но свернуть было некуда.
- А я к тебе, товарищ! - закричал Варфоломей издали; -
хотел звать тебя, где третьего дня были.
- Мне сегодня некогда, - сухо отвечал Павел.
- Вот хорошо, некогда! Ты, пожалуй, захочешь меня
уверить, что у тебя может быть дело. Вздор! пойдем.
- Говорю тебе, некогда; я должен быть у одной родст
венницы, - сказал Павел, выпутывая руку свою из холодной
руки Варфоломея.
- Да! да! я и забыл об твоей Васильевской ведьме. Кстати,
я от тебя слышал, что твоя сестрица довольно мила; скажи,
пожалуй, сколько лет ей?
- А мне почему знать? я не крестил ее!
- Я сам никого не крестил отроду, а знаю наперечет и твои
лета и всех, кто со мной запанибрата.
- Тем для тебя лучше, однако...
- Однако не в том дело, - прервал Варфоломей, - я давно
хотел туда забраться с твоею помощью. Нынче погода чудная;
я рад погулять. Веди меня с собою.
- Ей-ей не могу, - отвечал Павел с неудовольствием, - они
не любят незнакомцев. Прощай, мне нельзя терять вре
мени.
- Послушай, Павел, - сказал Варфоломей, сердито ос
танавливая его рукою и бросая на него тот взгляд, который
всегда имел на слабого юношу неодолимое действие. - Я не
узнаю тебя. Вчера ты скакал, как сорока, а теперь
надулся, как индейский петух. Что это значит? Я не в одно
место возил тебя из дружбы; потому и от тебя могу того же
требовать.
- Так! - отвечал Павел в смущении, - но теперь не могу
исполнить этого, ибо... ибо знаю, что тебе там будет
скучно.
- Пустая отговорка: если хочу, стало, не скучно. Веди
меня непременно; иначе ты не друг мне.
Павел замялся; наконец, собравшись с духом, сказал:
- Слушай, ты мне друг! но в этих случаях, я знаю, для
тебя нет ничего святого. Вера хороша, непорочна как ангел,
по сердце ее просто. Даешь ли ты мне честное слово не
расставлять сетей ее невинности?
- Вот нашел присяжного волокиту, - прервал Варфоломей с
каким-то адским смехом. - И без нее, брат, много есть
девчонок в городе. Да что толковать долго? честного слова я
не дам: ты должен мне верить или со мной рассориться. Вези
меня с собою или - давай левую.
Юноша взглянул на грозное лицо Варфоломея, вспомнил, что
и честь его и самое имущество находятся во власти этого
человека и ссора с ним есть гибель; сердце его содрог
нулось; он употребил еще несколько слабых возражений - и
согласился.
Старушка от всей души благодарила Павла за новое
знакомство; степенный, тщательно одетый товарищ его крайне
ей понравился; она, по своему обыкновению, видела в нем
выгодного женишка для своей Веры. Впечатление,
произведенное Варфоломеем на сию последнюю, было не столь
выгодно: она робким приветствием отвечала на поклон его, и
живые ланиты ее покрылись внезапною бледностию. Черты
Варфоломея были знакомы Вере. Два раза, выходя из храма
божия, с душою, полною смиренными набожными чувствами, она
замечала его стоящим у каменного столпа притвора церковного
и устремляющим на нее взор, который пресекал все набожные
помыслы и, как рана, оставался у нее врезанным в душу. Но
не любовной силою приковал этот взор бедную девушку, а
каким-то страхом, неизъяснимым для нее самой. Варфоломей
был статен, имел лицо правильное; но это лицо не отражало
души, подобно зеркалу, а, подобно личине, скрывало все ее
движение; и на его челе, видимо спокойном, Галлъ верно
заметил бы орган высокомерия, порока отверженных.
Впрочем, Вера умела скрыть свое смущение, и едва ли кто
заметил его, кроме Варфоломея. Он завел разговор общий,
и был любезнее, умнее, чем когда-нибудь. Часы проходили
неприметно; после обеда предложена прогулка на взморье, по
окончании которой все воротились домой, и старушка
принялась за любимое свое препровождение вечера - гадание в
карты. Но сколько ни трудилась она раскладывать, как
нарочно ничего не выходило. Варфоломей подошел к ней,
оставя в другом углу своего друга в разговоре с Верою.
Видя досаду старухи, он заметил ей, что по ее способу
раскладывания нельзя узнать будущего, и карты, как они
теперь лежат, показывают прошедшее. "Ах, мой батюшка! да
вы, я вижу, мастер; растолкуйте мне, что же они пока
зывают?" - спросила старушка с видом сомнения. - "А вот
что",- отвечал он и, придвинув кресла, говорил долго и ти
хо. Что говорил? Бог весть, только кончилось тем, что она
от него услышала такие тайны жизни и кончины покойного
сожителя, которые почитала богу да ей одной известными.
Холодный пот проступил на морщинах лица ее, седые волосы
стали дыбиться под чепцом; она дрожа перекрестилась.
Варфоломей поспешно отошел; он с прежней свободою вмешался
в разговор молодежи; и беседа верно продлилась бы до
полночи, если бы наши гости не поторопились, представляя,
что скоро будут разводить мост и им придется ночевать на
вольном воздухе.
Не станем описывать многих других свиданий, которые
друзья наши имели вместе на Васильевском в продолжение
лета. Для вас довольно знать, что в течение всего времени
Варфоломей всё более и более вкрадывался в доверенность
вдовы; добродушная Вера, которая привыкла согласоваться
слепо с чувствами своей матери, забыла понемногу неприятное
впечатление, сперва произведенное незнакомцем; но Павел
оставался для нее предметом предпочтения нескрытного, и,
если сказать правду, так было за что: частые свидания с
молодою родственницей возымели на юношу преблаготворное
действие; он начал прилежнее заниматься службою, бросил
многие беспутные знакомства, словом, захотел быть
порядочным человеком; с другой стороны, беспечный его нрав
покорялся влиянию привычки, и ему изредка казалось, что он
может быть счастлив такою супругою, как Вера.
Предпочтение этой прелестной девушки к товарищу, ка
залось, должно бы оскорбить неукротимое самолюбие
Варфоломея; однако он не только не изъявлял неудовольствия,
но обращался с Павлом радушнее, ласковее прежнего; Павел,
платя ему дружеством искренним, совершенно откинул все
сомнения насчет замыслов Варфоломея, принимал все его
советы, поверял ему все тайны души своей. Однажды зашла у
них речь о своих взаимных достоинствах и слабостях - что
весьма обыкновенно в дружеской беседе на четыре глаза. "Ты
знаешь, я не люблю лести, - говорил Варфоломей, - но
откровенно скажу, друг мой, что я замечаю в тебе с
недавнего времени весьма выгодную перемену; и не один я,
многие говорят, что в последние шесть месяцев ты созрел
больше, чем другие созревают в шесть лет. Теперь недостает
тебе только одного: навыка жить в свете. Не шути этим
словом; я сам никогда не был охотником до света, я знаю,
что он нуль; но этот нуль десятерит достоинство единицы.
Предвижу твое возражение; ты думаешь жениться на Вере"...
(при сих словах Варфоломей остановился на минуту, как будто
забывшись)... "ты думаешь на ней жениться, - продолжал он,
- и ничего не хочешь знать, кроме счастия семейного да
любви будущей супруги. То-то и есть: вы, молодежь,
воображаете, что обвенчался, так и бал кончен; ан только
начинается. Помяни ты мое слово - поживешь с женою год,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг