женщины, к которой любовь огненною чертою проходила по
моему сердцу! О, она страдала, невыразимо страдала!.. Она
упадала на колени пред своим мучителем и умоляла его
оставить ее или взять с собою. В эту минуту как завеса
спала с глаз моих: я узнал в Элизе ту самую женщину,
которую некогда видел в космораме; не постигаю, каким
образом до сих пор я не мог этого вспомнить, хотя лицо ее
всегда мне казалось знакомым; на фантасмагорической сцене
я был возле нее, я также преклонял колени пред двойником
графа; двойник доктора, рыдая, старался увлечь меня от
этого семейства: он что-то говорил мне с большим жаром, но
я не мог расслушать речей его, хотя видел движение его
губ; в моем ухе раздавались лишь неясные крики чудовищ,
носившихся над нами; доктор поднимал руку и куда-то
указывал, я напряг все внимание и, сквозь тысячи
мелькавших чудовищных существ, будто бы узнавал образ
Софьи, но лишь на одно мгновение, и этот образ казался мне
искаженным...
Во все время этого странного зрелища я был в оцепенении;
душа моя не знала, что делалось с телом. Когда
возвратилась ко мне раздражительность внешних чувств, я
увидел себя в своей комнате на постоялом дворе; возле меня
стоял доктор Бин со склянкою в руках...
- Что? - спросил я, очнувшись.
- Да ничего! здоровешенек! пульс такой, что чудо...
- У кого?
- Да у графа! Хороших было мы дел наделали! Да и то,
правду сказать, я никогда и не воображал, и в книгах не
встречал, чтоб мог быть такой сильный обморок. Ну, точно
был мертвый. Кажется, немало я на своем веку практики
имел; вот уж, говорится, век живи, век учись! А выто,
батюшка! Еще были военный человек, испугались, также
подумали, что мертвец идет... насилу оттер вас... Куда вам
за нами, медиками! Мы народ храбрый... Я вышел на улицу
посмотреть, откуда буря идет, смотрю - мой мертвый
тащится, а от него люди так и бегут. Я себе говорю: "Вот
любопытный субъект",- да к нему, - кричу, зову людей,
насилу пришли; уж я его и тем, и другим, - и теперь как ни
в чем не бывал, еще лет двадцать проживет. Непременно этот
случай опишу, объясню, в Париж пошлю, в академию, по всей
Европе прогремлю - пусть же себе толкуют... нельзя!
любопытный случай!..
Доктор еще долго говорил, но я не слушал его; одно
понимал я: все это было не сон, не мечта, - действительно
возвратился к живым мертвый, оживленный ложною жизнию, и
отнимал у меня счастие жизни... "Лошадей!" - вскричал я.
Я почти не помню, как и зачем привезли меня в Москву;
кажется, я не отдавал никаких приказаний и мною
распорядился мой камердинер. Долго я не показывался в свет
и проводил дни один, в состоянии бесчувствия, которое
прерывалось только невыразимыми страданиями. Я чувствовал,
что гасли все мои способности, рассудок потерял силу
суждения, сердце было без желаний; воображение напомнило
мне лишь страшное, непонятное зрелище, о котором одна
мысль смешивала все понятия и приводила меня в состояние,
близкое к сумасшествию.
Нечаянно я вспомнил о моей простосердечной кузине; я
вспомнил, как она одна имела искусство успокоивать мою
душу. Как я радовался, что хоть какое-либо желание
закралось в мое сердце!
Тетушка была больна, но велела принять меня. Бледная,
измученная болезнию, она сидела в креслах; Софья ей
прислуживала, поправляла подушки, подавала питье Едва она
взглянула на меня, как почти заплакала:
- Ах! Что это мне как жалко вас! - сказала она сквозь
слезы.
- Кого это жаль, матушка? - спросила тетушка
прерывающимся голосом.
- Да Владимира Андреевича!21 Не знаю, отчего, но
смотреть на него без слез не могу...
- Уж лучше бы, матушка, пожалела обо мне; - вишь, он и
не думает больную тетку навестить...
Не знаю, что отвечал я на упрек тетушки, который был не
последний. Наконец, она несколько успокоилась.
- Я ведь это, батюшка, только так говорю, оттого, что
тебя люблю; вот и с Софьюшкой об тебе часто толковали...
- Ах, тетушка! Зачем вы говорите неправду? У нас и
помина о братце не было...
- Так! так-таки! - вскричала тетушка с гневом, - таки
брякнула свое! Не посетуй, батюшка, за нашу простоту;
хотела было тебе комплимент сказать, да вишь, у меня
учительша какая проявилась; лучше бы, матушка, больше о
другом заботилась...- И полились упреки на бедную девушку.
Я заметил, что характер тетушки от болезни очень
переменился; она всем скучала, на все досадовала; особенно
без пощады бранила добрую Софью: все было не так, все мало
о ней заботились, все мало ее понимали; она жестоко мне
на Софью жаловалась, потом от нее переходила к своим
родным, знакомым - никому не было пощады; она с
удивительною точностию вспоминала все свои неприятности в
жизни, всех обвиняла и на все роптала, и опять все свои
упреки сводила на Софью.
Я молча смотрел на эту несчастную девушку, которая с
ангельским смирением выслушивала старуху, а между тем
внимательно смотрела, чем бы услужить ей. Я старался моим
взором проникнуть эту невидимую связь, которая соединяла
меня с Софьею, перенести мою душу в ее сердце, - но
тщетно: передо мною была лишь обыкновенная девушка, в
белом платье, с стаканом в руках.
Когда тетушка устала говорить, я сказал Софье почти
шепотом: "Так вы очень обо мне жалеете?"
- Да! Очень жалею и не знаю, отчего.
- А мне так вас жалко, - сказал я, показывая глазами на
тетушку.
- Ничего, - отвечала Софья, - на земле все недолго, и
горе, и радость; умрем, другое будет...
- Что ты там страхи-то говоришь, - вскричала тетушка,
вслушавшись в последние слова. - Вот уж, батюшка, могу
сказать, утешница. Чем бы больного человека развлечь,
развеселить, а она нет-нет да о смерти заговорит. Что, ты
хочешь намекнуть, чтобы я тебя в духовной-то не забыла,
что ли? В гроб хочешь поскорее свести? Экая
корыстолюбивая! Так нет, мать моя, еще тебя переживу...
Софья спокойно посмотрела в глаза старухе и сказала:
"Тетушка! Вы говорите неправду..."
Тетушка вышла из себя: "Как неправду? Так ты собираешься
меня похоронить... Ну, скажите, батюшка, выносимо ли это?
Вот какую змею я у себя пригрела".
В окружающих прислужницах я заметил явное не
удовольствие; доходили до меня слова: "Злая! Недобрая!
Уморить хочет!"
Тщетно хотел я уверить тетушку, что она приняла Софьины
слова в другом смысле: я только еще более раздражал ее.
Наконец, решился уйти; Софья провожала меня.
- Зачем вы вводите тетушку в досаду? - сказал я кузине.
- Ничего, немножко на меня прогневается, а все о смерти
подумает; это ей хорошо...
- Непонятное существо! - вскричал я, - научи и меня
умереть!
Софья посмотрела на меня с удивлением.
- Я сама не знаю; впрочем, кто хочет учиться, тот уж
вполовину выучен.
- Что ты хочешь сказать этим?..
- Ничего! Так у меня в книжке записано...
В это время раздался колокольчик: "Тетушка меня кличет,
- проговорила Софья, - видите, я угадала; теперь гнев
прошел, теперь она будет плакать, а плакать хорошо, очень
хорошо, особливо когда не знаешь, о чем плачешь".
С сими словами она скрылась.
Я возвратился домой в глубокой думе, бросился в кресла и
старался отдать себе отчет в моем положении. То Софья
представлялась мне в виде какого-то таинственного, доброго
существа, которое хранит меня, которого каждое слово имеет
смысл глубокий, связанный с моим существованием, то я
начинал смеяться над собою, вспоминал, что к мысли о Софье
воображение примешивало читанное мною в старинных
легендах; что она была просто девушка добрая, но очень
обыкновенная, которая кстати и некстати любила повторять
самые ребяческие сентенции; эти сентенции потому только,
вероятно, поражали меня, что в движении сильных,
положительных мыслей нашего века они были забыты и
казались новыми, как готическая мебель в наших гостиных. А
между тем слова Софьи о смерти невольно звучали в моем
слухе, невольно, так сказать, притягивали к себе все мои
другие мысли, и наконец соединили в один центр все мои
духовные силы; мало-помалу все окружающие предметы для
меня исчезли, неизъяснимое томление зажгло мое сердце, и
глаза нежданно наполнились слезами. Это меня удивило! "Кто
же плачет во мне?" - воскликнул я довольно громко, и мне
показалось, что кто-то отвечает мне; меня обдало холодом,
и я не мог пошевелить рукою; казалось, я прирос к креслу и
внезапно почувствовал в себе то неизъяснимое ощущение,
которое обыкновенно предшествовало моим видениям и к
которому я уже успел привыкнуть; действительно, чрез
несколько мгновений комната моя сделалась для меня
прозрачною; в отдалении, как бы сквозь светлый пар, я
увидел снова лицо Софьи...
"Нет! - сказал я в самом себе, - соберем всю твердость
духа, рассмотрим холодно эту фантасмагорию. Хорошо ребенку
было пугаться ее: мало ли что казалось необъяснимым?" И я
вперил в странное видение тот внимательный взор, с которым
естествоиспытатель рассматривает любопытный физический
опыт.
Видение подернулось как бы зеленоватым паром; лицо Софьи
сделалось явственнее, но представилось мне в искаженном
виде.
"А! - сказал я сам в себе, - зеленый цвет здесь играет
какую-то ролю; вспомним хорошенько; некоторые газы
производят также в глазе ощущение зеленого цвета; эти газы
имеют одуряющее свойство - так точно! Преломление зеленого
луча соединено с наркотическим действием на наши нервы и
обратно. Теперь пойдем далее: явление сделалось
явственнее? Так и должно быть: это значит, что оно
прозрачно. Так точно! В микроскопе нарочно употребляют
зеленоватые стекла для рассматривания прозрачных
насекомых: их формы оттого делаются явственнее..."
Чтоб сохранить хладнокровие и не отдать себя под власть
воображения, я записывал мои наблюдения на бумаге; но
скоро мне это сделалось невозможным; видение близилось ко
мне, все делалось явственнее, а с тем вместе все другие
предметы бледнели; бумага, на которой я писал, стол, мое
собственное тело сделалось прозрачным, как стекло; куда я
ни обращал глаза, видение следовало за моим взором. В нем
я узнавал Софью: тот же облик, те же волосы, та же улыбка,
но выражение было Другое. Она смотрела на меня коварными,
сладострастными глазами и с какою-то наглостию простирала
ко мне свои объятия.
"Ты не знаешь, - говорила она, - как мне хочется выйти
за тебя замуж! Ты богат - я сама у старухи вымучу себе кое-
что, - и мы заживем славно. Отчего ты мне не даешься? Как
я ни притворяюсь, как ни кокетничаю с тобою - все тщетно.
Тебя пугают мои суровые слова; тебя удивляет мое невинное
невежество? Не верь! Это все удочка, на которую мне
хочется поймать тебя, потому что ты сам не знаешь своего
счастия. Женись только на мне - ты увидишь, как я
развернусь. Ты любишь рассеянность - я также; ты любишь
сорить деньгами - я еще. больше; наш дом будет чудо, мы
будем давать балы, на балы приглашать родных, вотремся к
ним в любовь, и наследства будут на нас дождем литься...
Ты увидишь - я мастерица на эти дела..."
Я оцепенел, слушая эти речи; в душе моей родилось такое
отвращение к Софье, которого не могу и выразить. Я
вспоминал все ее таинственные поступки, все ее дву
смысленные слова - все мне было теперь понятно! Хитрый
демон скрывался в ней под личиною невинности... Видение
исчезло - вдали осталась лишь блестящая точка; эта точка
увеличивалась постепенно, приближалась - это была моя
Элиза! О, как рассказать, что сталось тогда со мною? Все
нервы мои потряслись, сердце забилось, руки сами .собою
простерлись к обольстительному видению; казалось, она
носилась в воздухе - ее кудри как легкий дым свивались и
развивались, волны прозрачного покрывала тянулись по
роскошным плечам, обхватывали талию и бились по стройным
розовым ножкам. Руки ее были сложены, она смотрела на меня
с упреком:
"Неверный! Неблагодарный! - говорила она голосом,
который, как растопленный свинец, разжигал мою душу, - ты
уж забыл меня! Ребенок! Ты испугался мертвого! Ты забыл,
что я страдаю, страдаю невыразимо, безутешно; ты забыл,
что между нами обет вечный, неизгладимый! Ты боишься
мнения света? Ты боишься встретиться с мертвым? Я - я не
переменилась. Твоя Элиза ноет и плачет, она ищет тебя
наяву и во сне, - она ждет тебя; все ей равно - ей ничего
не страшно - все в жертву тебе..."
- Элиза! Я твой! Вечно твой! Ничто не разлучит нас! -
вскричал я, как будто видение могло меня слышать... Элиза
рыдала, манила меня к себе, простирала ко мне руку так
близко, что, казалось, я мог схватить ее -как вдруг другая
рука показалась возле руки Элизы... Между ею и мною явился
таинственный доктор; он был в рубище, глаза его горели,
члены трепетали; он то являлся, то исчезал; казалось, он
боролся с какою-то невидимою силою, старался говорить, но
до меня доходили только прерывающиеся слова: "Беги...
гибель... таинственное мщение... совершается... твой
дядя... подвигнул его... на смертное преступление... его
участь решена... его... давит... дух земли... гонит... она
запятнана невинною кровью... он погиб без возврата... он
мстит за свою гибель... он зол ужасно... он затем
возвратился на землю... гибель... гибель..."
Но доктор исчез; осталась одна Элиза. Она по-прежнему
простирала ко мне руки и манила меня, исчезая... я в
отчаянии смотрел вслед за нею...
Стук в дверь прервал мое очарование. Ко мне вошел один
из знакомых.
- Где ты? Тебя вовсе не видно! Да что с тобою? Ты вне
себя...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг