мазурке он приглашал ее, она отказалась и уехала, а он всю
остальную часть вечера бродил со шляпою в руках, не танцуя
и почти не говоря ни с кем, что с ним очень редко
случалось. Какая пространная канва для злоречия! Все
взволновалось; все зашипело от ярости! Через неделю
Нерецкий был с визитом у Гольцберга, и полковник пригласил
его к обеду на следующий день. К вечеру того дня уже все
рассказывали, что полковница надела новый шелковый капот и
заказала к обеду два лишних блюда.
Но возвратимся ко дню, который непосредственно последовал
за балом. В десять часов утра Вера была уже в комнате
Ольги, и они без докучливых свидетелей предавались
искренним чувствованиям.
Вообразите два цветка, возросшие на одном стебле, которых
питала одна роса, освежал и лелеял один ветерок; которые
под грозною тучею прижимались один к другому п после весело
красовались под весенним солнцем, любуясь взаимно своей
красотой. Вообразите, что жестокая рука сорвала их с
родного куста и, не довольствуясь этим, разорвала еще не
отстрадавшие их стебли и посадила цветки в разных сторонах,
под разными небесами, на незнакомых почвах. Бедные цветы не
увяли, но душа, насильственно разделенная надвое, могла ли
оживлять их по-прежнему? Зной палил их, черная туча
обливала холодным дождем, они равно клонились к земле
осиротелыми головками; им не от кого было ждать
утешительного взора, некого ободрять веселою улыбкою; и
равнодушно ждали они вихря, который вырвал бы их с нового
корня и обратил в прах.
Так росли Вера и Ольга; мать Ольги приютила сироту Веру,
и она забыла свое сиротство. В счастливой южной стороне, на
южном берегу Крыма жили они, не считая дней. Солнце
пробуждало их для учения, для прогулок, для неистощимых
разговоров; в продолжение коротких южных зим они пламеннее
предавались учению под заботливым руководством матери.
Но чтобы понять характеры этих двух молодых особ, надобно
знать несколько их воспитание.
Мать Ольги, умная, почти ученая женщина, была несколько
вольнодумна. Не по собственным размышлениям, но в те лета,
когда всякий по наружности блистательный афоризм глубоко
западает в разум, она прочла все творения философов
французской школы и считала непреложные условия женского
быта за выдумки, годные только для толпы. В жизни своей она
не испытывала этих сильных переворотов, которые заставляют
иногда закоренелых вольнодумцев устремлять взор к небесам;
она жила тихо, однообразно: исполняла все свои обязанности
с строгою точностию, была добра для себя и для других и по
этим правилам воспитывала своих детей. Они учились всему,
исключая того, что должно служить основанием прочего; но
мать старалась от нежного возраста изощрить в них до
высочайшей степени чувство благородства; предметами их
благоговения были деяния великих мужей. Самопожертвование,
великодушные поступки заставляли трепетать их юные сердца,
и от ранних пор они привыкли чувствовать и мыслить по
примерам древних. Никогда ложь не оскверняла их уст; данное
обещанье они хранили и исполняли наперекор всем
обстоятельствам, как тот римлянин, жертва своего слова,
который вызывал слезы удивления на их щеки. Прибавьте к
этому совершенное уединение, где ничто не разочаровывало их
понятий, где, напротив, все питало в них посеянные семена
плодов не нашего века, где развалины генуэзской крепости и
высокий утес беспрестанно являлись их пылкому воображению
то древней Капитолией, то скалой Тарпейской и где
библиотека нескольких сот томов была отворена для них от
тринадцатилетнего возраста. Представьте себе все это, и вы
поймете их порывы сердца, простите излишнюю мечтательность
головы. Вы скажете, что теперь не много примеров такого
воспитания. Не знаю!.. Конечно, теперь их гораздо меньше, с
тех пор как в домашнем образовании юношества Бальзак
заступил место Цицерона.
Да, после шестилетней разлуки они увиделись вновь; но как
годы изменили их! Кто бы узнал в тихой, медленной поступи
Ольги, в ее бледном лице и грустном выражении глаз, в
холодных и резких суждениях Веры и в ее равнодушии ко всем
чувствам сердца, кто бы узнал, говорю я, тех резвых девиц,
которые как серны карабкались на неприступные утесы,
смеялись на краях бездны, встречали восход солнца на
обломках древнего христианского храма, любуясь пурпуровым
цветом утренних облаков и зарумяненною поверхностью моря?
Которые по непонятному для самих себя влечению искали
опасных мест, с наслаждением садились на высоком обрыве,
внизу которого кипели волны, и там с большим восторгом
читали сперва Плутарха, позже вымыслы графини Жанлис и
баронессы Сталь?
Сколько рассказов, сколько взаимных доверенностей! В
первый раз после шести лет они облегчали души свои,
переливая в душу друга давно тяготившие их чувства.
- Да! - продолжала Вера, рассказав подруге происшествия
своих прошедших годов, - это разочарование, этот не
ожиданный нравственный удар перевернули все мое суще
ствование. Я увидела, как неуместны в нашем свете высокие
понятия, великодушие, благородство, и составила себе очерк
своей будущей жизни. Я в полном смысле слова одинока в
свете, никто не любит меня, никто не заботится обо мне, и я
вознамерилась обратить все нежные чувства своего сердца,
все, что заключается в нем, преданности, любви, дружества,
все, к собственной своей особе. Самый тесный эгоизм вот моя
стезя. Я не могу любить моею первою, чистою любовью и не
хочу предаваться никакому чувству второстепенному; и потому
никогда не выйду замуж. Я покину мир, как покидает пришлец
чужую сторону, где он принужден был говорить языком других
и считал свое пребывание только чужими обедами. Я хочу и
стараюсь довести себя до такой степени равнодушия, чтобы
чувства мои сделались неспособными ни к какой нежности. Я
хочу сделаться недоступной для всех умственных, духовных
ощущений и жить, подобно устрице, одним телом,
С удивлением слушала со Ольга; этот язык был для псе нов
и непонятен; для нее, которая совершенно противуположно
отвергала от себя все земные чувства и жила одной душой,
влача в свете сонное существование, почти машинально
исполняя обязанности, налагаемые обществом, и пробуждаясь к
жизни только наедине с собою, с своими духовными
собеседниками.
Рассмотревши ее положение, вы простите ей излишнюю
мечтательность. Есть особы, которые не знаю для чего ро
дятся в свет, потому что в этот мир, полный холодных ум
ствований и расчетов, они приносят с собой душу, жадную до
глубоких, истинных чувств; ум, который, видя всю нич
тожность маскарадного покрывала приличий, никогда не может
согласить поступков своих с мнением деспота - общества, и
выше всего приносят упование на свою долю счастия! Эти
особы, принужденные следовать общей колее, должны как
влюбленный due de Lorraine (Герцог де Лорэн (франц.)),
держа в горсти горящие угли, никому не открывать их, хотя
бы тело их испепелилось вместе с углями, - если не хотят
сделаться предметом посмеяния. Никогда не свыкнутся они с
условиями света, будут в тягость себе и другим, и даже
голос их так чужд всему миру, что нигде не найдет он
отголоска.
Это случилось с Ольгою; с своим воспитанием, с своим
образом мыслей и жизни до пятнадцатилетнего возраста, как
могла она принять удел свой так, как приняли бы его тысячи
женщин? Смерть матери вырвала ее из мирного убежища,
разлучила с подругой ее детства и бросила на руки одному
родственнику, старому полковнику, обремененному собственным
семейством, который, исполняя долг христианина и
родственника, с беспокойством помышлял, что, может быть,
нелегко ему будет сбыть с рук девушку без приданого. И
вдруг молодой полковник Гольцберг, - молодой по
леточислению дяди, которому полковничий чин вышел на
пятьдесят осьмом году, - представь, пленился и предложил
руку свою Ольге: сердца он предложить не мог, "ибо не
оказалось оного в запасном магазине его высокоблагородия".
Дядя благословлял небо и, не рассуждая долго, объявил свое
решение Ольге: через две недели бедная сирота с сердцем,
еще не уврачеванным от первого удара, с помутившимся
разумом от угара нежданных происшествий, сама не зная что
делает, стояла у алтаря с человеком, которого едва знала в
лицо.
Мало-помалу угар рассеялся; Ольга приходила в себя, и со
положение начинало ей представляться ясное. Она увидела
себя связанною с человеком, с которым по могла иметь ни
малейшего сочувствия. В ее девические, или скорее, детские
годы любовь исключительно не занимает мечты: иногда по
прочтении какого-нибудь нравственного романа ей грезился
идеал; несколько дней она видела во всякой звездочке глаза,
которые жгли ее сердце; но эта мечта скоро рассеивалась,
сменялась другою, и Ольга не считала любви потребностью
жизни, предметом существованья женщины. Будь ее муж человек
с умом, с малейшею прозорливостью, он мог бы легко
привязать ее к себе, иногда подделываясь под ее детские
восторги, иногда доказывая их опасность в ее положении, он
мог бы исцелить ее от ума, одеревенить ее, сделать
материальною, сформировать по-своему; конечно, это было
нелегко, но не невозможно. Но полковник Гольцберг был
добрый немец; славный хозяин в своей батарее, удалой
кавалерист, подчас кузнец и шорник, подчас барышник,
которого не провел бы ни один цыган: он знал все
подробности пушки и зарядного ящика, но сердце женщины было
для него тайником непроницаемым. Он женился, потому что ему
было сорок лет и хотелось обзавестись хозяйством; потому
что Ольга ему понравилась и он полагал, что хотя она не
имеет приданого, однако может составить его счастие на
зимней квартире.
О счастии женщины он имел короткое и ясное понятие:
благосклонное обращенье, снисходительность к капризам и
модная шляпка, - вот что, по его мнению, не могло не
осчастливить женщины, и к этому он, вступая в супружеское
звание, обязался мысленно подпискою.
Таким образом, судьба не только не дала этой поэтической
женщине мужчины, который был бы в состоянии понять ее,
воспользоваться всеми сокровищами ее ума, души, сердца,
наслаждаться красотами ее внутреннего мира или по крайней
мере ловко зарыть их в землю и скрыть навсегда от
собственного ее сознания, но еще бросил ее в круг, вовсе не
сродный ей.
Знаете ли вы, что такое жизнь называемой военной дамы?
Ольга вышла замуж, и несколько дней спустя карета их
выехала в грязные улицы жидовского местечка. Оборванные,
полунагие нищенки с визгом окружали редкое для них зрелище;
по обеим сторонам улицы тянулись жалкие и запачканные
лачуги крестьян и сынов Иуды; на всяком шагу взоры
встречали отвратительную нечистоту. Карета остановилась у
двора одной из лачуг, вновь выбеленной и обнесенной новым
забором. Это была квартира полковника. Часовой мерными
шагами ходил возле зеленого ящика, и мимо него полковник
Гольцберг ввел свою молодую супругу в низенькую комнату,
обитую коврами; на стенах висели сабли и пистолеты, во всех
углах стояли трубки разных величин и достоинств и
красовались табачные кошельки, бисерные и шелковые, вышитые
еще для холостого полковника милыми соседками. Три подобные
комнаты составляли их жилище. Утро муж ее проводил в
сараях, в манеже и так-далее; к обеду сходилось человек
двенадцать офицеров и оглашали маленькую комнату шумными
разговорами; иногда в веселый час подчиненные отпускали
полковнице по комплименту, всякий по своему уменью, и после
обеда все расходились спать; Гольцберг также ложился, и
тишина воцарялась в смиренном жилище, прерываемая только
его звучным храпением. Смеркается, офицеры от нечего делать
вновь сходятся к своему начальнику, закуривают трубку и
садятся вокруг самовара. Ольга едва успевает наполнять
быстро опоражниваемые стаканы; они толкуют об ученье, о
лошадях, собаках, пистолетах, шорах; разбирают военные
приказы, жалуются на медленное производство; между тем дым
из трубок сгущается, образуется плотное облако, наполняющее
всю комнату, свечи слабо мерцают в дымной атмосфере,
окруженные венцом красно-синеватого цвета, как мерцание
фонаря в воздухе, сжатом двадцатью градусами мороза. Тут
расставляют карточные столы, и в маленькой комнате
раздаются только технические восклицания игры, непонятные
для Ольги, не посвященной в таинства этих иероглифов,
некогда изобретенных для безумного, а теперь занимающих
большую половину всех умных людей. Иногда отважнейшие из
офицеров вторгаются и в литературную область, тупые остроты
и каламбуры летают перекрестным огнем, но, к счастию,
недолго; скоро важный вопрос о способностях к фрунтовой
службе такого-то фейерверк<ер>а или о копытах недавно
приведенного коня сменяет вопрос о гениях нашей
словесности, и залп табачного дыма изо всех ртов покрывает
все пеленою удушливого мрака.
И сегодня, и завтра, и вечно все то же и то же; годы,
создавая и разрушая царства, как будто забывают о жидовском
местечке. Изредка приезд какого-нибудь генерала, какой-
нибудь смотр нарушал этот порядок вещей в однообразном быту
Ольги: тогда все военные суетились, эполеты и лядунки сияли
новой позолотой, в комнатах некому было курить; но
начальник только налетит и исчезнет, и на другой же день
все возвращается к прежнему положению. Однажды капитанша
пришла поздравить Ольгу с известием пли со слухом, что ее
мужа скоро произведут в генералы.
- Ах, не говорите мне этого! - вскричала бедная Ольга в
отчаяньи. - У меня прибавится еще двенадцать неугасающих
трубок!
В такой-то быт попалась Ольга. Сперва она от всей души
желала сдружиться с мужем, найти в нем собеседника и от
голосок своих чувствований; но он смеялся, зевал, прерывал
ее восторженные мечтания просьбою заказать к завтрашнему
обеду побольше ветчины или, соскучившись слушать непонятные
для него звуки, заигрывал на свой лад песенку, которая
возмущала все существование бедной Ольги.
Чувства в этом случае - как травка не тронь меня: они от
неприятного прикосновения сжимаются и увядают; и хотя,
отдохнув, приходят в прежнее состояние, однако отпечаток
неосторожной руки остается на них неизгладимо. Ольга поняла
свое положение и не имела других разговоров с мужем, как о
вещах самых обыкновенных. И это разногласие, это
одиночество души усилили в ней склонность к уединению и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг