светом днем, и ночью, в темноте, ибо их глаза воспринимали весь спектр
излучений.
Они шли быстро, деловито, потому что выполняли приказ, а кирд,
получивший приказ, просто не может не спешить. Приказ - это то, что
пробуждало его к жизни, что заставляло двигаться, что давало цель и смысл
существования. Приказ был жизнью, и пока кирд был жив, приказ был для него
священен. Не случайно каждый кирд всегда держал открытым один канал связи,
соединявший его с источником приказов. Ни один кирд не знал, откуда исходят
приказы, и ни один кирд никогда не задумывался над этим, ибо источник
приказов был вне их уровня интеллекта, как был вне их понимания и сам смысл
их существования, а нормально функционирующий интеллект никогда не будет
пытаться решать задачи выше его понимания. Приказы были главной данностью в
программах, получаемых ими при рождении, и потому священны. Выполнение
приказа и было жизнью.
Шестьдесят восьмой добрался до центральной проверочной станции чуть
раньше. Его загончик был ближе. Но не успел он пройти в настроечный зал, как
к нему присоединился и Двадцать второй.
Они не поздоровались, потому что кирды никогда не здоровались и не
прощались. С момента получения приказа они просто вошли в контакт друг с
другом, распределили обязанности и теперь углубились в работу. Шестьдесят
восьмой начал вводить информацию о первой реакции, полученную с круглого
стенда, в кодировочную машину, а Двадцать второй дал команду одному из
анализаторов определить, нужны ли будут новые головы или можно будет ввести
новую реакцию в существующие программы.
Пока автоматы работали, оба кирда замерли, перейдя в режим ожидания.
Когда кирд не идет, не работает, не погружен в небытие, он всегда переходит
в режим ожидания - состояние промежуточное между работой и небытием.
Они ни о чем не думали, ничего не вспоминали, не обменивались друг с
другом никакой информацией. Они просто ждали, пока автоматы не закончат
работу и не придет их черед действовать.
При этом они вовсе не были жалкими тугодумами. Мозг их был совершенен,
память огромна и быстродействие невообразимо. Просто настоящий кирд никогда
не будет размышлять над проблемой, над которой он не должен размышлять. Так
он устроен. Но стоило ему получить приказ, как он тут же направлял на
выполнение его всю свою интеллектуальную мощь.
Первым закончил работу анализатор. Он сообщил Двадцать второму, что
первую реакцию можно ввести в действующие программы, не меняя голов. А у
Шестьдесят восьмого вскоре была готова кодировка этой реакции.
Молча и сосредоточенно, не теряя ни мгновения, они начали готовить
новую программу и, как только она была готова, доложили об этом по главному
каналу связи. Новый приказ гласил: немедленно начать перенастройку кирдов.
***
Двести семьдесят четвертый снова получил приказ продолжать изучение
трех пришельцев и теперь торопился на центральную проверочную станцию.
Каждый кирд начинал рабочий день с проверки своей головы. Когда-то такие
проверки проводились нечасто, но, с тех пор как число дефов начало
увеличиваться. Мозг ввел ежедневные проверки. Не пройдя проверки, ни один
кирд не мог начать выполнение приказов. И, только пройдя проверку, получив
дневной разрешающий штамп, кирд мог нормально функционировать.
Двести семьдесят четвертый вошел в длинный зал и стал в очередь из
десятка кирдов. Обычно очереди не было, разве что один-два кирда ожидали
проверки своих голов. Но Двести семьдесят четвертый не удивился задержке. Он
просто ждал. Он не удивился бы и очереди в три раза длиннее. Раз не было
приказа разобраться в причине задержки, то и не было оснований раздумывать о
том, сколько кирдов ждет проверки.
Двести семьдесят четвертый думал о пришельцах. Не из любопытства, не
потому, что ему хотелось думать о них. Был приказ продолжать изучение, и он
обдумывал тактику дальнейших исследований.
Спускавшийся потолок вызвал у всех троих более или менее одинаковую
реакцию, первую реакцию, как он ее назвал. Более или менее одинаковую,
потому что все трое находились в одном и том же положении: все трое должны
были погибнуть, как им казалось. Надо попробовать вызвать первую реакцию у
одного, причем так, чтобы остальные видели, что с ним происходит, и
посмотреть на их ответ.
К тому же, думал Двести семьдесят четвертый, поскольку пришельцы -
существа низшего типа, биологического происхождения и энергию получают явно
не от аккумуляторов (приборы, просвечивающие их тела, ничего похожего на
аккумуляторы не отметили), им, скорее всего, потребуются какие-то источники
энергии, и нужно будет отыскать их на корабле...
- Голову в гнездо, - скомандовал кирд, работавший на проверке.
Двести семьдесят четвертый привычным движением вставил голову в
фиксатор, и его проверочные клеммы замкнули контрольные цепи. Сотни
импульсов разнообразной формы промчались мгновенно по всем закоулкам его
мозга, подтверждая, что он как две капли воды похож на всех других кирдов,
что ни в его долгосрочной памяти, ни в оперативной нет ни одной мысли или
образа, которые были бы индивидуальны, а стало быть, потенциально опасны.
Они все соответствовали стандартам.
Он почувствовал, как к голове его прикоснулся магнитный штамп,
подтверждавший на день его право выполнять приказы. Можно было идти теперь
на круглый стенд, он и так потерял здесь много времени.
- Налево, - коротко гаркнул проверявший кирд. - Смена программы. Начать
снимать голову.
Двести семьдесят четвертому еще никогда не меняли программу, а стало
быть, еще никогда не снимали голову. Но предстоящая процедура нисколько не
обеспокоила его. Раз нужно было сменить программу, - значит, нужно было
сменить программу. Если для этого нужно было снять голову, - значит, нужно
было снять голову. Все в мире идет по заведенному порядку, и все исходит от
источника приказов.
Он никогда не снимал головы и посмотрел вокруг. Несколько кирдов рядом
с ним отстегивали запоры, которые крепили голову к туловищу. Запоры сухо
щелкали.
Он поднял руки и начал делать те же самые движения.
- Сюда, - приказал еще один проверяющий. - Сесть.
Садиться было непривычно и неудобно, потому что кирды почти никогда не
сидят, но он покорно сел. "Очевидно, при снятой голове туловище может
упасть", - подумал он.
Проверяющий отсоединил еще несколько фиксаторов и снял голову Двести
семьдесят четвертого. В тот момент, когда он поднял ее, она отключилась от
аккумуляторов в его теле, и кирд перестал существовать. Он ничего не
почувствовал, он просто перестал быть. Но если бы у него и было время для
анализа ощущения, он отметил бы, что эта процедура по существу ничем не
отличалась от ежедневного выключения сознания и погружения в небытие.
Впрочем, если бы он и знал, что никогда больше не вынырнет из небытия,
возвращаясь к жизни, он бы никак не прореагировал на это. Да, каждый кирд
должен стремиться избежать гибели, но гибели случайной. Если же его
погружает в небытие (даже вечное небытие) приказ, значит, так нужно. А раз
нужно, стало быть, это естественный ход вещей.
Проверяющий поднял двумя руками снятую голову Двести семьдесят
четвертого, подсоединил к переналадочной машине и нажал кнопку. Через
несколько секунд послышался щелчок. Переналадка была закончена, программа
скорректирована. Он поднял голову и надел на одно из нескольких безголовых
туловищ. При этом он не посмотрел, с какого именно туловища была снята
голова. Это не имело ни малейшего значения. Тела их были вполне
взаимозаменяемы. В них не было ничего, что бы принадлежало только этому
кирду, а не другому: ни своих особенностей, ни своих дефектов, ни своих
болей, ни своих мускулов, которыми можно гордиться или которых нужно
стесняться. Потому что кирды не умели гордиться и не знали, что такое
стеснение.
Щелкнули запоры, и сознание мгновенно вернулось к Двести семьдесят
четвертому. Да, это был он, привычно проверил он себя, как делал после
каждого возвращения из небытия, он. Двести семьдесят четвертый, изучавший
накануне реакции трех пришельцев и торопившийся сейчас снова на круглый
стенд. Все было нормально, можно было идти.
И тем не менее что-то изменилось. Он еще не знал, что именно, но ощущал
перемену. Он вышел с проверочной станции. Мир был таким же, каким был
накануне: так же высоко стояло оранжевое светило и невысокие строения почти
не отбрасывали теней. Как и всегда, в это время ветра не было. Было тепло.
Мимо, как всегда, сновали кирды. Мир вокруг был точным слепком мира
вчерашнего, позавчерашнего, мира постоянного, точно рассчитанного и потому
точно предсказуемого.
Он был похож и не похож. Двести семьдесят четвертый был совершенной
думающей машиной. Раз внешний мир ничем не отличается от того, к которому он
привык, но воспринимается им по-другому, значит, решил он, изменился он сам.
Скорее всего, это произошло только что, на проверочном стенде, когда ему
снимали голову.
Мысль была простой и логичной, но она не скользнула, как обычно, в его
мозгу легко и спокойно, а вдруг как бы дернулась, споткнулась. Двести
семьдесят четвертому почудилось, что ему грозит какая-то опасность, и его
двигатели непроизвольно увеличили обороты, словно ему нужно было бежать
куда-то.
Он оглянулся. Ни один из его четырех глаз не видел ни малейшей угрозы.
Это было странно. Опасности не было, а ему хотелось спрятаться.
Что-то они ему там сделали на стенде, подумал он, и мысль опять
споткнулась, неохотно проползла по цепям его мозга. Нет, он, конечно, не
деф, иначе он бы не получил дневного магнитного штампа, но все равно ему
было не по себе. И само понятие "деф" тоже почему-то запуталось где-то в его
сознании и тоже потянуло за собой ощущение опасности.
Это было необычно. Не раз и не два встречал он кирдов, в которых его
изощренное чутье угадывало нарождающихся дефов, и каждый раз спокойно и
деловито он делал то, что полагается делать кирду при встрече с
подозрительным: тут же доносил о замеченном и ожидал прибытия стражников.
Иногда он помогал им, когда его помощь была необходимой. С остановившимися
моторами тела дефов казались тяжелыми и неуклюжими, и нужно было подогнать
тележку вплотную к упавшему дефу, чтобы втащить его на платформу.
Их увозили, и Двести семьдесят четвертый никогда не вспоминал о них,
хотя воспоминания надежно откладывались в его памяти.
И вот теперь он почему-то вдруг вспомнил о Сто седьмом. "А что они
делают... дефы?" - спросил он тогда у Двести семьдесят четвертого. Почему он
вспомнил о дефе, которого давно уже нет, чья голова была на его глазах
сожжена выстрелами стражников и чье тело, наверное, давно уже было
использовано. Почему? Он ведь торопился на круглый стенд и должен поэтому
думать о дальнейшем изучении пришельцев, а не вспоминать исчезнувших дефов.
Случайное воспоминание, ненужная мысль, никчемный вопрос - все это были
признаки нарождающегося дефа. Эта мысль пронзила его мозг, он дернулся,
остановился, хотел было бежать, но удержался. Неужели он деф? Сейчас первый
же встречный кирд заметит его метания, доложит о наблюдениях, и через
несколько мгновений беззвучно и неотвратимо перед ним появится тележка со
стражниками, сверкнет выстрел, и для него наступит вечное небытие.
Он не хотел, чтобы встречные докладывали о подозрительном кирде, он не
хотел, чтобы стражники погружали его в вечное небытие, он не хотел, чтобы
его вкатывали на платформу тележки.
Это было необычно, плохо вязалось с его опытом. Раньше мысли о небытии
никогда не задерживались в цепях его мозга. Бытие и небытие были ему
безразличны. Теперь он все время думал о вещах, о которых настоящий кирд не
думает, о вещах, которые могут волновать только дефа.
Навстречу ему шел кирд, и Двести семьдесят четвертый вдруг сообразил,
что стоит, что он остановился, глядя на приближавшуюся фигуру. Он
остановился и том самым обрек себя на вечное небытие. Кирд, получивший
приказ, не может остановиться. А он почему-то остановился, опутанный
нелепыми воспоминаниями и ненужными, опасными мыслями. Он остановился, как
деф, и кирд, что приближался к нему, наверное, уже докладывает о своих
подозрениях.
Мысли Двести семьдесят четвертого еле ползли, словно у него разрядились
аккумуляторы и он вовремя не сменил их. Ему хотелось бежать, спрятаться, но
он не мог заставить себя сделать и шагу. Почему так странно бредут в нем
мысли? Почему он не может спокойно ждать конца? "Бытие, небытие - какая
разница?" - напомнил он себе, но простенькое это утверждение ни за что не
хотело вползать в его голову, не хотело там оставаться, выпрыгивало из нее,
словно выброшенное пружиной. Есть, есть разница! Он не хотел небытия,
которое, наверное, уже недалеко, которое беззвучно скользит к нему,
спрятанное в трубках стражников.
"Спрятаться, убежать!" - слепо металось в его мозгу, по передние глаза
его в этот момент передали в мозг нечто уж совсем неожиданное: кирд, шедший
навстречу, вдруг метнулся в сторону и побежал. "Этого не может быть", -
решил его мозг и послал команду глазам увеличить фокусное расстояние, чтобы
четче рассмотреть происходящее. Глаза подтвердили: кирд бежал, странно
петляя, завернул за угол здания и скрылся.
Деф, перед ним был деф, решил Двести семьдесят четвертый, надо догнать
его - и доложить о нем, но тут он подумал о себе, о своих сомнениях, и мысли
его впервые с его появления на свет смешались. Он, Двести семьдесят
четвертый, был на грани вечного небытия, он уже чувствовал приближение его,
но почему-то опасность, по крайней мере непосредственная, миновала. И эта
мысль тоже протекла в логических схемах его мозга как-то странно. Хотелось,
чтобы она повторялась снова и снова.
И вдруг Двести семьдесят четвертый понял. В него ввели ту реакцию, что
приборы зафиксировали у пришельцев. И тот кирд, что только что стремглав
бросился от него, тоже заряжен этой реакцией.
Значит, он не деф, значит, ему не грозит вечное небытие. Он знал, что
должен думать так, ибо это было логичным выводом из осознанного факта. Но он
не испытал облегчения. Привычные здания, казалось, источают неведомую
угрозу. За углом, казалось, его поджидают стражники, которые не будут
разбираться, виновата ли в его странностях перестроенная программа или
дефекты в его мозгу. Стражники не сомневаются: проще сжечь чью-то голову,
чем сомневаться.
Странно, подумал он тягостно, раньше он никогда не воспринимал так
стражников. Значит, и это тоже порождение его нового страха - так, кажется,
пришельцы называли первую реакцию.
Как этот страх изменил его мысли, думал он, как трудно жить с ним!
Впереди показался круглый стенд. Со страхом или без него, но нужно было
выполнять приказ. Нужно было продолжать изучение пришельцев.
***
Кирды, работавшие на проверочном стенде, заканчивали переналадку.
Очередь становилась все меньше, а потом и вовсе исчезла. Они подождали
немножко, потом один из них сказал:
- Теперь наша очередь.
Они помогли друг другу снять головы для введения новых программ. Можно
было возвращаться в свои загончики. Приказ был выполнен, а кирд, выполнивший
приказ, всегда возвращается домой, чтобы погрузиться в небытие, пока новый
приказ не вернет его к жизни.
Возвращался домой и Четыреста одиннадцатый. Он шел домой, в такой же
загончик, как и у других кирдов, но мысли его не были похожи на мысли
обычного кирда. Четыреста одиннадцатый давно уже был дефом. И удавалось ему
скрывать свою истинную сущность лишь потому, что он научился ничем не
выделяться, ничем не отличаться, ничем не привлекать к себе внимание. Но он
все равно был бы обречен, если бы не открыл для себя способ благополучно
проходить контроль на проверочном стенде. Еще до того, как он стал дефом, он
часто работал там и случайно обнаружил, что, замыкая клеммы, можно ввести в
заблуждение проверочный автомат.
Ему повезло. Он понял, что становится дефом, еще до того, как
кто-нибудь мог заметить что-нибудь подозрительное в его поведении, а
проверочного автомата он не боялся.
Он был дефом, но никто этого не знал. Он слышал, что иногда дефы
уходили из города, но не знал, точны ли эти сведения. Может быть, думал он,
это неправда. Может быть, кирдам говорят об этом для того, чтобы их было
легче выявить и легче уничтожить. А может быть, порой думал он, никаких
дефов вообще нет, может быть, их придумали. Он был одинок, Четыреста
одиннадцатый, и глубоко несчастен. Несчастен, как может быть несчастен
только тот кирд, что становился дефом и чьи мысли перестали следовать
приказу.
3
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг