Потому на крюке тебе висеть, пока вороны тухлятину не обгладают, а упавшие
вниз кости псы не догрызут.
- Вроде ж нынче союзны наши государства, господин фельдфебель.
- Ищи себе на кладбище союзников. Это покойный король хотел вместе с
вами Польшу воевать, а вот канцлер наш Оксеншерна вместе с господами из
государственного совета не любит вас, называет коварным племенем. Я с ним
согласен всецело...
- Уж чего коварнее было отнять у нас Ижорский край. Едва вас из
Новгорода выкурили, там лишь несколько десятков дворов после вас осталось.
- Тебе второй зуб вышибить, счетовод?
Потом Василия скрутили и потащили солдаты, куда-то через двор,
замощенный где-то на треть. Мимо пронесли человека в русской одежде, с
вылившейся из ушей кровью, раздавленными пальцами и измаранным лицом. Похоже
захлебнулся страдалец, когда ему в рот вливали через воронку навозную жижу,
прозываемую "шведским напитком". Венцеславич решил, что не по чести, что
тащат его как чушку по двору, орать принялся: "Пусть меня на крюк отправят,
а вас волосатый слоняра на бивень насадит, прямо задним местом - это больнее
будет". Кричал по-русски и по-немецки, авось поймут. Неожиданно волочение
прекратилось и его кинули ничком в грязь. Преодолевая боль в вывернутых
руках, Василий изогнулся и увидел над собой немца. Этот отличался от прочих
чистыми чулками, накрахмаленным круглым воротником - ни одного жирного
пятнышка, замечательно завитыми волосами над высоким узким лбом.
Разодетый немец, остановивший солдат, спросил, старательно выговаривая
слова:
- Что ты там рек про волосатого слона?
- Это ж я не вам сказал, господин хороший, а им.
- Ты видел эту тварь? Расскажи, будь любезен. Тогда я побеспокоюсь о
тебе и как смогу улучшу твое положение, которое сейчас представляется мне
донельзя жалким.
- С какой стати? Немцу какому-то, которого я первый раз вижу, надеюсь,
что и в последний.
- Друг мой, я - ученый человек из Лейдена, зовут меня мастер де Бирс, -
с гордостью представился нечаянный собеседник. - Не немец я, голландец, меня
тут уважают, потому что я врачую.
- А, мазь, пиявки, - это мне вряд ли поможет.
- Еще вскрываю трупы людей и животных, объясняя причину их смерти,
делаю для господ подзорные трубы и часовые механизмы, но главное мое
занятие - постижение натуры. Если я попрошу, тебя казнят не завтра, а лишь
через неделю. И без мучительного бичевания. Не на крюку умрешь с долгим
страданием, а палач сразу отсечет тебе голову острым мечом.
- Может, мне с бичеванием больше нравится.
Голос лейденца утратил любезность, губы его скривились, нос скрючился.
- Дурня из себя строишь, московит? Не зря Господь загнал вас в холодные
леса и отрезал от общего прогресса.
- От чего?
- От развития ремесел и наук. Если бы вы постигли наши науки - то явили
бы из себя непобедимое войско во главе с Антихристом.
Василий с усилием сел и сплюнул - рот был еще полон загустевшей крови.
- Иди букварь поучи, мастер-ломастер. Войска цесарские и шведские,
которые сейчас жгут и насилуют германские земли, куда больше похожи на
войска антихристовы. Доходят до нас вести, что иные воинские отряды по 500
деревень в один поход разграбляют; между Эльбой и Одером, где еще недавно
словяне жили, нынче полное запустение.
Де Бирс снова изменил манеру общения, уж что-то, а лицедей он был
знатный.
- Друг мой, ты не в той ситуации, чтобы я вел с тобой отвлеченные
разговоры. Как я хотел бы облегчить твою горькую участь, помоги же и ты мне
немного.
Голландский мастер что-то прозудел шведам и те не слишко охотно
согласились.
- Прежде чем отведут тебя в камеру, я кое-что покажу.
Солдаты, подхватив Венцеславича, потащили вслед за де Бирсом, который
гордо нес впереди свою длинную спину.
И оказались они в помещении, встроенном между двух контрфорсов,
укрепляющих стену, которое Венцеславич сперва принял его за пыточную. Были
там столы да металлические инструменты, тускло отливающие серым.
- Нет, это место для усердных занятий наукой, - пояснил лейденец.
Сдернул он бурую тряпицу с одного из столов, и Василий увидел там
человека, вернее то, что от того осталось. Вскрытое чрево, спиленные ребра.
Чернокнижник, что ли, этот лейденец? Украдкой перекрестился Венцеславич. Или
у них и в самом деле наука теперь такая?
- Да, еще та наука. Как у ката.
- Не крестись, московит, это всего лишь анатомический предмет согласно
принципам Везалия. Можно изучать кровообращение, как то делал Гарвей, или
строение мозга, которому, что теперь известно, мы обязаны способностью
думать.
- Христианин, как преставился, должен быть земле предан, где обязан
дожидаться Страшного суда. Чем целее, тем быстрее перед Господом окажется.
Это любой сельский попик лучше Гарвея знает. Но слыхал я, что маркитантки,
шлюхи жадные, идущие за западным войском, вскрывали трупы наших воинов,
чтобы добыть из них вещества, якобы необходимые для лечения.
- Они были правы, подобное лечится подобным. И как ты мыслишь, то, что
на столе - обычное создание Божье?
- Никак не мыслю. Лишние дырки врагу проделывать в бою честном
приходилось, а вот разглядывать потроха никогда не любил. Я вам не
Везалий-содомит какой-нибудь.
- Смотри, - настаивал де Бирс, - насколько мало кишек в этом чреве, они
почти что прилипли к спинному хребту, значит, тварь эта не питалась
растительной пищей.
- Может, вообще не питалась. Когда жрать нечего, то и задница паутиной
зарастет. Слушай, мастер дурного дела, тебе самому не противно на это
любоваться?
- Для меня как для ученого Нового времени опыт важнее умозрения, - не
смутился лейденец. - А оцени эти длинные острые клыки.
- Зубы лишь кажутся длинными, потому что соседние выбиты.
Де Бирс, взяв отпиленную голову в руки, направил взгляд мертвых зениц
на Венцеславича.
- Ничего такого не замечаешь?
- Только то, что ты, мастер, на людоеда похож. Тут и умозрения не надо,
чтобы увидеть.
- Этот субъект перемещался, сильно наклонившись вперед, оттого шейные
позвонки увеличены...
- Опять о своем. Зачем наклоняться? Так ведь неудобно для ходьбы.
- Зато удобно для бега. Друг мой, это - ликантроп, будьте знакомы. Я
долго занимался изучением псоглавцев, кои чрезвычайно размножились во время
долгой войны, терзающей германскую империю. И, изучая натуру скальпелем,
пришел к выводу, что не грех, а лишения являются причиной этого, с
позволения сказать, заболевания. Силач и борец закаляют свои мышцы и кости,
делая их более толстыми и грубыми через череду мелких повреждений. А
ликантроп делает связки более подвижными и сочленения эластичными,
передвигаясь на четвереньках.
- Говорю тебе, бегать на карачках тяжело будет, даже записному
пёсеглавцу. Мне, мастер, приходилось преодолевать и по тридцать верст за
день. Так порой вымотаешься, что падаешь лицом вниз - а все равно на ноги
затем громоздишься. На четвереньках только пьяному в кусты сподручно
заползти.
Де Бирс взял в руки инструмент и, подпилив череп, сбил ударом молотка
часть черепной крышки. Запустил щипцы в дыру и вытащил что-то напоминающее
толстого червяка.
- Вот эта огромная шишковидная железа придает ликантропу особые
способности, отчего люди далекие от науки называют его оборотнем.
- Я думал, ты мне часики покажешь голландские, а ты вон рукава засучил
как мясник. Я ни в науку эту, ни в оборотней не верю. Теперь идти можно?
- Да, только я не забуду о тебе.
Де Бирс махнул рукой и шведы увели Василия.
С полчаса кузнец приковывал его ногу к кольцу в стене. Раскуют, только
когда на казнь поведут.
Терзала жажда и жар подступал; обожженные пыткой бока пекло так, словно
их выложили на раскаленный протвинь. Венцеславич впал в забытье, вначале
тяжелое, словно чугуном его придавили, затем легче стало. Показалось ему,
что дочка Вейки касается его лба прохладными пальцами. Катерина? Он с трудом
поднял будто каменные веки - над ним склонялась женщина, отрывая взору
нежные выпуклости в вырезе платья. Она трогала его лицо мягкой прохладной
рукой и выжимала воду из платка на его губы.
- Понравилось, московит? Я - рад. Будет она заботиться о тебе и дальше,
покуда ты жив. Это моя племянница, Лисье, дева осьмнадцати годов от роду.
Де Бирс был в камере, смотрел не на пленника, а куда-то на стену -
словно бы не желая смущать девицу.
- Предложение подкупает. Хотя слова "покуда жив" говорят о том, что
заем будет краткосрочным и проценты взяты большие. Что хочешь ведать о нашем
волосатом слоне?
- Всё.
Василий стал рассказывать голландскому мастеру о диковине из Ленского
края, не жалко, все одно супостатам туда не добраться, в то время как Лисье
ласково держала его голову.
- Якуты считают его злым духом. Ну, это по простоте душевной.
Самоеды-харючи, которые кочуют за Камнем, уверены, что оный есть настоящий
подземный зверь... Так то, держава наша есть родина слонов, запиши.
- Нарисовать зверя можешь?
- Приходилось в отхожем месте царапать со скуки или там углем на
заборе: "Здесь Василий был, после того, как мёд да пиво пил", "Боярин
такой-то - дурак". Еще я у богомазов в Троицком Сергиевом монастыре немного
обучался, хоть там все иначе. Они-то на досках пишут. Бумаги у нас мало
выделывается, не хватает толчей для этого дела, поскольку недостает быстрых
рек. Но, может, навык и пригодится; если принесете лист и грифель, сдается
мне, что изображу.
- Будь покоен. Завтра непременно доставлю тебе необходимое.
Когда де Бирс пошел к двери, Лисье поставила поближе к узнику кувшин с
водой, хлеб и "шпек", завернутые в чистую тряпицу, мазь для обожженной кожи.
Заскрипела дверь, выпустив незваных гостей, ругнулся, дыхнув перегаром
солдат, запер со скрежетом замок. Между толстых прутьев решетки на крохотном
оконце с трудом проходили прощальные лучи закатного солнца. На плацу гремели
барабаны, прогоняли сквозь строй какого-то нарушителя предписаний господина
ландсгевдинга.
Ах ты, забыл у голландца хоть какое-нибудь покрывало попросить. Теперь
околевать до утра... И вот еще напасть. Узники цепные ведь под себя гадят.
Завтра придет ученый господин и паче чаяния племянницу свою снова приведет,
в камере же срамота будет.
Вытянув цепь как можно больше, Венцеславич пробрался к самому углу
камеры, стал рыть земляной пол. Занятие согревало. Слой земли, впрочем,
вскоре кончился и дальше был кирпич - но рыхлый. Выгнув цепь, Венцеславич
стал помалу крошить его звеном металлическим. К середине ночи получилось
настоящее отхожее место. На локоть в глубину. Теперь можно облегчиться и
забросать "изделие" обломками кирпича и землей...
А снилось ему... Будто всё перевернулось. Облака - внизу, он идет по
ним, а сверху держава Российская. Над головой поля запорошенные, леса,
снегом покрытые, реки замерзшие, тундры в метельной пелене. Потом
сворачивается вся держава, и вот она, как младенец у него на левой руке, а
он своим полушубком ее от холода защищает. Но кто-то по следу стелится -
неслышно ступает, только дыханием звериным выдает себя.
Гости явились на следующий день, сразу как выстрел крепостной пушки
возвестил о полудне. Де Бирс втянул длинным носом воздух, да так что кончик
покривился, но пахло только затхлостью подземелья, лучше чем во многих
ингерманландских гостиных. Затем радостно поприветствовал узника. С ним был
кнехт, что, поставив две табуретки, удалился. Господин ученый с племянницей
сели и начал он не с вопросов, а с бутылочки бургундского - на двоих. И с
воспоминаний:
- ...По дороге на восток я встретился с господином Декартом. Несмотря
на желание сделать весь мир доступным расчету, как бухгалтерскую книгу, он
продавал свои познания в артиллерийской баллистике то Морицу Оранскому, то
пфальцграфу Рейнскому. Он-то и рассказал мне, что нас окружает геометрия,
что материя суть пространство, послушное геометрии, что расположены вдоль
невидимых линий материальные частицы, промеж которых нет зазоров. А я
сказал, после того как сбился, считая чарки с малагой: "Рене, дружище, ты
существуешь, только потому что мыслишь". Он повторил за мной и даже перевел
на ученую латынь: "Соgito ergo sum". Потом к нам прилипли какие-то падшие
девы и меня так "раскрутили", выражаясь жаргоном мэтра Вийона, что я
напился, как немец. Память - повелительница рассудка, но утром я не помнил
ничего. Куда исчезло десять золотых, зашитых в подкладку моего плаща?
Получил ли я хоть какое любовное вознаграждение за свое золото? Мне пришлось
выписать из дома известное тебе милое создание - чтобы она предотвращала мое
дальнейшее падение.
- Про Морица, который Оранский, мне... одна бабка сказывала, он коновод
знатный был, придумал шагистику и строевую выучку - воинством управлял, как
игрушечными солдатиками. Что касается того второго - Декарта, тут я
сомневаюсь. Если ж между частицами нет пустоты, они лишь мешать друг другу
будут, то ли толкаясь, то ли слипаясь как кисель овсяный. Сдается мне, что
первично Слово Божье, пронизанное энергиями, а не какая-то материя - мне
инок Агафон из Троицкого Сергиева монастыря про учение Максима Исповедника
поведал. Энергия порождает все вещи из Слова; не обособлены они, а могут
входить одно в другое, как волна в волну.
Исчезла улыбка с лица мастера де Бирса.
- Московит, не настолько ты умен, как кажется на первый взгляд. Кисель
измыслил... Правильно про вас Сюлли написал - дикари и варвары. Ладно,
принес я тебе бумагу и грифель. Покажи-ка, на что способен. Изобрази меня.
Де Бирс отойдя к оконцу, принял горделивую позу.
- Я тебя, господин хороший, плохо вижу, а очков у меня нет. Может, с
девицы начнем?
- А ты шельмец... Добро, нарисуй ее в профиль.
- Пусть сядет поближе, щипать не буду, пока сама не попросит...
Если прямо смотреть на ее лицо, совсем милое, а вот сбоку... Линия лба,
носа и подбородка как у еллинской статуи, Василий видел такую в Пермском
крае, в Чердыни. Её туда наместник Траханиотов, сам родом грек, привез;
точнее голову одну.
Солнце едва перескочило с одного прута решетки на другой, а Венцеславич
уже отдал свое рисование.
- Не Дюрер, конечно, но недурно, - щепетильный де Бирс изучил лист с
помощью линзы и цокнул языком. - Жаль, что тебя непременно казнят. А ты что
скажешь, малышка Лисье?
- Московит, похоже, боится меня, раз нарисовал как античную горгону.
Отметил Василий, что говор у племяницы, не такой как у дяди. Тот, и
по-немецки говоря, на голландский манер многие звуки произносил, "р" с
бульканьем, а вот она - как саксонка.
- Меня, между прочим, не "московит" зовут, а Василий.
Лисье повернулась к нему, посмотрела в глаза - взгляд у нее какой-то
кошачий.
- До завтра ты нарисуешь мне волосатого слона, - напомнил де Бирс. - И
обязательно с размерами.
- Ты мне завтра пачку табака не забудешь принести, трубку курительную,
огниво, и штуку материи - укрыться. Еще пусть немцы свейские вернут мне
камень, какой я на шее носил.
Как за гостями дверь затворилась, Василия посетило нехорошее чувство -
смерть-то неподалеку. Однако ж не впервой она ему грозит своей косой и
уныние лишь приближает ее, потому оно есть грех. Венцеславич занялся делом,
сперва стал вспоминать тот день, когда увидел волосатого слона. Десятник
послал отряд служилых выручать тойона Логуя, на которого напал великий и
ужасный Тыгын. Шли по льду реки, таща нарты. Когда остановились передохнуть,
на оголившемся склоне берега увидел Венцеславич рисунок - процарапанный
невесть когда на камне. Вдруг на служилых посыпались стрелы, одна у Василия
в шапке застряла - дальше разглядывать недосуг, надо браться за пищаль. Но
слона того процарапанного Венцеславич накрепко запомнил. А зуб вроде бивня
нашел уже весной, когда ленские воды подмыли вековой лед у урочища. Зверь
оттаял наполовину и собаки бросились рвать его мясо... Венцеславич сразу
угадал, это тот самый, что на камне процарапан.
Намалевал сейчас Василий слона так, как увидел зимой на берегу
Лена-реки, и так, как обнаружил весной. И как зверь оный мог выглядеть в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг