Люци скептически покосился на него.
- Шашлык любите? - вдруг спросил он.
- Люблю, а что?
- И я люблю. А баранов, глупых, но мирных, никому не делающих зла
баранов резать красиво? Ножом по горлу? Некрасиво! Но ведь режете! Что из
того, что Не своими руками? Это в принципе ничего не меняет.
Люци остановил взгляд на плоском замшелом камне, мох был какой-то
страшноватый, фиолетовый. Посредине камня столбиком стоял восьминогий
зверек, сложив в крошечные кулачки ненужные ему сейчас три пары ножек.
Зверек посвистывал, точно флейта, и, поворачивая головку то вправо, то
влево, разглядывал пришельцев большими и раскосыми, как у зайца, глазами.
Люци махнул на него рукой. Зверек свистнул особенно громко, неожиданно
высоко подпрыгнул, свернулся клубком и, как мячик, укатился в гущу травы.
- Садитесь, Саша. Камень большой, места хватит. - Он подождал, пока
Гирин сядет рядом. - Красиво, некрасиво! Как изящна, легка и прекрасна была
бы жизнь, если бы можно было руководствоваться одними эстетическими
принципами. Шашлык сам по себе эстетичен ничуть не меньше, чем роза или
порхающая бабочка. А вот баранов резать неэстетично! Приходится совмещать
несовместимое. Дело в том, что шашлык не роза, он не только эстетичен без
него иной раз и с голоду умереть можно.
- Да вы философ, Люци.
- Я странник, Саша, а все странники немножко философы. Ловцам же без
философии и вовсе обойтись невозможно. Философия для меня что-то вроде
дымовой завесы или театрального занавеса, который можно поднимать или
опускать по собственному желанию. Дешево и удобно!
- И все-таки зачем вам красные журавли?
- Экий вы любопытный! - в голосе Люци прозвучало неудовольствие.
Красные журавли - самые редкие и ценные птицы во всей галактике. В конце
концов, какая вам разница? Вы хотите вернуться на Землю, я хочу поймать хотя
бы одного красного журавля, вы поможете мне, я помогу вам - по-моему,
проблема исчерпана, не так ли? Я ведь не допытываюсь, почему вам так
приспичило вернуться на Землю!
- Странно все это.
- Что странно, юноша? - Люци, по-видимому, начинал терять терпение.
- Странно, что на свете существует телепортировка и я в одно мгновение
могу оказаться дома, на Земле! Значит, межзвездные перелеты - самое обычное
дело?
- Допустим.
- Но почему мы, люди, ничего не знаем об этом? Почему никто не посещает
Землю? Почему в конце концов нам никто даже не откликается, хотя мы
понастроили кучу специальных станций, слушаем, смотрим и на всю галактику
кричим о своем существовании?
Люци смотрел на Гирина с откровенной снисходительной насмешкой:
- О, святая людская простота! Да неужели человечество до сих пор не
догадалось, что Земля находится в заповеднике?
- В каким заповеднике?
- В самом обыкновенном. Солнечная система вместе с любимой вами Землей
находится в шестом секторе галактики. Это сектор рассеянных, одиночных звезд
и пар, не представляющий особого интереса в экономическом отношении, кстати,
человечество - единственная раса разумных, обитающая здесь. Ну, и в порядке
эксперимента высокие галактические цивилизации договорились закрыть этот
сектор и посмотреть, на что способна эволюционирующая материя сама по себе,
без внешнего разумного вмешательства. В общем, заповедник, что-то вроде
звездного Серенгети или Беловежской пущи. В этом заповеднике находится
несколько наблюдательных станций, все же активные контакты намертво
блокированы. Время от времени в заповедник заходят контрольные корабли,
случаются аварийные заходы, но в целом статус-кво изоляции соблюдается
хорошо. Так что люди могут кричать о себе на всю галактику хоть до второго
пришествия - все равно им никто не ответит.
Гирин смотрел на собеседника недоверчиво.
- Странные вещи вы говорите, Люци.
- Глубокие истины всегда выглядят странновато. Особенно на первый
взгляд.
- И я должен верить вам?
- Что ж, попробуйте придумать что-нибудь более подходящее для
человеческого самолюбия. - Люци ухмыльнулся. - Надо же как-то согласовать
ваше одиночество и ваши же идеи о множественности обитаемых миров. А пока
вернемся к нашим баранам.
- К каким баранам?
- К красным журавлям! - Люци заговорщически подмигнул. - Вам просто не
хочется их ловить. Признавайтесь!
- Не хочется, - сознался Гирин.
- Так зачем ловить? Зачем насиловать себя и делать то, что не хочется?
Пусть себе летают на здоровье!
- Вы серьезно?
- Уж куда серьезнее! - Присматриваясь к Гирину, Люци заворковал с
плутоватой улыбкой: - Правда, с мечтой о возвращении на Землю придется
расстаться, но что вам Земля, юноша? Мы с вами прекрасно устроимся и в
космосе. Я говорю - мы. Мы, потому что я предлагаю вам свою дружбу и
сотрудничество.
Гирин откровенно удивился:
- Дружбу? Это серьезно?
- Серьезнее и быть не может!
- Странно!
- Странно? Дружба представляется вам странной? О темпоре, о морес! Вы
не верите в бескорыстие и чистосердечие! - Люци осуждающе покачал головой и
подмигнул. - Но в принципе вы правы: дружба дружбой, а дело делом. Я бы мог,
дорогой Саша, наплести вам три короба разных небылиц, но видит бог, мне
претит лукавство и двоедушие! Около месяца тому назад погиб мой напарник.
Глупый случай, от которого никто из нас не застрахован. И вдруг вы - летчик,
пилот, который мне так нужен! Вас послала сама судьба. Хотите ко мне на
корабль помощником и вольным корсаром? Предлагаю от чистого сердца! Мы
составим с вами отличную пару и пойдем по галактике вместе и рядом, как
Ромул и Рем?
- Как Кирилл и Мефодий, - в тон ему подсказал Александр.
- Кто такие? Не знаю! - заинтересовался Люци.
Но Гирин не стал объяснять.
- Ну, хорошо, - сказал он, - допустим, я останусь на корабле. Но что я
получу взамен Земли?
Люци пристально взглянул на Гирина и прищурил один глаз:
- А что бы вы хотели?
- А что вы можете предложить? - входя в игру, спросил Александр.
Люци одобрительно покачал головой:
- Предусмотрительность - прекрасное качество, сестра мудрости. Мне,
свободному корсару, доступно многое. Если эти возможности перевести на язык
расхожих земных понятий, то можно сказать, что я богат. Богат как Крез или,
лучше сказать, как член семейства Морганов или Рокфеллеров. Поэтому не
стесняйтесь в своих запросах. - Люци доверительно понизил голос и продолжал
с видом опытного искусителя: - Хотите виллу на берегу теплого моря с
мраморными ступенями, сбегающими прямо в воду? Пожалуйста! Цветной телевизор
и магнитофон с квадрофоническим проигрывателем? Будьте любезны! Автомашину,
гоночный мотоцикл, прогулочный самолет? Берите! Джульетту, Маргариту,
Бабетту? Всех троих? Они будут счастливы подружиться с вами!
Гирин лишь посмеивался, слушая эти предложения, и Люци рассердился:
- Какого же рожна, простите меня за выражение, вам тогда нужно?
- Мне нужно домой, на Землю, - просто сказал Александр.
- Что вам Земля? Что вам Земля, если перед вашим взором будут
открываться десятки и сотни разных миров?
- Земля - моя родина.
Люци передернул плечами и поморщился:
- Родина! У умного, интеллигентного человека родина там, где ему
хорошо.
- Значит, я недостаточно интеллигентен.
Люци кивнул и без особого огорчения констатировал:
- Вижу, ностальгиец есть ностальгией. - Он на секунду задумался,
прогнал хитренькую улыбку, скользнувшую по губам, и предложил: - Тогда
вперед, за красными журавлями?
- Тогда вперед.
По пути к озеру они пересекли полосу мелколистного кустарника с
желто-зелеными листьями, на ветвях которого висели гроздья сухих синеватых
ягод.
- Еще не проснулись, солнце низко, - пробормотал Люци, прикоснувшись
ладонью к одной такой грозди.
Гирин не понял, что это значит, но уточнять не стал. Кустарник
оборвался, и они вышли на широкую полосу мелкого прибрежного песка, имевшего
необычный розоватый цвет. Люци приостановился и, словно приглашая гостя в
свои личные апартаменты, сделал широкий жест в сторону озерной глади:
- Прошу! Красиво, не правда ли?
Да, озеро было красиво - бирюзовая гладь округлой формы в обрамлении
розоватого песка с разбросанными по нему крупными камнями, желто-зеленого
кустарника и багряных, точно пылающих, деревьев. Гирин шагнул вперед, к
самой воде. В тот же миг голубое пламя ослепило и смяло его. Молния! Гирин
пошатнулся. Ему вдруг почудилось, что он сидит за управлением в кабине
самолета, а самолет с нарастающей интенсивностью заваливается в правый крен.
Александр все пытался дать рули на вывод, но руки и ноги будто налились
свинцом и не хотели слушаться! Он сделал последнее, отчаянное усилие,
пытаясь выровнять теряющую управление машину, и окончательно потерял
сознание.
Глава 11
Гирин очнулся, чувствуя разбитость, лень и странную воздушность во всем
теле, точно он резко переломил самолет на выводе из пикирования, на
мгновение потерял от перегрузки сознание и теперь летел по баллистической
траектории невесомости. Прямо перед Александром расстилалась озерная гладь,
над головой хмурилось серое небо и покачивались сосновые ветви. Страшно было
пошевелиться! Гирину казалось - попробуешь, а тело вдруг да и не
послушается, оттого и пробовать не хотелось, жутковато. Такое иногда
случается после глубокого сна. Вот Александр и лежал на спине в своем
удивительном состоянии земной невесомости, не совсем понимая, во сне все это
происходит или наяву.
Удивительно знакомый, но в то же время и чуждый, словно неземной звук
вдруг донесся до ушей Гирина. Будто где-то далеко-далеко ударили в колокол!
Этот растянутый ясный удар мягко упал на озеро и уже по водной глади
докатился до его ушей. Пауза - и снова: "Олла! Олла!"
- Красные журавли! - с улыбкой прошептал Александр.
- Он бредит, - послышался сочувственный голос Люци.
- Я не брежу, - снисходительно возразил Александр. - Летят красные
журавли! Где-то гроза.
Преодолев наконец свою странную сонную лень, Гирин принял сидячее
положение и осмотрелся. Бирюзовое озеро в окружении багряных деревьев,
розоватый песок, синее-синее стратосферное небо и хрустальное солнце. Мир
иной! Стало быть, ветви сосен над головой на фоне серого неба - это сон. Но
где же Люци? И в конце концов, что произошло? Гирин отлично помнил, как
сверкнула, ударила молния, едва он ступил на песок. Молния с ясного неба? Не
иначе как наказание божие! Удар молнии испепелил, как это и полагается,
дьявола-искусителя, а заодно досталось и Александру. Не води дружбу с
падшими ангелами!
Гирин засмеялся и, опершись рукой о песок, легко вскочил на ноги. Люци
нигде не было видно, хотя влажноватый песок в тени кустарника еще хранил его
следы. Самый кустарник теперь украшали пышные гроздья голубых цветов,
наверное, распустились те самые сухие кисти, которые Александр поначалу
принял за ягоды. Гирин ухватился за основание одной грозди, намереваясь
сорвать ее. Гроздь вдруг ощетинилась, взъерошились венчики ее мелких цветов,
и громко пискнула: "Пу-йи-и!" Александр испуганно, точно от раскаленного
железа, отдернул руку и наказал себе впредь быть поосмотрительнее. Еще раз
оглядевшись, он крикнул в сторону озера:
- Люци!
Крик прокатился по безмятежной озерной глади, отразился от багряных
гигантов, росших на противоположном берегу, и негромким, но хорошо слышным
стоном вернулся обратно. Александр удивился и крикнул еще громче:
- Люци!
Теперь он уже ждал возвращения эха, склонив голову набок. И когда эхо
вернулось, засмеялся, удивленный и очень довольный: отзвук имел характерную
миусовскую гнусавинку. Уникальное эхо! Гирин хотел крикнуть еще раз, но
передумал - не гармонировал этот крик с тишиной и покоем, разлитыми вокруг,
а если Люци где-то поблизости, то он и без того должен был его услышать. Вот
если бы действительно можно было докричаться до Миусова, Александр кричал бы
до хрипоты: Железный Ник, как и всегда, наверняка что-нибудь да придумал,
помог, подсказал. Александр выбрал камень поудобнее и, решив подождать
развития событий, задумался.
Как ни странно, как это было ни обидно Гирину, но не любили Миусова в
полку по-настоящему. Его уважали и побаивались, им восхищались и гордились,
на него злились, но не любили. Утомляла его дотошность и пунктуальность,
раздражала мелочная требовательность и непробиваемое спокойствие, с которым
он разрешал самые острые проблемы. Сердила железная логика и особое летное
ясновидение, позволявшие ему не только разложить по косточкам любое летное
происшествие, но и докопаться до его движущих сил и психологических мотивов.
Не хватало ему душевной теплоты и не стиснутой догмой "руководящих
документов" доброты и милосердия. И к Миусову пилоты относились с холодком,
а вот добряка и увальня Ивасика любили! А ведь летчик он был средненький,
хотя в своем штурманском деле - дока, знаток всяких навигационных тонкостей
и хитростей, общепризнанный мастер по девиационным и радиодевиационным
работам. Ивасик, недолюбливавший высший, да и сложный пилотаж, планировался
на такие задания неохотно и только в силу необходимости. Об этом знали все,
от командира полка до рядовых летчиков, да и сам Ивасик не играл во всякие
там тайны и загадки, как это нередко случается с пилотами, которые по тем
или иным причинам теряют кураж и побаиваются летать. Со своей добродушной
улыбкой он откровенно говорил: "Это все для молодых, которым еще скучна
нормальная жизнь и нужно все наперекосяк. Ну в самом деле, чего хорошего в
том, что человек, царь природы, болтается в воздухе как обезьяна, вниз
головой?" Друзьям, а у него их было немало, Ивасик говорил еще откровеннее:
"В истребители я попал случайно, мое место в транспортной. Я бы ушел, да
знаю: посадят ведь на правое сиденье! Они без этого с нами, истребителями,
не могут. И будешь год, а то и два пилить под началом какого-нибудь
мальчишки и бегать по диспетчерам да метеостанциям с документами. Нет уж, я
лучше поскриплю еще годок-другой, Да и подамся на штабную или в
преподаватели". Может быть, эта откровенность майора Ивасика и обезоруживала
сослуживцев, позволяя им смотреть на штурмана немножко свысока, а заодно и
прощать ему некоторые слабости? Что самое удивительное - Миусов и Ивасик
дружили, а уж если выражаться точнее, то Ивасик был у Миусова единственным
другом и по-настоящему близким человеком. Они дружили не только между собой,
но и семьями, вместе ходили в кино, проводили выходные дни и праздники. Вот
и попробуй разобраться в тайнах человеческих сердец! Полковые донжуаны, а их
в авиации предостаточно, сначала многозначительно поговаривали: "Шерше ля
фам!" - и искушенными глазами с интересом присматривались, так сказать, к
межсупружеским взаимоотношениям этой четверки. Но довольно скоро все
убедились, что в этом плане там все чисто, пикантные разговорчики
прекратились, а тайна дружбы двух совсем непохожих командиров и пилотов так
и осталась тайной.
И все-таки Гирину казалось ужасно несправедливым, что Ивасика любят, а
Железного Ника - нет. Дело в том, что Александр тайно, как ему
представлялось, преклонялся перед Миусовым, подражая ему в манере ходить,
закидывая планшет на плечо, одеваться, сдерживать свои чувства, облекать
свои мысли в короткие и точные афористичные формулировки. А самое главное, в
манере летать - пилотировать самолет смело, свободно и в то же время строго,
так, что ни один проверяющий и инспектор не придерется. Гирин очень бы
удивился, если бы узнал, что его преклонение перед Миусовым тайна
полишинеля, известная всем и каждому, а это было именно так. Гирин ничего не
знал об этом потому, что в этом тонком деле насмешливые острозубые авиаторы
проявляли на первый взгляд непонятную, а на самом деле совершенно
естественную деликатность: подражать Железному Нику, оставаясь самим собой -
общительным, добрым парнем, было ох и ох как нелегко! Особенно в манере
летать. Это был своеобразный маленький подвиг, вызывавший и осознанное и
подсознательное уважение. Ну а уж вовсе дубовых индивидуумов пилотский
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг