Район наблюдений после этого открытия значительно сократился. Костел,
буйно заросший парк за ним; в глубине парка, ближе к реке, заброшенная
часовня... Пчелин инстинктивно чувствовал - именно здесь где-то лежит
разгадка тайны "окна"! Нет, сказать, что он был осознанно уверен в этом,
нельзя, капитан боялся увлечься призрачной надеждой, но что-то
подсознательное говорило ему, что гибель сторожа костела имеет
непосредственное отношение к его заданию. К тому же у него никакой иной
зацепки и не было.
Однажды он довольно поздно задержался в старом парке, неподалеку от
костела. Солнце уже скрылось за ветлами над Бугом, склонилось к закату.
Задержался Пчелин не случайно. Скрытый кустами жимолости, он примостился на
камне и внимательно смотрел на девушку, которую ранее здесь не встречал.
Она сидела на скамеечке скорбная, печальная, погруженная в размышления и,
казалось, ничего вокруг не замечала. Видимо, большое и еще не угасшее горе
угнетало ее. Пчелин обратил внимание на такую особенность в ее поведении:
она не столько плакала, сколько о чем-то размышляла, и на лице ее капитан
без труда отметил растерянность, испуг, гнев, попеременно искажавшие черты.
Создавалось впечатление, что она силится решить нечто жизненно важное для
нее, сопряженное с чем-то невероятно трудным. Пчелин был от природы
человеком душевным, - отчаяние незнакомки он почувствовал остро и, не зная,
как и чем помочь ей, продолжал внимательно и с сочувствием наблюдать за
ней.
Стало уже темно. Смутно белело платье девушки. Удивительно - и как это
она не боится так поздно оставаться в столь неподходящем для нее месте.
Ничто не нарушало тут покоя, тишины. Пчелин продолжал выжидать, у него
даже возникла тревога за юную незнакомку - все-таки одна, время уже не
раннее... Сколько так прошло времени, он не знал. Неожиданно вдали
послышались шаги, кто-то твердо, уверенно шел сюда по посыпанной песком
дорожке. Вот грузная фигура мужчины в сутане проскользнула мимо Пчелина и
остановилась. Пришедший заговорил, судя по тону - он что-то выговаривал
девушке, - та еле слышно отвечала, и хотя обращалась она к пришедшему, как
обращаются к священнику, почтения в ее голосе Пчелин не уловил, наоборот,
она пыталась упрямо, с ожесточением в чем-то возражать тому, кого называла
"святым отцом". Мужской голос, такой приторно-ласковый, полный
увещевательных интонаций вначале, постепенно становился все менее любезным,
а затем стал явно угрожающим. Теперь уже Пчелину удалось кое-что услышать.
Ксендз решительно потребовал от девушки немедленно идти домой, прибавив при
этом, что ее визиты сюда ему нежелательны, они могут обратить на себя
внимание "недостойных в мире сем", вызвать кривотолки и посеять семена
недоверия и подозрения к святой церкви римско-католической, чего он,
духовник Ванды, не может допустить. Ксендз почти силой стащил девушку со
скамейки и заставил покинуть "пристанище скорби", даже проводив ее немного.
Они прошли мимо Пчелина. Капитан уже собирался подняться и последовать за
ними, как ксендз неожиданно остановился в нескольких шагах от него, -
дальше Ванда пошла одна, и скоро шаги ее замерли в отдалении. Ксендз,
видимо, никак не мог успокоиться. "Дрянная девчонка! - прошипел он ей
вслед. - Я сломлю твое упрямство... Недолго тебе бегать сюда, бросать тень
на меня..." Человек в сутане повернулся и медленно направился в глубь
парка.
Пчелин решил проследить за девушкой, поспешно направился к воротам
кладбища, надеясь еще раз увидеть Ванду. Он успел приблизиться к воротам
вовремя: погруженная в свои невеселые думы, девушка показалась в калитке.
Пчелин ожидал, что вот сейчас она свернет в одну из ближайших улиц, но он
ошибся. Ванда повернула к костелу. Пчелин незаметно последовал за ней.
Девушка подошла к имевшейся при костеле пристройке, открыла ключом дверь и
вошла внутрь. Стало быть, она жила тут, в домике, в котором обычно
проживают сторожа, звонари. По-видимому, она имела какое-то отношение к
костелу. Ванда, Ванда... Пчелин понял: стало быть, его неправильно
информировали, дочь погибшего сторожа этого костела сейчас не в Минске, а
здесь, - это она, Ванда... Та-ак... За что же ксендз, наверное, это и был
Чонка, так ненавидит дочь человека, который еще недавно был его преданным
слугой, чего он боится, что значат его угрозы, и вообще - почему он так
боится каких-то подозрений, могущих почему-то пасть на него, служителя
католической церкви, в связи со смертью отца Ванды?
Уснуть в ту ночь ему не удалось. События разворачивались не в том
плане, в каком они рисовались ему ранее. В самом деле, разыскивая "окно" и
сужая круг изучаемой местности, он стремился выявить людей, у которых могли
в первую очередь появиться пришельцы из-за кордона, места, где они могли
появиться. Однако вопрос, ранее оставленный Пчелиным на втором плане, -
как, каким образом и маршрутом пробрались иностранные агенты к нам из-за
кордона, из-за Буга, теперь приобретал большую важность.
Перебирая в памяти подробности встречи с ксендзом, Пчелин пытался
понять, почему беседа с Вандой привела того в ярость. Вспоминая разговор
Чонки с Вандой, капитан, казалось ему, раскрыл секрет его гнева: девушка
что-то подозревает, возможно, не верит в естественную смерть отца. Чонка
пытается убедить Ванду в том, что отец ее "почил в бозе" по воле
всевышнего", "бог дал - бог взял". Но у Ванды, по-видимому, есть причины
относиться с недоверием к заверениям ксендза. Поведение Ванды напугало и
взбесило Чонку. Он явно потерял власть над собой. Что все-таки означают его
слова, брошенные им после ухода Ванды? Пустая угроза раздраженного
человека? Пожалуй, нет, не того сорта угроза-то, слишком серьезная.
Проболтался? Кто же станет вслух говорить о своих замыслах подобного рода?
А чего ему, собственно, было остерегаться? Ведь он на все сто процентов был
уверен, что поблизости никого нет, кто же пойдет вечером на кладбище? Для
прогулок место и время неподходящее, догадаться же, что следует опасаться
специально приехавшего из Москвы некоего Пчелина, - ему, конечно, и в
голову прийти не могло. Да и кто бы на его месте додумался до такого?
Никто.
Отец Ванды умер от яда, а это обстоятельство в совокупности с
брошенной ксендзом угрозой по-новому освещает фигуру Чонки.
Но если дело обстоит так, как оно сейчас рисуется капитану, то девушке
грозит серьезная опасность. Ванду надо сласти во что бы то ни стало. Но как
это сделать, не демаскируя себя? Как ему вмешаться в судьбу Ванды так,
чтобы это не помешало выполнению приказа генерала Тарханова? Вмешайся
Пчелин в судьбу Ванды неосторожно, с излишней поспешностью, и Чонка сумеет
обнаружить его. Не следует упускать из виду - сама-то Ванда, вероятно, и не
подозревает, какая угроза нависла над ней. А кто такой Чонка? Ныне это
отнюдь не праздный вопрос.
И дальше, - размышлял Пчелин, - если Чонка как-то связан с тайной
тропой, по которой к нам приходят из-за кордона иностранные лазутчики, то
почему бы не предположить, что среди людей, проживающих неподалеку от
костела, должен быть кто-то видевший непрошеных гостей.
Пчелину казалось, что найди он таких свидетелей-очевидцев - задача его
значительно упростится. А раз так, значит, надо завести знакомство с кем-то
из горожан, соседей Чонки.
Однако решение вопроса пришло с иной стороны и оттуда, откуда он
меньше всего ожидал.
Совершая прогулки к Бугу, Пчелин всякий раз обращал внимание на
прилепившийся на склоне холма домик, окруженный маленьким вишневым садиком
и несколькими яблонями. Хозяйкой домика была старушка, которую почему-то
называли юродивой. Никто ничего толком не знал о ней, жила она обособленно,
дружбы ни с кем не водила. Вот эту-то старушку и встретил капитан в то
памятное утро, после бессонной ночи, проведенной им в размышлениях.
Высокая, худощавая, благообразно седая женщина вовсе не показалась ему
юродивой. Совсем наоборот. Узнав, что ее собеседник приезжий, она любезно
объяснила ему, как пройти на интересующую его улицу. Пчелин умел заводить
знакомства. Вскоре он уже знал: она уроженка этого городка, вышла замуж за
дворянина, офицера царской армии. Муж ее дослужился до воинского звания
полковника, одно время числился в свите великого князя Николая Николаевича,
но - увы! - судьба - из Петрограда пришлось отправиться за западную окраину
России, где при подавлении очередного восстания он был убит. Оставшись
вдовой, женщина приехала в родной городок, поселилась вот в этом жилище, и
с тех пор жизнь пошла мимо нее, стороной... Произошла революция,
прокатилась гражданская война, прогремела Великая Отечественная война, а
она ни о чем не хотела знать, растила вишни и любовалась цветами, в
изобилии росшими на склоне холма. Долгими часами могла она сидеть на одном
месте, углубившись в свои думы. Она упорно ничего не желала знать о жизни,
бушующей за ее окном, жила воспоминаниями далекого счастья короткой
молодости в любви, в блеске петроградских дворцов. Впрочем, она любила
Пореченск, ставший ее прибежищем в годы одиночества, внутренней
опустошенности и нужды.
- Я жила во-он в том замке, - говорила она, протягивая руку на запад,
туда, где на польском берегу Буга Пчелин без труда мог разглядеть развалины
старинного замка. - Мы, девочки, любили прибегать сюда, на этот холм, - она
показывала капитану на свой холм, с крошечным домиком и вишневым садиком. -
Здесь всегда было прелестно.
- Позвольте, как же это вы могли с той стороны Буга прибегать сюда? -
с сомнением в голосе поинтересовался Пчелин. Он сделал вид, что никак не
может по верить этой женщине: река же широкая, а мост через нее, через
реку-то, построили, помнится, только в прошлом году, да и мост-то через
Буг - совсем в другой стороне отсюда.
- А мы туннелем, - пояснила старушка сурово, ее обидело недоверие
собеседника. - Под Бугом есть подземный ход из замка...
- Туннель?
Женщина неожиданно замялась, казалось, она пожалела, что
проговорилась.
- Нет, нет, никакого туннеля нет, - торопливо заговорила она. -
Подземный ход существовал много лет тому назад, теперь его нет. Он весь
обвалился уже тогда, когда мы, девочки, я и графиня, бегали сюда, мы еле
пробирались им, а ведь с того времени прошло почти шестьдесят лет.
- Возможно, возможно, - охотно согласился Пчелин, - и где же вы
выбирались из туннеля на этой стороне реки?
С женщиной что-то случилось. Или она действительно была все-таки не
всегда в полном рассудке, или просто захотела уклониться от дальнейших
расспросов Пчелина, судить трудно, только она неожиданно уставилась
взглядом в одну точку и что-то зашептала. Капитан прислушался. С трудом ему
удалось расслышать: "Черный крест... Черный крест... Это он покарал моего
любимого". Шепот смолк. Старуха сидела низко опустив голову и, казалось,
забыла о Пчелине. Подождав немного, он все-таки спросил:
Так где же вы с графиней выходили из тун неля?
Женщина взглянула на него диким, отсутствующим взглядом.
- Не помню! Ничего не помню! - шепнула она и поспешно направилась к
своему домику.
Итак - туннель! Вот в чем, по-видимому, разгадка. Но где же вход в
него с нашей стороны Буга?
Глава тринадцатая
Офицеры польской контрразведки по предъявленной им фотокарточке
опознали в погибшем стороже костела человека, не раз замеченного в
заведении Сатановской и, в частности, в обществе нарушительницы советской
границы, убитой ее спутником в лесу. Польские товарищи понятия не имели о
том, что этот человек с советской территории.
Это было очень важно: таким образом, Пчелин мог теперь не сомневаться
в том, что туннель под Бугом существует и им пользуются; очевидно, этим же
туннелем сторож костела перебирался на территорию сопредельного
государства. А раз так, то подозрение в том, что он был "устранен" из-за
боязни провала, перешло в уверенность. В самом деле, чем мог быть опасен
своим хозяевам сторож костела, если бы его арестовали органы
государственной безопасности? В первую очередь, конечно, тем, что мог
раскрыть тайный маршрут, которым сам неоднократно пользовался, и уж во
вторую очередь - назвать людей, ибо сомнительно, чтобы он многих знал.
Стало быть, главное - шефы покойного, уничтожая его, стремились сохранить
секрет "окна" на нашей границе. Но кто же отравитель? Кто был начальником
сторожа, зачем-то посылавшим его через границу? И у Пчелина и у Торопова
возникло предположение - ксендз Чонка. Естественно, следовало проверить, да
и проверить-то не для того, чтобы затем возбудить против служителя
католической церкви уголовное дело по обвинению его в убийстве, а пока что
лишь, чтобы быть уверенным в основном, в том, что удалось наконец найти
"лаз", так беспокоивший генерала Тарханова. Трогать же Чонку пока было
нельзя, ведь факт обнаружения входа в туннель чекистами должен был остаться
неизвестным зарубежной разведке.
Теперь надо было установить наблюдение за Чонкой.
- Поручим это моим людям? - предложил Торопов.
Пчелин отрицательно покачал головой:
- Нет, ксендзом займусь я сам.
Торопов озабоченно заметил:
- Не опоздать бы нам с Вандой... Пчелин не очень уверенно ответил:
- Думаю, что он не пойдет на новое убийство так скоро - это бросилось
бы в глаза окружающим, да к тому же и особых оснований для беспокойства у
попа нет. - Он задумчиво потер лоб. - Откровенно говоря, я боюсь, что без
знакомства с этой девушкой мне не обойтись.
Торопов шутливо сказал:
- Ну, ну, поухаживайте за ней.
- Поухаживать? Вздумай я за нею ухаживать - ее часы были бы сочтены...
Чонка всполошился бы и не стал медлить. Нет, тут другое...
- Именно?
- А что, если подозрение ксендза обоснованно?
- Вы хотите сказать, что и она владеет тайной туннеля? - оживился
Торопов.
- А почему бы и нет? Отец ее был человек забитый, неразвитый, он мог
быть использован ксендзом, сам не понимая незаконности своих действий, и
ему незачем было таиться от дочери.
- Как же вы намерены действовать дальше, товарищ капитан?
- Круг замкнулся, - задумчиво сказал Пчелин. - Постараюсь поближе
познакомиться с Чонкой.
Мог ли раньше Пчелин представить себе, что когда-нибудь излюбленным
местом его одиноких прогулок, да еще в вечернее время суток станет густо
заросшее кустарником кладбище? Однако получилось именно так. С наступлением
темноты он перебирался через ограду и маскировался где-нибудь поблизости от
дорожки, по которой, как он заметил, обычно проходил ксендз. За несколько
дней лишь раз ему удалось увидеть Ванду - девушка медленно шла к воротам.
Но ксендза Чонку он видел каждый вечер - тот осторожно, оглядываясь,
пробирался по дорожкам и скрывался в часовне. Там он оставался недолго и с
теми же предосторожностями возвращался обратно. Иногда он некоторое время
оставался у часовни, как бы кого-то поджидая, но никто не появлялся. Должно
быть, часовня была местом встреч Чонки с кем-то, кто рано или поздно, но
обязательно придет к ней. Пчелин своевременно принял меры к тому, чтобы
иметь возможность слышать, о чем будет вестись беседа в часовне. И такая
минута наступила. Идя, как обычно, вслед за Чонкой, капитан Пчелин почти
наткнулся на закутанную в просторный плащ фигуру, притаившуюся под деревом.
Как дыхание до него донеслось:
- Вы?
Ответа не было.
Еле слышно Чонка повторил:
- Пани Мария? - В его голосе Пчелин почувствовал тревогу.
- Испугался, святой отец? - послышался женский голос. - Зачем ты звал
меня? Разве ты не понимаешь, что сейчас неподходящее время для наших
встреч.
Увлекая женщину в часовню, ксендз поспешно сказал:
- Святой крест в опасности. Черный крест...
Черный крест? Теперь надо было послушать, о чем они будут
разговаривать.
В часовне было темно, зажженная Чонкой свеча в противоположном углу
светила плохо и, к сожалению, не давала Пчелину возможности рассмотреть
собеседницу ксендза.
- Я не хочу брать это дело исключительно на мою ответственность, -
говорил Чонка, - там, - он сделал неопределенный жест, - могут не понять,
почему вместо того, чтобы приумножать количество наших людей, я уничтожаю
их.
- Ванда не наша, - заметила женщина.
- Это верно, - согласился ксендз, - но ведь скажут, что я мог бы не
убивать ее, а завербовать.
- Правда, - согласилась женщина, - а почему бы нам не завербовать ее?
- Боюсь, - в голосе ксендза послышались страх и злоба, - я знаю, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг