усмехнулся.
Это предложение меняло дело.
"Эксперимент продолжается. К тому же, все выпитое добавится к
стоимости часов".
- Договорились. Только коньячку. Ладно?
Усатый посмотрел на Миколу с сомнением, но ничего не сказал, лишь
буркнул неуверенно:
- Угу...
Он положил часы в карман,- Микола напрягся,- но тот спокойно достал
надорванную пачку с десятками и отсчитал пятнадцать купюр.
Жестом приглашая следовать за ним, усач направился к подземному
переходу. Микола поплелся следом. Они вышли на противоположную сторону
улицы, коренастый достал купленные часы, продолжая рассматривать их на
ходу.
- Тебя как звать?
- Миколой.
- Тебе просто повезло. Понравился ты мне чем-то. Почти без навара тебя
выручаю. Вижу, что тебе деньги очень нужны. Сам знаю, как оно бывает в
жизни... Ты где работаешь?
- В театре,- буркнул Микола и, поймав удивленный взгляд, уточнил: -
Рабочий сцены.
- А-а-а... На такой работе не разживешься... Ну вот, мы и пришли.
Они остановились перед массивными входными дверями подъезда.
- Здесь мой товарищ живет. А ключи сейчас у меня. Товарищ в
командировку поехал. Просил за квартирой присмотреть. Вот я и захожу
иногда... Выпивки у него всегда навалом - коньяки всякие и вина... Не
обеднеет, если мы с тобой немного посидим... А почему коньяка захотел?
Правда, не пьешь другого? - спросил с иронией. - А я лично горилочку
уважаю. Испытанный продукт.
Вошли в кабину лифта.
- А тебя как звать?
- Меня? Георгием... - помедлив, отвечал усач, доставая связку ключей.
- И ты тоже Георгий? - вяло удивился Микола.
- И я тоже Георгий, - как-то машинально повторил за ним усач, выходя
из лифта на седьмом этаже.
Микола хотел спросить и его, где он работает и что делает на этом
свете, однако сообразил, что делать это "неэтично".
Хотел сказать и о себе, что он не просто рабочий сцены, но и
литератор, однако сам же рассмеялся, представив себя сейчас со стороны.
Они вошли в квартиру. Георгий заставил Миколу разуться:
- Хозяин очень порядок и чистоту любит.
В коридоре и в комнате, в которую они потом вошли, действительно было
очень нарядно и чисто. Просто все вылизано, Хорошая мебель, скромная, но
изысканная обстановка. Одна стена целиком занята полками с книгами. На
другой - большой пушистый ковер с восточным орнаментом. Немецкий уголок
отдыха. Непривычной формы цветной телевизор с огромным экраном.
- Интересная машина,- заметил Микола, подходя к телевизору. - И
сколько же твой товарищ за него отдал?
- Точно не знаю... Кажется, полторы тысячи. Это на чеки брал. Он часто
за границей работает. Нормально зарабатывает. Имеет чеки. Так ты и вправду
только коньяк? Гляди! А я лично коньяки не признаю, - Георгий достал из
маленькой тумбочки под журнальным столиком несколько початых бутылок. - Тут
все есть, как говорят поляки, и по выбору и по цвету. - Георгий поставил на
журнальный столик два бокала на длинных граненых ножках. - Садись, Коля. Ты
не торопишься?
- Что?
- Спрашиваю, у тебя есть время, чтобы спокойно посидеть? Или хочешь
быстренько опрокинуть и бежать? У меня талончик аж на три часа. Там мне
торопиться некуда... Пришел сегодня пораньше, надеялся прорваться, если
очереди не будет. Но ты сам видел, собственники драгоценного металла не
дремлют... Садись.
Микола вдруг подумал, а не хочет ли Георгий его споить, а потом
спокойненько обчистить карманы. Но эта мысль почему-то совсем не испугала.
Она его тонизировала. Все равно он постарается выпить как можно больше.
Микола достал из кармана заветный стаканчик.
- С твоего разрешения я буду пить из своей посуды... Пусть тебя это не
удивляет. Это... подарок отца, память об отце. Я всегда пью только из этой
штуки...
- Комик ты, я не ошибся... Одеколон сегодня глушил тоже в память об
отце из его подарка?
Микола виновато потупился. Его и вправду мучила совесть, стало стыдно.
- Хороший ты, Жора, хлопец...- сказал и, не чокаясь, выпил.
А Георгий сразу же вновь наполнил стаканчик.
- Ты только гляди у меня, не захмелей до ручки. Мне лишкие хлопоты ни
к чему... И не в твоих это интересах... - слова вроде бы произнесены
искренне, и Микола совсем успокоился, уверив себя в Жорином благородстве.
Такие люди не станут опускаться до обыкновенного воровства. И в этом Микола
не ошибся. От осанки Георгия так и веяло сытым благородством.
Сидели они почти до двух часов. Микола изо всех сил старался выглядеть
интересным собеседником. Припоминал анекдоты, забавные случаи из своей
жизни. После третьего стаканчика признался Жоре, что он писатель. "Но разве
печатают тех, кто правду пишет?!" Миколу переполняло желание, не теряя
контроля над собой, как можно больше выпить. Это ему пока удавалось, хотя с
каждым часом "культурного отдыха" язык все сильнее заплетался.
В два часа дня Микола заставил себя встать. Георгий, тоже в изрядном
подпитии, что-то разглагольствовал о Пиросмани, но сообразить что-либо
толком Микола был уже не в состоянии. Поблагодарил.
- Я никогда не думал, что писатели - такие простые и обычные люди, -
признался Георгий.
Они трогательно обнялись, договорились иногда встречаться. Ведь "не
для того же люди знакомятся и выпивают, чтобы потом навсегда забыть друг
друга".
Домой не без проблем добрался уже с тремя бутылками сухого вина,
рассовав их по карманам. Вид имел презабавный. Все обращали на него
внимание - взлохмаченный, расхристанный, он шел, глупо улыбаясь, гортанно
напевая песенку собственного сочинения. Чтобы не бросало его из стороны в
сторону, приходилось широко расставлять ноги и ни на минуту не забывать о
земном притяжении.
Долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец
справедливость восторжествовала, и хозяин попал в свою квартиру. Ларисы,
конечно, еще не было дома. Микола сразу же направился к шкатулке с
деньгами. Стаканчик добросовестно действовал. Выгреб из шкатулки двадцать
пять рублей по пятерке и два блестящих полтинника.
Из кухни доносился шорох. Там он увидел своего отца. На нем серые с
белыми цветочками трусы. Он, стоя возле раковины, сосредоточенно, дрожащими
руками чистил картошку.
- О, папуля, это ты здесь? Молодец! А я слышу, кто-то на кухне. И
думаю, кто бы это? Захотел кушать, папуля? Голод не тетка. Это точно.
Молодец! Картошка - это правильно. Это - по нашему. С сальцем ее сейчас,
папуля. Выпить хочешь? Сей момент организую. Сухонького. Тебе крепкого
нельзя. А сухое вино для твоего здоровья - просто лекарство. Молодец,
папуля! Это я хвалю - захотел кушать, картошенки сам начистил. Сейчас я
сальце принесу.
Отец лишь неторопливо обернулся, взглянул на сына и продолжал
тщательно чистить картофелину.
Микола повытягивал из карманов бутылки. Принес из холодильника кусок
сала, нарезал его, настрогал. Поставил на стол волшебный стаканчик, а для
отца большую керамическую кружку. Налил полную "Алиготе".
- Давай, батя, шарахнем за твое здоровье! На, бери! Сейчас ты у меня
оживешь. Скоро все твои болячки сбегут. Можешь мне поверить. Это говорю
тебе я, твой сын. Заживем теперь, батя, как короли. Слышь?
Отец устало, держась из последних сил, равнодушно смотрел на него.
Потом перевел взгляд на полную кружку и невольно протянул к ней руку. Пил
он с трудом. Руки его дрожали. Вино текло по щекам, по подбородку. Наконец
одолел содержимое кружки и бессильно опустился на стул.
- Сейчас, папуля. Минутки через три оно в кровь перейдет, и ты сразу
затанцуешь.
Отец поднял взгляд:
- Ты сам едва на ногах стоишь, сынок... С чего это ты? Что
случилось? - но, видя блаженную улыбающуюся физиономию сына, понял: ничего
плохого не произошло. - Хорошее вино... Давно я не пил... У тебя сегодня
праздник?
- У нас теперь каждый день будет праздник! Не веришь?
- Ты устроился на настоящую работу? - отец немного оживился, в глазах
засверкали искорки.
- На работу? - Микола неудержимо, пьяно рассмеялся. - Пусть на нее
черт устраивается, на ту работу, что называешь настоящей. Слышь? Я -
писатель. Ты знаешь, что это - моя жизнь.:.- Микола говорил с трудом, язык
плохо слушался, но он настойчиво выводил патетические рулады, пытаясь
заставить отца поверить в свою гениальность.- Ты знаешь, как это сложно,
пап, быть писателем? Нет, ты этого не понимаешь и представить себе не
можешь! Ведь не хочется писать ради денег! Не хочется, пап! -Настоящему
писателю стыдно, он просто не имеет права писать только ради денег. Это
просто преступление! Вот! Преступление! Думаешь, трудно собрать воедино
десяток слов? А получится стишок. Вот хочешь, я тебе сейчас их с десяток
придумаю. Про что скажешь, про то и придумаю. Про любовь, про радость
свободного труда, про ядерную угрозу, про весну, про бездомную собаку, про
первый снег... Но это будет не от чистого сердца. Ты понимаешь, пап?
Писатель не имеет права писать для заработка! Душа, пап, она не прощает,
пап, продажности...- Микола икнул и старательно налил вино, себе и отцу.
- Ты много пьешь... Это никогда до добра не доводило. Никого...
- Ты лучше выпей сам, пап, и не говори глупостей. Не нужно меня
поучать. Не нужно. Мне уже скоро сорок лет. И мне самому есть кого учить
уму-разуму. Вот! Это я много пью? Ты, пап, просто не видел, как люди пьют.
По-черному пьют! Ох, как по-черному. А когда в меру, то можешь мне
поверить - кроме пользы, нет ничего плохого.
Старик прислонился спиной к стене, зевнул, вино его разморило. Еще
больше захотелось есть:
- Дочистил бы ты картошку. Поужинали бы вместе.
- Все сделаю, папуля! Что там ее чистить?! Раз плюнуть. Сейчас я воду
поставлю, пускай греется. Мы картошку в горячую воду бултых и
трули-фрули-гоп-ца-ца... Ты лучше меня послушай. Я много сам об этом думал.
И теперь уже никто и никогда не убедит в обратном. Я сам пришел к этой
мысли. Я ее выносил, я ее добыл, я ее, можно сказать, заработал... Вот,
пап, ты знаешь, я не боюсь работы. Я любую работу готов делать, пап. Ты же
знаешь. Потребуется чистить нужники, я всегда - пожалуйста, закачу рукава и
уйду весь в работу. Пап, работу я люблю... Я много думал о том, мешает ли
человеку и всему человечеству в глобальных масштабах товарищ алкоголь, если
пить в меру? И я убедился, пап, на себе убедился, что не мешает! Вот, не
мешает и все! Другой бы изучал эту проблему, написал бы диссертацию, славы
достиг бы. Но я не тщеславный. Мне интересна сама идея. И я могу со всей
ответственностью аргументировать свои убеждения...- Микола резко поднялся,
зашатался, начал зубами откупоривать очередную бутылку, вытащил
пластмассовую пробку.- Может, хочешь, чтобы я доказал свою правоту?
Пожалуйста... Подумай сам... Достаточно представить, как чувствует себя
абсолютно трезвый человек. Плохо, Я часто бызал трезвым и ни разу, ты лишь
вдумайся - ни единого раза - не чувствовал себя по-человечески. Всегда в
душе смятение, неуверенность, сомнения. Как держаться? Что делать? Места
себе не находишь и даже каждый шаг трезвого какой-то нечеткий,
неразномерный, так сказать, без конкретной мотивации...
Старик с трудом поднялся и стал опять чистить картофель.
- И так во всем, пап. Понимаешь? А если человек немного выпил? Ну, не
настолько мало, чтобы лишь раздразнитъся... Тогда все иначе. Тогда человек
не колеблется, его желания не расширяются. Тогда жизнь для чего становится
простой и однозначной. В каждом жесте, в каждом движении чувствуется
оправданная необходимость... Ну вот, пожалуйста, ты только посмотри на
меня. - Микола встал, покачнулся и уцепился рукой за дверной косяк. Потом
выпятил грудь, пристально посмотрел вперед.- Ты видишь, сколько во мне
сейчас спокойствия, уверенности в себе? Мне не хочется делать никаких
глупостей. Я не раскачиваюсь перед тобою, а крепко держусь рукой за
окружающее. И это не обязательно должен быть косяк двери. Ты же понимаешь,
пап, тут дело не в конкретике. Я сейчас говорю абстрактно. А каждый мой
шаг,- Микола прошелся до окна и обратно,- каждый мой шаг тоже четко
обозначен. Я не задумываюсь, куда идти, и не колеблюсь, как поставить ногу,
ибо я знаю, что можно ступать вот так. Лишь вот так, вот так, иначе...
- Иначе ты просто свалишься посреди кухни, - пробурчал отец, не глядя
на сына.
- Напрасно ты иронизируешь. Да, я действительно могу упасть. Но упасть
может каждый. Однако трезвый человек не думает об этом, он не знает где,
когда и при каких обстоятельствах он упадет. А я знаю, что нужно ступать
лишь вот так, лишь вот так, и нужно шире расставлять ноги... Это
организует, пап, отсекает от человеческой сущности все лишнее,
второстепенное, мелкое. Что может быть важнее для человека, как возможность
твердо стоять на ногах? Ничего! Ничегошеньки!
Отец дочистил картошку, поставил кастрюлю с водой и зажег газ.
- Мусор, - хрипло сказал отец.
- Что ты говоришь?
- Мусор... нужно вынести... А покрепче выпить у тебя ничего нет?
- Тебе? Покрепче? Ну, батя, ты даешь!
- Мне уже все равно.
- Я сейчас принесу. Для тебя, пап, мне ничего не жаль. Я мигом слетаю.
Микола сходил в ближайший магазин и очень быстро вернулся с бутылкой
коньяка.
- Сейчас, папуля, потерпи еще малость. Сейчас отогреешь душу.
Отец налил полный бокал и, зажмурившись, залпом выпил.
- Пойду-ка я подремлю, - тихо сказал и, шаркая тапочками. направился в
свою комнату.
- Какого же черта, папуля! А закусить, а поесть?! Сам же картошки
наварил...
- Позовешь, когда готова будет... А я полежу...
- Молодец, батя! Правильно, бокал коньяку навернул - и в постельку.
Здоровье надо беречь.
Микола плеснул немного коньяка и себе, но почувствовал, что не осилит.
Устал.
Заснул он на кухне, положив голову на стол.
Кастрюля с картофелем стояла на малом огне, когда вся вода выкипела, и
картошка начала гореть, то дыму не было много. Не валил вовсе как из трубы.
Кастрюлька тихо накалялась, а когда пять картофелин, начищенных отцом,
обуглились, то дыма вообще не осталось.
Домой Лариса пришла, забрав Юрасика из детского сада. Едкий запах
паленого она почувствовала еще в подъезде и в глубине души даже
позлорадствовала - у хорошей хозяйки не подгорит. А когда открыла свою
дверь и поняла, что чадит у нее на кухне, очень удивилась. Микола никогда
не куховарил, а отец уже полгода с кровати не вставал.
Переступив порог, первым в кухню побежал Юрко, и тут же Лариса
услышала его голос:
- А папка опять пляный! А папка опять пляный!
Она вошла на кухню, открыла пошире форточку, выключила газ под
кастрюлей, накалившейся докрасна, схватила пятерней Миколу за шевелюру да
так, что тот застонал от боли.
- Ну... Что это все означает?! Сколько мне еще терпеть? Да я сейчас же
повыливаю все это добро в унитаз! А бутылки разобью о твою башку!
- Что?- Микола продрал глаза, заревел пьяно, как бык:--Я тебе
повыливаю! Живые денежки - в унитаз?!
Лариса, стоя посреди кухни, плакала.
Микола почувствовал, что на этот раз плачем не обойтись. Дело может
дойти до генеральной драки. А допустить это Микола боялся.
- Послушай, Ларочка, хочешь, я расскажу тебе правду?.. Великую тайну
могу я тебе открыть... А-а?
Лариса разъяренно смотрела на него.
- Сынуля, пойди-ка отсюда. Посмотри, что там дедушка делает. Ну!
Слышишь меня? А ну-ка прочь отсюда!
- Лариса, скоро у нас будет много денег. Очень много.
- Ну, я это сто раз уже слыхала. Непризнанный гений.
- Я не о том...-сказал тихо и вдруг быстро поднялся, сорвавшись на
командный крик: - Живо притащи сюда шкатулку с деньгами! Я тебе все покажу,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг