считаешь копейки и зависишь от них. Вот и сейчас. Такой казус случился,
такой многообещающий эксперимент. Да тут и сотни не жаль. Так нет же!
Дудки! Нищета проклятая! Надо бы у Лариски еще одну десятку взять. В конце
концов, если все ладно будет, то и назад вернется. А если нет, то не
обеднеем".
Ночью вспомнил о том, что забыл хотя бы заглянуть в комнату отца.
Но...
"Батя простит. Но я и так не каждый день с ним вижусь. И он без меня
не скучает. Лежит себе, телевизор смотрит. И почти ни с кем не
разговаривает. Даже с внуком. А следовало бы деду больше общаться со своим
внуком. Говорят, что общение с детьми лечит и омолаживает. Скажу об этом
батьке. А то лежит и только кашляет. Старый уже... Лариска говорила, что
покормила его и все сделала... Значит, все в порядке..."
- Тебе не холодно? Может, форточку закрыть?
"Так что же получается, если с умом, то - живые деньги... Как в кабине
космического корабля - регенерация, круговорот и взаимный обмен газов,
воды... Безотходное производство... Обалдеть можно. Ну, Жора, ты даешь! А
если пить чужое? Вот тебе и заработок? Господи, уже утро?"
...Из рубанка вырываются красивые завитки ароматных стружек. А Витька
Кисляк, - такая фамилия у рябого с веснушками соседа по верстаку, - коварно
накидал ему полную пазуху стружек с опилками. Они тогда здорово подрались,
до крови. Разнимать их прибежали два преподавателя училища. А Микола, еще
слабый паренек, безуспешно дергался в сильных руках и истерично со слезами
кричал: "А за что он меня? Пускай себе опилки напихает! А зачем он мне? Я
ему полный рот стружек набью! Гад этакий! За что он меня?!" Витька Кисля к
стоял возле верстака, его никто не держал, вытирал разбитую губу и виновато
повторял: "Я просто пошутил. Я всем опилки за пазуху кидал. Все только
смеялись... Я просто пошутил..."
Едва не задохнулся Микола в куче свежих опилок после своей первой в
жизни "настоящей" выпивки. Искал тогда бригадира лесопильного цеха. У того
была припрятана бутылка самогонки, а до обеда оставалось пятнадцать минут.
Вот взрослые ребята и послали за ней его, "салагу", который только что
выдул свою первую трудовую поллитровку. Наказали, чтобы он напомнил еще
Володьке, что его ждут в паркетном цеху. Микола не заметил открытого люка в
машинное отделение пилорамы. Шел, широко расставляя неслушающиеся ноги,
споткнулся о вмерзлую березовую колоду и прямо головою вниз полетел в
квадратный проем. Спасло то, что, зацепившись за лестницу, упал,
погрузившись в свежие опилки. Но именно это чуть его не погубило. Он
глубоко вдохнул в опилках, как под водой, и стал задыхаться. Вытащил его
бригадир, на счастье заметивший пике Миколы. Парень уже посинел от
судорожного кашля и рвоты. Врача не вызывали. И вообще никому ничего не
сказали. Обмыли салагу, влили в него еще полстакана самогона и положили
спать за штабелями паркета...
Когда призвали в армию, то искренне радовался - конец периодическим,
но в то же время регулярным пьянкам с бригадой. Да здравствует новая жизнь!
Но когда представился случай, не колеблясь, начал грызть гранит автонауки с
единственной целью - иметь возможность в будущем выезжать за границы
войсковой части, чтобы дать "утеху душе". При этом не забывал услужить без
лишнего филантропства своим жаждущим однополчанам. Однажды, не найдя водки
в районе, погнал машину в область, задержался на шесть часов. Его уже стали
разыскивать на штабной машине. Одному Богу известно, как Миколе удалось
отбрехаться перед комбатом и замполитом, оправдываясь неожиданным ремонтом
в дороге. Все понимали, что Микола врет, но пожалели - не столько его, как
честь воинской части.
Когда, отслужив, сдал испытания и был зачислен в
химико-технологический институт, Микола отдохнул душой и телом - винцом
тогда торговали с восьми часов утра, с алкоголизмом еще никто не боролся.
Словом, проблем этих будто тогда не существовало, а учение давалось легко.
Микола сразу ощутил, что голова его варит неплохо. Но голову-то беречь
надо. Отягощать ее наукой нужно постепенно, ибо жизнь прекрасна и многолика
и так быстро летит, кружится, как красивые девчата в старинных вальсах...
Тогда он написал свое первое стихотворение, опьяненный поцелуем Светланы и
стаканом "Лидии" - "Ах, сколько лет я дожидался Вас. Вы - свет моих очей,
Вы - свет в ночи, как жаль - что быстро мчится время, но предо мной - Ваш
взгляд, я слышу голос Ваш, дыханье Ваше ощущаю, походка Ваша опьяняет. Одно
тревожит среди ночи: когда же скажешь ты: "Я вся твоя!" Таких "шедевров"
Микола мог написать штуки три за один присест после стакана "Лидии" или
"Изабеллы".
Для патриотических катренов в студенческую многотиражку требовался
более серьезный творческий возбудитель. И выходило неплохо. Он решил
забрать свои документы после второго курса, когда не сдал два экзамена, а
на третий вообще не пошел. Его искренне уговаривали не торопиться со своим
решением, советовали: "подтянуть хвосты", собраться, взять себя в руки.
Поберечь, наконец, свой литературный талант. Ведь чтобы писать стихи, нужно
знать жизнь. А чтобы знать жизнь, нужно знать специальность. И если ты сам
сделал выбор и поступил в химико-технологический, то просто грех бросать
учение. Не мальчишествуй. Ты уже отслужил армию и должен быть серьезным..."
Но его манили лавры известного писателя - книжки, выступления по
радио, телевидению, машина, дача, поездки за рубеж...
"Ничего мне не нужно от жизни, лишь бы не быть покоренным судьбой,
пусть вороном черным - но живя триста лет, созерцать, удивляясь
быстротечности жизни людской. Ничего мне не нужно от жизни, если б смог
пренебречь и попрать все запреты, границы - замелькали бы черно-белые метки
столбов, убегая назад от моей колесницы..."
- Что-то мне холодно. Я прикрою форточку. Прости, Микола, я через тебя
перелезу.
"Квази-рези-мези... Пылесос истории... При чем тут пылесос истории?
Дурень я. Пьяный дурень. Жора начал что-то говорить, а я его нахально
перебил, полез со своим "писсуаром истории"... Пивко с "Наполеоном"...
Дурень. Голова болит. Это не от выпитого. От волнения. От выпитого у меня
уже никогда не болит голова...
Квази-рези-мези..."
- Я тебя не разбудила?
Будильник зазвонил, как всегда, в семь часов. Лариса встала, привычно
поцеловала мужа и побежала будить и собирать в детсад Юрасика. Микола долго
притворялся спящим. И когда Лариса спросила, когда ему нужно на работу, не
опоздает ли, сонно отмахнулся:
- Не волнуйся... Все в порядке... Я не опоздаю...
- Не забудь покормить отца, когда проснется.
- Хорошо,- прохрипел он. Замер, ожидая, когда хлопнет дверь за
Ларисой. Сразу же вскочил с кровати, бросился к телефону. Попросил товарища
передать, чтобы в театре его сегодня не ждали. Температура тридцать девять,
и вообще он едва живой... Заглянул в комнату отца. Тот спал, тяжело дыша во
сне.
Микола посмотрел на часы. Половина восьмого. До двух часов дня нечего
и думать о спиртном, даже по знакомству не купишь. Но ждать шесть с
половиной часов - это же невыносимо. Это пытка.
Бежать к кому-то из друзей за бутылкой - дикость. Что о нем могут
подумать? Оставалось одно, однако тоже дикое и позорное, по крайней мере
если быть откровенным с самим собой. Одеколон "Жасмин"... На полочке в
ванной комнате стоял полный флакон. Микола никогда еще не пил одеколон,
хотя и видел, как это делают другие, когда изучал жизнь и "собирал материал
для книги". Это всегда вызывало отвращение. Но успокаивала мысль, что,
пожалуй, и не придется пить. Может оказаться, что достаточно вылить
"продукт" в чудодейственный стаканчик, а потом его опорожнить. Именно так и
должно произойти. Ведь какая разница, куда из этого стаканчика выливается -
в рот или в раковину?
Извлек из кармана блестящий кружок складного стаканчика и, взяв из
ванной "Жасмин", Микола закрылся на кухне.
Руки предательски дрожали. Наверно, от волнения. Только от волнения.
Отвинтил пробку. Понюхал. Сморщился. Расправил стаканчик и нацедил в него
сто граммов "Жасмина". Спохватился - ведь шкатулка должна стоять рядом. Для
чистоты эксперимента. Сбегал, принес и открыл.
Вылил одеколон из стаканчика в большую кружку.
Посмотрел в шкатулку - никаких изменений. Как же так? Чуть не
заплакал. А вчера... Как в сказке... Однако вчера был "Наполеон". И вчера
он его пил, а ни в какую кружку не переливал. "Интересно, а если
действительно выпить, не хватит кондрашка? Люди-то пьют? Точнее, забулдыги.
И не дохнут, как мухи... Да простит мне Бог... Одеколон крепче "Наполеона".
Это же почти чистый спирт..."
Микола вновь перелил одеколон из кружки в стаканчик. Зажмурился и
выпил. Выступили слезы. Одеколон ожег горло. Перехватило дыхание от запаха.
В шкатулке, поверх денег, лежал новенький металлический полтинник.
"Господи! Стаканчик, значит, действует! С одеколоном тоже действует.
Значит, будет и на водке. И на вине? Господи! Но почему лишь полтинник?
Почти чистый спирт. Крепче "Наполеона". И только полтинник".
Сквозь толстое стекло Микола увидел искаженную строчку - Цена 1 р. 10
к. Флакон наполовину пуст. Наверное, только этим можно объяснить
скупердяйство стаканчика. Чтобы проверить свою догадку, Микола и вылил в
него остатки одеколона. Терять было нечего. Флакон швырнул в открытую
форточку, услышал, как он звякнул об асфальт и разбился. Воодушевившись,
торжественно поднял стаканчик и выпил.
В шкатулке звякнул еще один полтинник.
- Все точно! Как в аптеке.
Одеколон ударил в голову, по телу разлилась приятная нега.
- Жасмин - красивое словцо, не познанное мною прежде. Свидание в
саду... Прощанья отметем - оставим только встречи. И с Пылесосом, точно с
Помпиду... Ха-ха-ха...
Одним словом, день начался фантастически удачно. Обнадеживающий
эксперимент следовало продолжить, во всем точно удостовериться, все
по-научному исследовать, чтобы в будущем не нарваться на какое-нибудь
случайное недоразумение. Из-под подкладки Микола достал "подкожную" десятку
и начал одеваться, но тут же вспомнил, что до двух часов эксперимент не
удастся продолжить. Руки бессильно опустились. А "Жасмин" будоражил кровь,
призывал на подвиги.
Тщательно вымыл несколько раз стаканчик с мылом под горячей водой.
"Чтоб и духу не было. Отныне если пить, то самое дорогое! А это - в первый
и последний раз!" Отнес шкатулку с деньгами на место. Опять лег и старался
успокоиться. Но тщетно.
- Жизнь новая нам открывает двери, жизнь новая на подвиги зовет, рукою
физика душа виолончели вселилась в тело грешное мое. Я был никто, и мал, и
неказист, но стать великим возжелал, и Справедливость Высшая - ее
величество - мне благосклонно улыбнулась. Я чувствую дыхание и взгляд ее, я
чувствую - поток несет меня, и на пути своем смету я все преграды. Вперед,
актер, заманчивых волшебных сцен!..- декламировал вслух.
Микола подскочил с дивана, понимая, что дольше лежать не сможет.
Радость "открытия" его распирала. Да и "Жасмин" не ленился в глубинах его
гениальных извилин.
"Нужно действовать. Нельзя терять ни часа. И в жизни время нельзя
терять. А время как вода. Течет и не вернется никогда. Мы ж тратим
понапрасну секунды, минуты, часы, и месяцы и годы... Необходимо создать
запас финансов и тогда... Тогда лишь и начнется кругооборот воды в природе!
Пылесос истории! А деньги нужны для почина... И чтоб Лариска не узнала...
Вот... Отцовский золотой брегет... ценой не менее трехсот..."
Он нашел часы сразу, хотя тот и был запрятан на самом дне картонной
коробки вместе с Ларисиными украшениями-драгоценностями. Исчезновение
часов, Микола был уверен, внимания не привлечет. Отец, пожалуй, вообще
забыл о них. Он уже совсем беспамятный. А Лариска три года назад хотела
снести этот брегет в ломбард, когда с деньгами было туго. Но тогда как-то
выкрутились.
"Если Лариска хватится, то скажу, что отдал знакомому мастеру
почистить механизм".
Настроение было прекрасным. Хотелось действовать. Хотелось жить и
побеждать. Все тело налилось до сих пор неведомой энергией.
Путь до скупочного пункта показался бесконечным. В переполненном
трамвае было тесно и очень неудобно, к тому же то и дело ловил на себе
удивленные и осуждающие взгляды. Впервые в жизни Миколу подвела его
бородка-борода. Будь он тщательно выбрит, то запах "Жасмина" от мужчины не
вызывал бы удивления. Но... бритым его назвать невозможно. Как назло -
духота.
К большой витрине, за которой принимали от населения изделия из золота
и серебра, Микола не пришел, а прибежал. Он знал, что не только опоздал, но
пришел напрасно. Он знал систему сдачи драгоценностей, установленную самими
желающими избавиться от своего "богатства" - нужно прийти в пятницу
формально к восьми утра, а на самом деле намного раньше. Желающих-то много,
а записаться удается лишь тем, кто пришел в числе первых. В восемь часов
работница скупки придет сюда и, открывая двери, начнет бурчать, что ей
мешают работать, что талоны будут выдаваться только завтра. Однако люди не
перестанут еще с час толпиться. Пойдет по рукам список, допишутся новые
желающие. Наконец, золотовладельцы расходятся, чтобы собраться здесь же в
семь вечера. Состоится перекличка. Того, кто не явился, не без удовольствия
вычеркивают. На следующий день, в субботу, все снова пораньше сбегаются к
витрине скупки, проводят перекличку. А в восемь часов - выдают талончики на
всю неделю. Получил талончик и уже знаешь, в который день и час тебя
освободят от тяжелого металла. Недоумки без талончиков испепеляются
взглядами и безжалостно оттираются локтями тех, кто, недосыпая и убегая с
работы, выхлопотал право на свой день и час. Но от друзей Микола знал,
кое-кому удавалось упростить этот "героический" путь. На это он и
рассчитывал. Возле дверей стояло человек десять.
- Вы все с талончиками? - тихо спросил.
Ему никто ничего не ответил, но все посмотрели на него внимательно.
Когда же он, пытаясь отдышаться, опрометчиво дохнул одеколоном, интерес к
его особе сразу уменьшился. Тем не менее один коренастый краснолицый усач в
кожаном пиджаке продолжал смотреть изучающе, хотя несколько иронически, и
свысока, но вполне по-деловому.
- Принес что-то на комиссию?
- Принес.
- А что, если не секрет?
- Часы.
- Золотые?
- Конечно.
- Какие? Сколько хочешь за них? Пойдем прогуляемся... Если, конечно,
хочешь.
- Пойдем.
Они зашли за угол дома, но усачу это место показалось недостаточно
уютным для разговора, и он повел Миколу под каменную арку старого дома.
- Ну-ка, покажи.
Микола не без опасения достал из кармана отцовские часы, положил на
чужую ладонь. Вроде бы не было оснований бояться усача, но разве узнаешь,
где соломку подложить. Вдруг, к примеру, схватит часы - и айда проходными
дворами. Попробуй догони его. Или заедет меж глаз так, что и догонять не
захочется. Но усач ведет себя спокойно и заметно волнуется, чтобы Микола
его самого не надул. Рассматривал часы со всех сторон, изучал, наконец,
сказал:
- Ну, что я скажу... Две сотни за них могут дать... Кстати, они на
ходу?
- Ходят, ходят, - ответил Микола. - Прекрасный механизм, разве
придется почистить.
- Вот и чудесно, - равнодушно продолжил краснолицый. - Мне с ними все
равно не ходить... Минус комиссионные затраты... Рублей на сто восемьдесят
еще можно рассчитывать...
- Этим часам не меньше трехсот цена, - уверенно произнес Микола.
Усач посмотрел на него высокомерно, снова принюхался к Миколе, и
твердо заявил:
- Значит, так, три десятки навару - это не много. Без талончика тебя
сегодня все равно не пропустят. А деньги тебе нужны вижу, сразу. Могу дать
сто пятьдесят. По рукам?
- Мало, - возразил Микола; - Очень мало. Ему не менее трехсот цена.
Коренастый рассмеялся.
- Комик ты. Я на этом собаку съел. Можешь плюнуть мне в глаза, если
тебе дадут за него хотя бы двести. Понимаешь? Я беру свои честные три
червонца. И все. Могу даже... - усач на минутку умолк, присматриваясь,
затем продолжил: - Могу даже взять пузырек... У меня тут рядом товарищ
живет, ждать до двух не придется. Считай, обмоем как положено,
взаимовыгодное дело. Я угощаю. Договорились? Или ты, может, не пьешь? -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг