Звуки органа усилились, островитяне запели, опустившись на колени.
Человек в халате тем временем что-то делал над девушкой. Потом он отошел, и
Поликарпов увидел, что рядом с белым столом высится стойка, какие бывают в
больницах, и что на стойке укреплена ампула с темной жидкостью, и от ампулы
к руке девушки тянется резиновая трубка. Ей просто-напросто переливали
кровь!
Что ж получалось? Священниками в этой церкви были врачи? Но, может, за
одного-то из них и приняли вчера его, Поликарпова, Ринга, Рэмо и Сайд? И
парень в банлоновом свитере тоже?
Пели, стоя на коленях, островитяне. Гремел орган. И Поликарпов
невольно подумал: а все же как это может быть здорово - лечить людей,
соединив веру (пусть даже в господа бога!) с достижениями современной
медицины. Физическое и психическое тесно переплетено в человеке. Такое
лечение могло принести чудеса.
Пятясь, он отступил от здания с крестом; не выходя из кустов,
высмотрел наиболее подходящую лодку - небольшую, а значит, и легкую, но в
то же время достаточно высокобортную и вместительную.
Осторожно, всячески избегая открытых мест, Поликарпов возвратился на
свой пляж.
6. ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ.
СОБЫТИЯ В ПОСЕЛКЕ И ВОЗЛЕ ТРЕХ ПАЛЬМ
И все же осуществить свой план в ближайшую ночь Поликарпову не
удалось. Он уже прокрался в поселок, как вдруг послышался гул
приближающегося самолета.
Это было сигналом. В домиках начали зажигать свет, а еще через
несколько минут, когда самолет проревел над островом и резко затих ("Сел, -
подумал Поликарпов, - бетонная дорога от причала - взлетная полоса"),
островитяне - все в белом и со свечами в руках - столпились у входа в
"церковь".
Поликарпов увидел, что, приближаясь к поселку, через лагуну мчится
катер на подводных крыльях, и поспешил уйти восвояси.
***
Утром на пляже возле трех пальм Поликарпов увидел Сайда. Он стоял у
воды, сложив перед грудью руки. Поликарпов прислушался: Сайд молился.
- ...О душа, смирись пред тайной со Христом быть в единении. С
радостью благоговейной подойди к престолу господню. Свет и жизнь дарит он
тебе, тебя к себе вознося...
- Вы одни? - спросил Поликарпов, когда Сайд умолк. - Как себя
чувствует ваша подруга? Надеюсь, все благополучно?
Сайд жалко улыбнулся.
- Она ушла. - Он указал на небо. - Мы проводили ее. Я тоже скоро уйду.
Навсегда.
"Уйти - это значит у них: не перенести операцию. Они и душевно
ущербные люди, - подумал Поликарпов. - Еще бы! Такое давление на психику!"
Но сказал он другое:
- Я полагаю, вы напрасно отчаиваетесь. Не всегда операции неудачны.
Бывало ж, наверно, на вашей памяти, что кто-нибудь вылечивался, возвращался
в свой родной город - в Нью-Йорк, в Париж, в Токио...
- Родной город там, где теперь Ринга? - спросил Сайд. - Я тоже скоро
пойду в свой родной город!
Он кивком попрощался и торопливо пошел в сторону поселка.
Поликарпов покрутил головой: крепко же обморочили этих несчастных,
если рев реактивного самолета кажется им голосом - ни мало ни много -
самого господа!
***
Ночью он опять пробрался на внутренний пляж. И снова (он был уже возле
лодок!) на остров обрушился рев моторов. Насколько мог судить Поликарпов по
звуку, в этот раз прилетел самолет с вертикальной посадкой - машина весьма
совершенного класса.
В домиках зажглись огни. Островитяне начали подходить к зданию с
крестом. Вдруг послышались крики и резкие хлопки. Поликарпов двадцать лет
прослужил на военно-морском флоте. Он сразу узнал: это выстрелы.
Он отбежал к лесу и затаился в кустах и поступил правильно, потому что
от вершин пальм на домики, на пляж, на лодочную стоянку обрушились потоки
света. Это было так неожиданно среди звездной, но совершенно безлунной
ночи, что Поликарпов даже не сразу сообразил - над поселком появились
вертолеты. С них-то и били лучи прожекторов. Наконец вертолеты ушли. Стало
тихо.
Правда, и после этого Поликарпов долго не выходил из кустов. Насколько
он понимал, кто-то из островитян попытался оказать вооруженное
сопротивление. Но кому? Врачам? Что может быть неразумнее!
Пригнувшись, короткими перебежками, он подобрался к намеченной два дня
назад лодке, распутал цепь, которой она была привязана к причальному брусу,
и потянул к себе. Скользя на полозе киля, лодка шла по песку очень легко,
хотя и с немилосердным скрипом.
Минут пять Поликарпов прислушивался: скрип вроде бы никого не
встревожил. И тогда, вскинув цепь на плечо, он, как только мог быстрее,
поволок лодку, обходя пальмы и упрямо продираясь сквозь кусты.
На океанском берегу он сразу же столкнул ее в воду.
Погрузив заранее запасенные кокосовые орехи, черепашьи яйца и ворох
пальмовых листьев, он вернулся, чтобы забрать штормовую куртку,
спасательный жилет и сапоги. У подножья пальм что-то темнело. Он
наклонился. На песке, лицом вверх, лежал парень в банлоновом свитере.
Правой рукой он зажимал плечо. Сквозь пальцы сочилась кровь. Значит, это в
него и стреляли? Охотились с вертолетов, словно на волка?
Поликарпов ни мгновения не колебался. То, что он окажется в одной
лодке с прокаженным, хотя и промелькнуло в его мозгу, но немедленно
отступило на второй план перед бесспорнейшей истиной: один из обитателей
этого странного и в чем-то очень неприятного острова сделал попытку
защитить себя даже ценой собственной жизни - ему надо помочь.
Осторожно подняв раненого - тот не застонал, только еще сильнее сжал
губы и зажмурил глаза, - Поликарпов отнес его в лодку, уложил на куртку и
пальмовые листья, забрался в лодку, без плеска отгреб с полмили от острова
и отдался на волю стихии.
7. У ЧЕРТЫ
Небо было синим, и синим был океан, и где начиналось одно и кончалось
другое, нельзя было различить. Казалось, лодка неподвижно висит в центре
ультрамариновой сферы, и единственное, на чем мог остановиться глаз, это -
золотое жаркое солнце.
В первый же час, еще при фосфорическом свете ночной воды, когда каждая
капля ее вспыхивала сверкающим драгоценным камнем, Поликарпов разорвал на
бинты свою нижнюю рубашку. Кровь из раны на плече его спутника сочилась
едва-едва. Хорошо это было или плохо? К сожалению, жизнь мало сталкивала
Поликарпова с врачеванием. Кроме самой примитивной перевязки, он ничего не
умел.
Думал ли он о том, что каждое прикосновение к этому человеку
увеличивает шанс заразиться проказой? Нет. Не думал. Он всегда поступал
одинаково: если решение принято - следовать ему без колебаний.
Первое время он пытался заговорить со своим спутником:
- Ду ю андестенд ми? (Вы понимаете меня?) Ду ю спик инглиш? (Вы
говорите по-английски?)
Ответа не было. Раненый лежал, плотно сжав губы, закрыв глаза. И
только щеки его делались все более впалыми, серело лицо.
Глухонемой? Но тогда - почему он хотя бы не стонет?
Не только есть, он не просил даже пить! И это под палящим тропическим
солнцем! Несколько раз Поликарпов пытался влить ему в рот молоко из кокоса,
но так и не знал, сделал ли его странный спутник хотя бы глоток, - причем
он всегда настолько напрягался, сопротивляясь, что Поликарпов отступал: не
стало бы хуже! И всегда при этом он ловил на себе надменно-презрительный
взгляд.
Что это значило? Не желает принимать помощи? Лучше умрет, чем примет?
Ну и как ему в ответ поступать?
Впрочем, до того ли было Поликарпову! "Если нас подберет иностранное
судно, - думал он, - это не выход. Засунут в ближайший лепрозорий - может,
даже на тот же Зеленый остров, - лишь бы скорее избавиться; какому капитану
охота потом полтора месяца держать в карантине команду? Надежда может быть
лишь на своих, но часто ли тут они ходят? Разве только забредет экспедиция)
Да сколько их? Эх, "Василий Петров", "Василий Петров"!.."
Он думал и думал об этом, а сам механически греб, держа курс на север
и понимая, что течение наверняка сносит лодку неизвестно куда и.
следовательно, никакого определенного направления у их плавания нет.
А небо было синее-синее, и океан тоже был синий-синий, и жаркое солнце
упрямо висело над лодкой, и все казалось спокойным и вечным, и так было
обидно сознавать, что на самом-то деле их путь никуда не ведет, что
Поликарпов, как единственный выход, запретил себе думать о завтрашнем дне.
Засыпал, сидя на веслах, просыпался, снова начинал грести.
На север, на север...
***
Прорвав поверхность воды сотнями косых струй, словно искрящиеся на
солнце стрекозы, над лодкой проносятся летучие рыбы, врезаются в океанскую
гладь.
Черный дельфиний плавник косым крылом вдруг появляется возле самой
кормы. Следует за лодкой, не отставая и не приближаясь, добрых полчаса.
Исчезает,
Вздымаются у горизонта китовые фонтаны...
Всякий раз Поликарпов огорченно поджимает губы: судя по оживленности
рыбьего царства, это, конечно же, один из наименее посещаемых судами
районов Тихого океана.
Он всматривался в своего спутника. Узкие кисти рук, тонкие пальцы,
шапка черных волос, нежная, смугловатая и в то же время матово-бледная кожа
лица. В целом облик человека, требовательного к себе и к другим, выросшего
в очень хороших условиях. С чем он расстался, когда узнал, что болен и не
имеет права жить среди здоровых людей? Такой человек, конечно, не мог
считать, что родина - это то самое место, где он живет в данный момент. Для
него подобный разговор - сказки для малых детей. Потому-то он и
взбунтовался. Поначалу, наверно, каждый из жителей острова пытается
вырваться, потом смиряется, приучает себя испытывать религиозно-медицинскую
веру, в которой обычное переливание крови - церковное таинство.
И кто он по национальности? Итальянец? Француз? Ливанец? Индус?
Кто-нибудь из жителей Полинезии?...
***
На горизонте появилось черное облачко, поначалу даже совсем небольшое.
Края его золотились. Оно упрямо наползало на солнце, и свет дня постепенно
становился все более зеленоватым. Поликарпов грустно усмехнулся. "Что же, -
подумал он. Иначе и не могло кончиться. С океаном не шутят".
Он взглянул на своего спутника. Тот лежал, закрыв глаза. "Жив ли? -
подумал Поликарпов. - Так даже лучше".
Облачко надвинулось на солнце. Золотая кайма его сделалась серой, но
зато теперь снопы зеленых лучей пронизывали уже все пространство от неба и
до поверхности океана.
Поликарпов знал, что будет дальше. Потемнеет, как в хмурую ночь; океан
покроется россыпью острых стоячих волн; заполыхают молнии; залпами ударит
гром; с неба обрушится водопад. Как коротка жизнь!
Он привстал, пробрался в нос лодки, снял с себя оранжевый спасательный
жилет, надел его на своего спутника, затянул пряжки. Запасного патрона,
чтобы жилет автоматически раздулся в воде, у Поликарпова не было. Он
склонился к самой груди спутника, ртом надул сперва левую, потом правую
половину. Ненавидящий надменно-презрительный взгляд блеснул сквозь ресницы.
Но теперь это были ничего не значащие мелочи.
Поликарпов снова взялся за весла.
Когда его смыло за борт "Фредерика Маасдама" и затем вынесло к
Зеленому острову, он посчитал, что исчерпал этим свой редчайший
спасительный шанс. Нет. Редчайшей удачей было другое - то, что они столько
дней и ночей продержались в открытом океане на утлой лодчонке. Теперь
конец.
Солнце было на юго-востоке. Оттуда же двигался ливень. Сидя на веслах
лицом к морю, Поликарпов видел этот все более густеющий мрак, вспышки
молний, слышал шум, похожий на грохот горных обвалов, и греб во всю мочь.
Больше не для чего было беречь силы!
Зеленоватые лучики запрыгали вокруг лодки. На сколько хватало взора,
теперь как бы тысячи остроугольных зеркал усеивали поверхность океана.
И тут Поликарпов увидел стену воды. Она была от них на расстоянии не
больше полутора миль, простиралась до самого неба и казалась такой плотной,
словно бы это переломилась под прямым углом океанская гладь.
Золотые зайчики прыгали у подножья стены. Она гасила их, подминая. И
понимая полную бесполезность того, что он делает, Поликарпов все же
продолжал и продолжал грести, словно бы наивно надеялся, что еще сможет
уйти от неминуемо грозящей беды.
На север! На север!...
***
Стена не дошла до них.
8. У ДРУЗЕЙ
На следующий день их подобрали. Был это польский грузопассажирский
теплоход "Форпостца".
Их сразу поместили в лазарет, но Поликарпов чувствовал себя настолько
сносно, что, когда в отсек изолятора вошли капитан и судовой врач, он
попытался встать. И врач и капитан говорили по-русски. Тут же, в изоляторе,
они составили радиограмму в Управление советского порта, к которому был
приписан "Василий Петров", и почти сразу же после этого Поликарпов, как
будто у него разом вдруг кончились силы, крепко заснул.
Когда он проснулся, солнечные блики играли на белых стенах каюты, а у
изголовья сидел судовой врач. Поликарпов впервые как следует разглядел его.
Это был невысокий седой сухощавый мужчина лет уже за пятьдесят, с большими
черными глазами и крючковатым носом.
Поликарпов приподнял голову: кроме них, никого не было. Он попросил
осмотреть его.
- И что пана волнует? - спросил судовой врач.
Поликарпов долго молчал, прежде чем ответить.
- Проказа, - наконец выдохнул он. - Я трое суток жил с прокаженными. -
Он кивнул на переборку, за которой, как полагал, находится его спутник. - Я
уже рассказывал об острове. Я держался подальше от них, как только мог,
но...
Врач молчал.
- ...Потом, когда я уже покидал остров, мы оказались вдвоем. Так
вышло. И, значит, я... - Поликарпов не договорил.
В самом деле - какие слова еще требовались?
- И когда это было? - спросил врач.
- Впервые - неделю назад. Карантинный срок - сорок? Или даже сорок
пять дней?
- Эта болезнь, пан Поликарпов, - врач говорил с печальной,
извиняющейся улыбкой, - может таиться в организме человека многие годы,
прежде чем выйдет наружу. Я очень бы хотел успокоить пана, но - что было,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг