как-нибудь избавиться от своего собеседника.
- Шел... Но сейчас думаю, стоит ли? Я, понимаете, рассе-
яться хотел, настроение поправить. Очень у меня сегодня пло-
хое настроение, молодой человек. А там, - он опять кивнул в
сторону зала, - глядишь, и услышал бы что-нибудь потешное.
- А почему у вас сегодня плохое настроение?
- Да так... Впрочем, что скрывать. Вы, можно сказать,
свой человек... Заместитель нашего уважаемого шефа испортил
мне настроение. Он, знаете, не только дурак, он еще и хам
вдобавок... Сегодня утром, едва успел прийти, прицепился к
лаборантке, даже не знаю из-за чего. Ну а она дама с харак-
тером, свое положение знает. Она ему - потише, не кричите...
При покойном Ефиме Францевиче она "сестрой-хозяйкой" на ка-
федре была. И надо вам заметить, службу знала. Ефим Франце-
вич, как каждый большой ученый, человек был мягкий, деликат-
ный, в мелочи никогда не вмешивался. А она за порядком хоро-
шо смотрела... Случая не припомню, чтобы мы когда-нибудь
сводку или отчет не вовремя подали. Это сейчас с криком,
из-под палки, а прежде все само собой совершалось по давно
заведенному обычаю. Вот так, молодой человек. - Он тяжело
вздохнул и вдруг спохватился: - А, о чем это я начал расска-
зывать? Вот склероз окаянный!
- Про заместителя...
- Ну конечно... Как я запамятовал! В общем, начал он ей
хамить. Она растерялась и в плач. Пришлось вмешаться. Думал
его утихомирить. Куда там! Он и на меня: что нечего его
учить, что он знает, как с лаборантками разговаривать. Лабо-
рантка должна знать свое место; она обязана и пол мыть, если
велят, и вообще лаборанткам, да еще в таком возрасте, нечего
рот разевать. И мне, между прочим, о пенсии надо думать. И,
если я воображаю, что после пенсии хоть один день тут про-
держусь, то я глубоко заблуждаюсь. Все в таком роде... Хотел
я соответственно ответить, но, чувствую, сердце сжало, ды-
шать нечем. Плюнул, хлопнул дверью и сюда пришел...
- Вот и опять отступили!
- Перед превосходящими силами убежденного хамства, моло-
дой человек. Вы разве не отступали?
- По-разному случалось. - Тимофей вспомнил Жору и заду-
мался.
- Ну что примолкли? У меня тоже по-разному. И у каждого
так. Лбом стенку не прошибешь. Хамство и убежденность в
собственной вседозволенности - всегда бок о бок идут.
- Ваш и. о. не последняя инстанция. Ректор есть, партком,
- Тимофей хотел добавить "местком", но удержался.
- Так-то оно так. А с другой стороны, уж если кто вырвал-
ся на финишную прямую, к захвату кафедры, его голыми руками
не остановишь.
- А как можно?
- Не для моей головы задача, - усмехнулся Лаврентий Инно-
кентьевич, вставая. - Пойду все-таки послушаю. Мудрые слова
иногда полезно слушать, - пояснил он, протягивая Тимофею ру-
ку. - Ну, до свидания, будущий лаборант кафедры.
- Прощайте, Лаврентий Иннокентьевич, - сказал Тимофей.
- А чего это вы прощаетесь? - спросил он и снова остано-
вился. - Вечером увидимся... И, между прочим, молодой чело-
век, запомните: Иннокентий Лаврентьевич. Ну, если так труд-
но, запомните иначе: в молодости меня Кешей звали. Иннокен-
тий - Кеша. Был у вас какой-нибудь приятель в школе - Кеша?
- Не было, - покачал головой Тимофей. - Извините, Инно-
кентий Лаврентьевич. А "прощайте" я сказал потому, что ухожу
от вас. Совсем.
- Как уходите? Куда?
- Совсем ухожу.
- А почему, разрешите узнать?
- Не нравится мне здесь.
- Ах вот что... Так-так... Тогда понятно... - Он помол-
чал, глядя в пол, потом поднял глаза на Тимофея, еще раз
протянул ему руку и сказал очень серьезно: - Ну, всего вам
лучшего, Тимофей... Как вас по батюшке?
- Просто Тимофей.
- Тимофей так Тимофей... Знаете, а так вы мне даже больше
нравитесь. Наверно, правильно поступаете. Пусть вам удастся
все задуманное...
- Спасибо, - сказал Тимофей. - А вы, Иннокентий Лавренть-
евич, как войдете в зал, дверь плотно не закрывайте. Я отсю-
да послушаю.
- Будет сделано, - улыбнулся Иннокентий Лаврентьевич и
исчез в зале, оставив дверь полуоткрытой.
Тимофей ждал долго. Он даже начал дремать на своем подо-
коннике и испуганно встрепенулся, когда из актового зала до-
несся какой-то шум. Оказалось, что оступился Петр Степано-
вич, поднимаясь по ступенькам кафедры. При этом он рассыпал
листки доклада, долго собирал и укладывал их по порядку, по-
кусывая губы, смущенный и покрасневший. А члены совета про-
будились, начали переговариваться, потревоженные неожиданной
интермедией.
Наконец Петр Степанович справился с текстом, откашлялся,
оглядел зал с высоты кафедры и начал читать доклад. Настрое-
ние его явно испортилось, он запинался, голос звучал глухо,
хрипловато. Зал шумел. Слушали плохо, и ректору пришлось
несколько раз постучать концом указки по столу, призывая к
тишине. Подождав несколько минут, Тимофей скомандовал: "Вре-
мя, остановись!" - и проскользнул в замерший зал.
На кафедре с раскрытым ртом и глазами, опущенными к текс-
ту, застыл докладчик. Члены совета замерли в самых удиви-
тельных позах: у одних на лицах застыли ухмылки, у других -
пренебрежительные гримасы, ктото оцепенел, запустив в рот
вместо зубочистки указательный палец, а один - даже в момент
зевка; его лицо было неестественно вытянуто, глаза зажмуре-
ны, а рот разинут так широко, словно он собирался проглотить
докладчика, а заодно и большую часть ученого совета.
Тимофей быстро подошел к кафедре. Рядом на больших дере-
вянных стояках висели таблицы и графики, служившие иллюстра-
циями к докладу. Некоторые были вычерчены Тимофеем; напри-
мер, центральный, где изображался рост научных публикаций
сотрудников кафедры по годам. Этот график пестрел полутора
десятками разноцветных ломаных линий, которые многократно
пересекались; высоко над ними парила ярко-красная линия,
устремленная вверх - символ научной продукции самого доклад-
чика. Тимофей быстренько снял все таблицы и на их место
прикнопил другие, нарисованные в виде увеличенных телеграф-
ных бланков. "Телеграммы" были адресованы ректору и ученому
совету и подписаны "И. о. заведующего КОТФ доктор физико-ма-
тематических наук профессор П. С. Овратов". В первой телег-
рамме говорилось: "Меня интересует не наука, а карьера в на-
уке тчк Цель оправдывает средства тчк". Во второй: "Труды и
идеи моего бывшего учителя профессора Воротыло устарели тчк.
Он получил инфаркт и умер своевременно тчк Кафедрой он руко-
водил плохо тчк". На третьей. "Я не потерплю на кафедре кон-
курентов тчк за полгода я оздоровил кафедру зпт трое ушли по
собственному желанию зпт одна с инфарктом в больнице тчк". И
так далее на десяти листах. В центре Тимофей поместил боль-
шой лист двойного формата в траурной обводке. На нем было
крупно выведено: "Я карьерист, болтун, интриган, верхогляд,
импотент в науке, как ученый я мертвец, но попробуйте меня
тронуть - у меня есть знакомые в министерстве. Предлагаю
всем членам ученого совета проголосовать за меня".
Тимофей окинул взглядом свои таблицы, поправил одну,
отыскал глазами телевизионщиков. Объектив камеры был нацелен
на докладчика и стояки с таблицами. Позади телевизионщиков
стояли ряды стульев, на которых сидело довольно много препо-
давателей, пришедших послушать заседание совета. Среди них
где-то находился и Иннокентий Лаврентьевич. Значит, были и
зрители... Это вполне устраивало Тимофея. Очень довольный,
он еще раз оглядел актовый зал и дело своих рук.
"Ну, кажется, все, - мысленно сказал он себе. - "А теперь
вперед смелей, да, теперь вперед смелей!.. припомнилась
вдруг музыкальная фраза из "Севильского цирюльника" Россини.
Напевая ее, Тимофей схватил рулон снятых таблиц и выбежал
в коридор. Он спустился на первый этаж, заглянул в туалет,
забросил там рулон на старинную кафельную печь, которая до-
ходила почти до потолка, вернулся на лестницу и только тогда
прошептал: "Ну, время, иди нормально". По лестнице спуска-
лась сверху большая группа студентов. Они остановились, по-
тому что в актовом зале послышался какой-то странный гул,
который все нарастал и нарастал, подобно приближающемуся
землетрясению. Двери актового зала вдруг распахнулись, и от-
туда в коридор и на лестницу посыпались члены ученого совета
и зрители.
Они едва держались на ногах, корчась от приступов неудер-
жимого хохота. Побагровевшие, тяжело дыша, они вытирали сле-
зящиеся глаза, трясли головами и никак не могли успокоиться.
А в проеме распахнутых настежь дверей был виден ректор, ко-
торый бегал вдоль стола президиума, махал руками и что-то
кричал, видимо требуя, чтобы телевизионщики прекратили съем-
ку.
"Вот и все", - сказал себе Тимофей. Он спустился в гарде-
роб, оделся, вышел на улицу и возвратился в музей. Перед са-
мым концом рабочего дня Тимофей закрыл зал, сдал ключи, рас-
писался в книге об уходе с работы, затем остановил время и
вернулся наверх. Давно подобранным ключом открыл дверь за-
пасника, пробрался в дальний конец за баррикаду из ящиков и
могильных плит. Тут он вернул времени нормальный ход, извлек
из кармана два бутерброда с копченой колбасой. Не торопясь
съел, запивая горячим кофе из термоса. Затем отодвинул тяже-
лую крышку саркофага, забрался внутрь, глянул на электронные
часы. Было восемнадцать часов десять минут 27 февраля 1977
года. "Хватило бы элементов", - мелькнула мысль. Он задвинул
изнутри тяжелую деревянную крышку и сказал:
- Ну, время, давай иди быстрей! Как можно быстрей!
И начал считать. Когда досчитал до пятидесяти, он заме-
тил, что сквозь одну из щелей снаружи проникают слабые проб-
лески света, быстро сменяющиеся темнотой. Свет мерцал значи-
тельно быстрее, чем он считал. Тимофей ускорил счет, стара-
ясь поспевать за вспышками света. Досчитав до трехсот, он
устал и решил передохнуть, а заодно проверить, что получи-
лось. Он скомандовал: "Время, иди нормально!" - и прислушал-
ся. Снаружи было тихо, и свет в щель не проникал. Тимофей
приподнял крышку и выбрался из саркофага. Освещение в запас-
нике было выключено, хотя он оставил его включенным. Сквозь
запыленное окно снаружи проникал тусклый свет фонаря. Воздух
в запаснике показался более затхлым, чем тогда, когда он
пришел сюда. Тимофей глянул в окно. Оно выходило на музейный
двор. слабо освещенный единственным электрическим фонарем.
На дворе лежал снег.
"Получилось или не получилось?" - недоумевал Тимофей и
тут вспомнил о часах. Он поднял руку и начал приглядываться.
На табло часов ничего не было видно. Энергия микроэлементов
исчерпалась, и это могло означать лишь одно - Тимофей пере-
местился во времени не меньше, чем на год. Надо было уточ-
нить, куда он попал. Он начал пробираться к выходу. Ему
опять показалось, что в запаснике ничего не изменилось: бар-
рикада из надгробных плит и ящиков была на месте и тот же
узкий проход между статуями и прислоненными к стенам карти-
нами вел к двери. Дверь удалось без труда открыть изнутри
его ключом. Оказалось, что в залах музея ремонт. Витрины и
статуи сдвинуты, накрыты чехлами и пластикатом, а паркет
устлан газетами. Тимофей походил по залам и ничего не выяс-
нил. Тогда он решил посмотреть газеты, лежавшие на полу. Да-
ты и сами газеты были разные. Некоторые очень старые. Потом
он нашел газету от июня 1977 года. Это было уже кое-что...
Он принес газету к окну, забрызганному мелом, и при свете,
проникавшем с улицы, просмотрел ее. Ничто не привлекло его
внимания, кроме самой даты. Мир и страна жили теми же делами
и интересами, что и полгода назад.
Тимофей продолжил поиски. Наконец ему попался обрывок га-
зеты от ноября 1979 года. Это было уже лучше. Он снова вер-
нулся к окну и принялся читать. И опять ничего интересного
не обнаружил. Рекламы цветных телевизоров новых марок, новые
фильмы в кино... Заметка о воспитательной работе в универси-
тете, но конец был оборван. Знакомых имен и фамилий не попа-
лось. Тимофей почувствовал голод. Он запустил руку в карман,
куда положил жестяную коробочку с таблетками витамина С. Ко-
робка оказалась на месте, но в кармане были дыры. Тимофей
ощупал пиджак и обнаружил, что и пиджак в дырах и буквально
расползается под его пальцами. Едва ли это мог быть 1979
год... Тимофей вздохнул, открыл жестяную коробочку и сунул
одну таблетку в рот. Она была как камень; только спустя не-
которое время во рту ощутился слабый кисло-сладкий вкус.
Побродив по залам, Тимофей осторожно выглянул на главную
лестницу. Внизу у барьера дремал за столом вахтер. Возле не-
го лежала газета, а на газете - два больших бутерброда с
ветчиной, половинка огурца и термос. Тимофей почувствовал
страшный голод и решился. Он остановил время, спустился вниз
по лестнице, забрал со стола один бутерброд, разломил поло-
винку огурца на две части, одну тут же съел, закусывая бу-
тербродом, выпил половину кофе и глянул на газету. Она пока-
залась ему совсем свежей, дата была 12 декабря 1979 года.
Тимофей закрыл поплотнее термос с остатками кофе, снял муху
со второго бутерброда, поднялся по лестнице и только тогда
переключил время на нормальный ход. Затем он вернулся в за-
пасник, не забыв запереть за собой дверь.
Итак, расчет был простой. Если считать до трехсот, полу-
чается три года. Значит, досчитав до трех тысяч, он очутится
в начале XXI века. Тимофей решил сделать следующую остановку
именно там. Он опять полез в свой саркофаг. Навстречу выле-
тела целая стайка серебристых молей. Тимофей принялся махать
руками, чтобы изгнать из саркофага всю моль, сожравшую его
пиджак. Иначе ему грозило очутиться в XXI веке совсем голым.
Когда моли не стало видно, он задвинул крышку, ускорил время
и принялся считать. А когда досчитал до тысячи, он незаметно
для себя уснул...
Спал он долго, ему снились странные цветные сны. Когда он
проснулся и сообразил, что спал, ужас охватил его. Он боялся
подать времени команду, совершенно не представляя, что может
ожидать его... Приоткрыв чуть-чуть глаза, он различил только
свет, ярчайший свет, который уже не мигал, а горел светло и
ровно. "Может, это пожар и я горю", - мелькнула страшная
мысль. Но пожар не мог продолжаться долго, а тело его чувс-
твовало только приятное тепло. И тогда он решился... Однако,
подав времени команду идти нормально, он еще боялся пошеве-
литься и открыть глаза. Первое, что он почувствовал, был
воздух, необыкновенно чистый и бодрящий. Он глубоко вздох-
нул, и воздух, словно проникнув мгновенно во все клетки те-
ла, оживил его и наполнил небывалой радостью.
"Я живу", - подумал он, усмехнулся и открыл глаза. Ска-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг