Вероятно, контролеры уже уводили свои машины, потому что перетаптывающаяся
армада людей ожила. Нас подхватило и понесло. Гигантский пресс начинал
работать, втискивая человеческие тела в крохотный объем единственного автобуса.
Это продолжалось недолго. Уже через минуту разочарованный стон прокатился над
площадью, движение остановилось. Какое-то время толпа еще стыла на месте, не
веря в случившееся, прислушиваясь к уплывающему тарахтению фургона. Потом люди
стали потихоньку расходиться.
..Возвращались мы измученные и опустошенные. Нас ждал незаслуженно
брошенный стол, сухари и чай, но мы не радовались. Даже Чак и тот свирепо пинал
ногами встречный мусор. Барсучок шел сгорбленный, напоминая со спины дряхлого
больного старика...
Очнуться нас заставила Чита. Рванув меня за рукав, она вскрикнула и
шарахнулась в сторону. Резко обернувшись, я увидел перед собой бледный
неприятный овал и скверную улыбку. То ли зубы у человека были слишком велики,
чтобы поместиться во рту, то ли сам рот не закрывался, но лошадиный оскал не
сходил с его лица. Прыщавый, худосочный, незнакомец даже на расстоянии внушал
отвращение. Продолжая скалиться, он как-то боком шагнул к Чите, медленно
протянул руку. В этот самый миг я его и ударил. Столкновение черепа с кулаком
получилось довольно жестким. Должно быть, я вложил в удар страх за Читу, свою
собственную злобу, которую в избытке успел почерпнуть там, на площади. Отлетев
к забору, человек хряснулся о доски, беззвучно осел.
-- Не бойся, он больше не сунется, -- я покосился на свои разбитые
костяшки. -- Откуда взялся этот страхилат?
Чита молчала. Взглянув на нее, я перепугался не на шутку. Глаза у нее
казались пустыми, зрачки превратились в булавочные точечки.
-- Чита! -- я схватил ее за плечи. -- Он что, успел тронуть тебя?
-- Это их человек, -- едва слышно шепнула девушка. -- Они убили Лиса,
понимаешь?
Позади шумно задышал Чак. Сжав сухонькие кулачки, Барсучок тоже шагнул к
лежащему. Если бы тот шевельнулся, они без сомнения разорвали бы его в клочья,
но человек остался недвижим.
-- Ладно, чего уж теперь, -- пробормотал я.
Чита слепо двинулась вперед, я бросился за ней.
-- Забудь о них! Они ничего нам не сделают...
Чита ничего не ответила.
Лошадиный оскал остался позади. Мы возвращались домой, сопровождаемые
тенью убитого Лиса. И отчего-то впервые мне подумалось, что, возможно, весь наш
Путь с его пропусками, автобусами и контролерами, в сущности, ни что иное, как
жестокая бессмыслица.
###Глава 14
Стараниями Чака дом наш превратился в уютное гнездышко. Паутина и грязь
окончательно покинули его, тополиные ветки выпустили первые клейкие листочки.
Мы могли бы жить и радоваться. Могли бы, если б не одно обстоятельство. В
городе поселился Манта. Увы, это случилось, и страхи за Читу, за наше эфемерное
будущее отравили все наше существование...
Они действительно обосновались в городке. Всей бандой. Наверное, их
вышвырнули из проходящего автобуса -- возможно, даже из того самого, на который
нам не удалось прорваться. Они жили здесь считанные дни, но слухи вовсю уже
змеились по кварталам, пугающими трещинами разбегались по лику города. Все чаще
мы начинали слышать о кражах и ночных грабежах. Манта стал знаменит. Отчего-то
власти его не трогали, проявляя поразительное благодушие. Приближалось время
наплыва гигантских щук и грипунов, но люди словно забыли о них. Манта сумел
заслонить даже этих прожорливых хищников.
Чита ходила по дому сама не своя, Чак с Барсучком поскучнели. То, что все
мы пытались забыть, привидением поселилось в доме. Убийцы Лиса жили в городе, и
роковую эту близость мы теперь ощущали постоянно. Да и во всем городе что-то
коренным образом переменилось. То есть особой сердечностью в этих местах не
пахло и раньше, но сейчас городок серьезно заболел. Каменный исполин подхватил
вирус, перед которым с пассивной поспешностью поднял свои огромные руки. Страх
в отношениях людей впитал в себя солидную порцию калорий. Раньше обычного вечер
разгонял прохожих по домам. На улицах люди старались держаться кучками, часто
озираясь, не вынимая рук из карманов. Одной из любимых тем стали разговоры о
собаках-телохранителях, о законах, разрешающих холодное и огнестрельное оружие,
о замках, бронированном жалюзи и решетках. Проходя по площади, спиной и
затылком я чувствовал отныне настороженные ощупывающие взгляды. Хмурая
подозрительность стыла в глазах людей. Если человек шел один, он обязательно
спешил. Напряженные нервы, опережая сознание, подсказывали недоброе.
Поддавшись общему настроению, Чак выстрогал себе тяжелую дубинку. Барсучок
часами торчал возле окон, исполняя роль наблюдателя. Раз или два нам довелось
наблюдать, как с неба пикировали зеленоватые чешуйчатые громадины, хватая
зазевавшихся горожан. Это было ужасно, но еще ужасней нам представлялось
заметить перед домом людей из банды. Страх сумел заразить и нас. Мы не пытались
объяснять его. Он вторгся непрошенным гостем, развязно и надолго устроившись
под нашей крышей.
Я очень много размышлял в эти дни, еще больше нервничал. Мне было над чем
призадуматься. Как ни крути, парни из банды убили Лиса, одного из моих лучших
друзей. Теперь я отчаянно боялся за Читу. Почему-то я не сомневался, что долго
это не продлится. Тот, кто движется краем пропасти, обязан знать, что рано или
поздно сорвется и упадет. Выход напрашивался сам собой. Мы должны были покинуть
этот город, постараться забыть о бандитах навсегда. Как хотите, но мужественной
войне со смертельными исходами я предпочитал бегство. И потому, приведя себя в
порядок, побрившись и причесавшись, я отправился к "черным".
* * *
Хозяин города сидел в подобающем его сану золоченом троне, закинув ноги на
круглый яшмовый столик, прихлебывая из фарфоровой расписной кружечки. Вдоль
стены, украшенной серебристой чешуей гигантских мэроу, птичьим рядком
устроились постнолицые советники. Пожалуй, в зале было чересчур много яркого,
сверкающего и безмерно дорогого, чтобы запомнить хоть что-то в отдельности. Это
был настоящий храм, хранилище шедевров, умело превращенное в повседневное
жилище государственной элиты.
Переступив порог главного зала, я неловко шагнул на пушистый ковер и,
стараясь казаться уверенным, произнес заранее приготовленные фразы, в которых
сообщалось, кто я и откуда.
-- Значит, от Глора? -- черный властелин недоверчиво шевельнул бровью. --
Ты в самом деле знаешь его?
-- Он мой крестник, -- я сухо сглотнул. Голос мой звучал подозрительно
звонко. Казалось, он вот-вот сломается. Я вдруг перепугался, что ничего из
всего этого не выйдет. Я был ничтожеством, жалкой тенью, на которую черные
брезговали даже ступить. Они уважали только силу. Оттого и поддерживали культ
морских хищников. Грипун или мэроу заслуживали, по их мнению, значительно
большего, нежели простой смертный. Чтобы подстрелить одну-единственную
барракуду, им приходилось брать с собой около взвода автоматчиков. Для того,
чтобы уничтожить меня, им достаточно было шевельнуть пальцем. Мне следовало
вести себя с должным почтением, и потому я предусмотрительно смотрел в пол, на
ковер, на лаковые туфли советников, лишь бы не встречаться с чужими взглядами.
Я слишком хорошо помнил, что глаза мои всегда подводили хозяина. Что бы я не
предпринимал, как бы не напрягался, окружающие всегда видели мои истинные
чувства. Недаром Глор выделил меня среди прочих, голодом, кулаками и пытками
мечтая поселить робость в моих глазах. Это оказалось выше его сил, потому что
это было выше и моих сил. О, если б я только мог этим чего-то добиться, я
плясал бы и дурачился, пел скабрезные частушки и паясничал, только бы при этом
никто не заглядывал мне в душу! Я был предателем своего сердца, ибо не умел
скрывать его настроение. Поэтому заранее были продуманы нынешняя моя поза, все
мое сегодняшнее поведение. Я стоял перед вождем "черных", чуть понурясь, что
могло в равной степени означать и застенчивость и боязливое почтение. Пальцы
мои теребили подол пиджака, плечи были опущены.
-- Он в самом деле называл себя так. Еще совсем недавно, -- я на миг
поднял голову.
Только сейчас до этого падишаха дошло, что я имею в виду под словом
"крестник".
-- Вот как! -- реденькие его брови смешливо скакнули вверх. -- Стало быть,
ты с ним хорошо знаком?
-- В достаточной степени. Во всяком случае Глор затратил на меня массу
сил. Увы, я оказался недостаточно прилежным учеником, -- я виновато улыбнулся,
демонстрируя черные провалы вместо зубов.
Осмыслив сказанное, человек, от которого зависела наша судьба, резко
откинулся в золоченом кресле и расхохотался женским, совершенно не идущим ему
смехом.
-- Ах, каналья! Ну, уморил!.. Вот, значит, какой ты крестничек! А я-то
сперва подумал!.. Мда... Так ты что же, жаловаться пришел или чего просить?
-- Просить. -- Твердо сказал я и зачем-то добавил: -- Ваше сиятельство.
И советники, и хозяин роскошного кабинета снова покатились со смеху.
-- И ты считаешь... Нет, ты в самом деле считаешь, что имеешь какие-то
особые права? Господи!.. Да ты знаешь, сколько у Глора было подобных
воспитанников?
-- Я был любимым, -- произнес я все с той же твердостью. -- Он навещал
меня трижды в день, но так ничего и не добился.
Полукороль и полубог всплеснул руками, призывая в свидетели находящихся в
зале.
-- Ну не наглец ли! Поглядите на него! Да как же ты, бродяжка, осмелился
явиться сюда? А что если я снова отправлю тебя к Глору? К крестничку твоему
любимому?
Я терпеливо пережидал, пока стихнет очередной взрыв веселья. Что-то
подсказывало мне, что я выбрал верный тон. Только так я мог чего-то добиться.
Хохот наконец поутих. С угрожающей готовностью ко мне шагнул огромного
роста охранник. Хозяин зала сделал небрежный жест, и исполин остановился. Замер
изваянием, застыл замороженной букашкой.
-- Кажется, начинаю понимать, чем ты приглянулся Глору. Твердый орешек, а
орешки -- они... Мда... Так чего же ты хочешь, красавчик?
-- Может, стоить поднять архивы, -- робко подал голос один из советников.
-- На предмет выяснения личности. Если он и впрямь сидел у Глора, в картотеках
обязательно найдутся соответствующие отметки...
Властелин отмахнулся от говорящего, как от докучливой мухи.
-- Обойдемся без канцелярщины! Даже если он все выдумал, думаю, его стоит
послушать. Не каждый день к нам заявляются такие фрукты... Так чего ты хочешь,
храбрец?
Сердце мое предательски дрогнуло, и я всерьез испугался, что оно не
позволит мне доиграть этот спектакль до конца. До крови прикусив губу, я
постарался собрать расплясавшиеся нервы в кулак. Прежде чем заговорить, хрипло
откашлялся:
-- Четыре пропуска. Временных или постоянных -- неважно.
-- Четыре? -- величавое личико сморщилось. -- не много ли? Один я бы тебе
дал, пожалуй.
-- Четыре или ни одного, -- упрямо пробубнил я. -- Это очень нужно,
поверьте.
На минуту под торжественными сводами повисло тяжелое молчание. Оставалось
только гадать, чем оно завершится. Вариантов, к сожалению, хватало. Они могли
скормить меня морским хищникам, распять на кресте или сжечь живьем. Я был в
полной их власти, и, сознавая это, сбоку вновь шевельнулся охранник. Он вызывал
у меня все большую тревогу. Такому схватить человека в охапку и выбросить,
скажем, в окно было бы сущим пустяком.
Властелин потер бледным пальцами лоб.
-- Хорошо, наглец! Выпишите на его имя четыре пропуска.
-- Но, экселенс!..
-- Будет так, как я сказал! Этот тип мне нравится.
Внутренне я содрогнулся. Это была настоящая победа! Боясь спугнуть ее, я
поспешил опустить взор. Теперь мне уже страшно было обнаружить на их губах
иронические улыбки. Они могли запросто разыграть меня. Чудо казалось таким
хрупким и ранимым...
Но что это? Тучный советник сунул мне в руки четыре картонных квадратика,
неспешной утиной походкой возвратился на свое место. Я заставил себя посмотреть
на маленького бога. Он на самом деле улыбался. Но при этом отнюдь не собирался
останавливать меня или науськивать своего громилу. Я был забавным эпизодом в их
жизни, только и всего. На мгновение мне показалось, что от меня чего-то ждут.
Так кошка, замерев над полузадушенной мышью, дает возможность отдышаться
маленькому существу, но стоит жертве прийти в себя, как оживает и кошка.
-- Благодарю! -- я скупо кивнул. Все еще ожидая насмешливого окрика,
медленно развернулся и старческим шагом направился к выходу. Никто не остановил
меня. Миновав анфиладу залов и спустившись по мраморной лестнице на два этажа
вниз, я очутился на улице. Парковые статуи глядели на меня пустыми глазницами,
не понимая, отчего я улыбаюсь. Выйдя за ворота, я свернул в ближайший проулок и
там, не выдержав, припустил во всю прыть. Только через пару кварталов я сумел
наконец остановиться. Вытащив из кармана заветные пропуски, принялся
внимательно их рассматривать. Слова прыгали перед глазами, расплывались, и я не
сразу прочел отпечатанное. "Временный пропуск на проезд в видах транспорта...
Автофургон номер такой-то, маршрут, время отправления..." Я спрятал картонные
квадратики. Пять дней! Да, черт подери! Через пять дней мы уберемся из этого
города. А значит, не будет больше поблизости ни Манты, ни его подручных!..
Окрыленный, я снова побежал.
Знакомый двор, ветвистые тополя... Некто невидимый подставил мне подножку.
Неловко взмахнув руками, я пролетел по воздуху и ударился телом о мокрый
асфальт. Влага тихонько пропитывала пиджак и ветхую рубаху. Я лежал возле
нашего домика, и мерзкий холодок гулял по моей спине. Изуродованный стальной
замок валялся перед самым носом. Мохнатые от разбитой щепы створки были
распахнуты настежь. Кто-то успел побывать здесь до меня.
###Глава 15
Как же бывает иногда пусто... Худшая из пустынь -- пустыня, поселившаяся в
груди. Мозг слеп, и ты не видишь ничего вокруг, только голую почерневшую
пустыню и призраки людских оболочек, которые где-то вне, в другом, отдалившемся
от тебя мире. Все твое -- в крохотном зазубренном осколке, слету вонзившееся в
самое сокровенное, медленно остывающем и продолжающем жечь. Контузия памяти,
контузия чувств...
Мерзко! Я не сумел их даже похоронить. У меня не хватило сил. Те же
призраки окружили меня и, забрав из трясущихся рук лопату, исполнили МОЙ 1
0труд. Кажется, это стоило тех самых четырех пропусков. За четыре бумажных
квадратика они вырыли просторную яму и, опустив тела, завалили их глиной и
щебнем. Кто-то из них не поленился соорудить над холмиком табличку, надписав на
ней три имени.
Несколько ночей я согревал могилу своим телом. Зарывшись лицом в грунт,
шептал обращенные к ним слова. И они, конечно, слышали меня. Слышали, но не
могли ответить. По разным причинам. Рот Чака был залит смолой, а перед этим его
жестоко били. Барсучка же я сам вынул из петли. Медная проволока почти
перерезала ему горло, тонкие пальцы были переломаны. И наконец она... Губы, что
меня целовали, ресницы, приводящие в восторженный трепет, глаза... Мне было
страшно даже думать о ней. Как они могли? Как?!..
Пытки, перенесенные друзьями, я перенес воочию. Жуткая их смерть легким
голубым облаком вошла и в меня.
Не знаю, сколько времени я провел в подобном забытьи. Не знаю, почему
наконец очнулся. Наверное, я что-то заговорил и, услышав свой севший от
одиночества голос, стал медленно приходить в себя, возвращаясь и выпутываясь из
обманчивых форм, из зыбкого тумана в эту искалеченную, ненужную мне реальность.
Я сидел в опустевшем доме, в опустевшей комнате. Первое, что я ощутил,
были мои руки, тесно втиснутые в карманы. Пальцы крепко что-то сжимали, и
неосторожным усилием я выволок их наружу. Веером вспорхнули измятые затертые
записки, написанные рукой Читы. Кусочки былого счастья, на которых впервые она
называла меня самыми ласковыми из всех возможных имен. Мы были юные и немые. Мы
не умели любить вслух. Доверять чувства бумаге казалось борее простым, и,
кружась в воздухе, наши первые неумелые признания поплыли к земле. Они
планировали по диагонали вниз, на неуловимый миг замерев на месте, двигались
обратно -- и так снова и снова, отчего трепетное падение их напоминало полет
бабочек. Одна из записок не завершила падения, кромками уцепившись за диван и
стул. Я с надеждой взглянул на нее. Сейчас... Если сумею взять в руки, не
позволю упасть, значит, не все еще потеряно. Что-то еще быть может заполнит мои
вены, подтолкнет замороженное сердце. А если нет...
Я быстро наклонился вперед. Диван скрипнул, и освободившийся листочек вяло
кувыркнулся, беззвучно приземлившись на пол. Я поднялся. Больше мне нечего было
здесь делать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг