пытаемся выбраться. Вот и все.
- В том-то и дело, что не все. Не все! Надо построить новый дом. Вот
что нам предстоит. Хватит ли у нас на это пороху? Вот о чем пора задуматься.
- Рано, Ангус, рано. Вы говорите о политике, я никогда в ней ничего не
понимал, но знаю: сейчас не до нее.
- Слепое мещанское чистоплюйство! Вы извините меня, но это так. Всегда
до нее! Всю жизнь кто-то на вашем хребте гнул политику и выворачивал, как
хотел, а вам все было не до нее! Вы понимаете, что произошло? Страна подошла
вплотную к социальному перевороту. В нашей власти сейчас повернуть ее на
новый путь, и нам не простится, если мы эту возможность упустим. Я говорю
вам открыто: ни я, ни ребята Дэда Борроумли - они сегодня много сделали, не
забывайте о них! - мы вернуться назад не позволим.
- Вы говорите так, словно объявляете мне войну.
- Капитан, если нам придется это сделать, мы сделаем. Это будет очень
трудно. Ваш авторитет громаден. Больше его, пожалуй, только ваша
удивительная наивность. И умопомрачительная везучесть. Я не знаю, что отдал
бы, чтобы твердо знать, что вы на нашей стороне. Но вы не на нашей стороне,
вы сами по себе. Не хочу, не желаю сражаться с вами. Но, если понадобится,
буду. Буду. У меня нет другого выхода.
- Как странно, Ангус. Вы только что поставили на карту все, чем
располагали, чтобы я остался на своем месте. И тут же чуть ли не умоляете
меня убраться подобру-поздорову, чтобы я вам не мешал. Я вас не понимаю.
- Да нет же! Нет же! Дело не лично в вас и не во мне. Надо строить дом.
Я хочу, чтобы мы строили. Начинать надо сегодня. А кто не начнет, тот станет
врагом. Не мне - делу. Огромному и достойному.
- Извините, Ангус, но, по-моему, вы излишне драматизируете. Как-то это
все театрально. У меня какое-то неприятное чувство, словно всем нужно, чтобы
я был достопочтенной говорящей куклой в чьих-то руках. Хватит! Не буду. Не
буду, слышите! Все эти ваши "нынче одно, а завтра по-другому" - чушь! Надо
просто честно работать, и все образуется само. Не слишком ли вы поверили в
какую-то идеальную схему? Берегитесь! Ее плен может погубить не только меня
или вас.
- Капитан, я вас не перевоспитаю. К большому моему сожалению. Я должен
был вам сказать то, что сказал. Давайте будем честно трудиться. Давайте. Там
видно будет.
- А вы не думаете, что много будет значить еще и то, что по этому
поводу думает мадам Дэвисон?
Куотерлайф на полушаге остановился как вкопанный.
- Капитан, - сказал он, помедлив, - да неужели же вы настолько слепы!
Она своими руками потащит остров на место, если только прикажете вы. И... не
только потому, что вы для нее авторитет. Это гораздо больше. Чтобы такая
женщина, как Памела Дэвисон... Человек же вы! Неужели же вы не понимаете, не
чувствуете...
- Алло! Капитан! Капитан! - загремел селектор. - Дэд Борроумли говорит!
Капитан, вы меня слышите? Мы Кэйрда-младшего сгребли! Слышите? Тут он у
меня!
- Дэд, старик! Как тебе удалось? - завопил Куотерлайф.
- Ангус, ты там? Слушай! Пока суд да дело, я отправил туда две пары
наших посмотреть, как да что. Они в робах. Кто отличит? Том-Программа и
Кожаный пошли. Том доску подхватил для маскировки, а Кожаный - угольник.
Проходят мимо туалета, глядь - а он оттуда собственной персоной, и с ним два
лба из его команды. Медвежья болезнь одолела. Ребята-то в курсе, я им тут
все в красках описал. Кожаный с ходу угольником одного по каске, с другим
сцепился, а Том ему, красавчику, в живот головой; положил, рот снегом набил,
шарфом завязал, он и не очень рыпался. Тех двоих ребята упаковали и в
кабинку упрятали. А его к доске примотали и на плечах вынесли, никто ничего
и не заметил. Сидит здесь, что-то такое бормочет. Вроде бы он у всей этой
компании был на крючке за какие-то свои старые дела, от одного их вида его
тошнит. И от нашего тоже. Плачет от облегчения души. Похоже так. Сейчас
Дэвисон придет - выясним. Она вернулась, совет держать будем. Еще Дятел
ходил и Регбист. Говорят, их там с десяток толчется возле трансформаторной и
человек пять у вертолетов. Мы их мигом прихлопнем, не беспокойтесь.
- Благодарю вас, мистер Борроумли. Это замечательная новость, - сказал
Спринглторп. - Но только я впредь попрошу вас: в разговоре со мной не
упоминайте, пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по именам.
- Слушаюсь, капитан, - радостно отозвалось из селектора.
- Ч-черт! - Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. - Капитан, вам не может
так везти! Не может! Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне, верить в
вас, как в бога? Идиотизм!
- Почему вы считаете меня удачливым? - тихо спросил Спринглторп. - Я
одинокий старый человек, я ко всем этим вещам не стремился. Если считать,
что существует судьба, так это больше похоже на ее издевку. К счастью, у
меня не было времени раздумывать на эту тему. Когда у меня выдается минута,
я думаю о сыне и жене. Их нет - значит, и меня нет. До сих пор, Ангус, я не
очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон говорил, но я как-то не очень
усвоил. Спасибо вам, теперь я, кажется, понял. Я живу, пожалуй, только для
того, чтобы добры молодцы вроде вас не слишком увлекались экспериментами в
новом доме. Я-то знаю: людям там должно быть удобно. Так что я снова
инспектор по гражданскому строительству. Имейте это в виду на будущее.
- Как хотите, - ответил Куотерлайф. - Строить, по-моему, более
достойное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.
7
Вдали над океаном грузно кренилась титаническая колонна желтоватого
пара, подсвеченная снизу багровыми сполохами. Оттуда несся могучий,
расслабляющий ноги рев. Вода за бортом была недвижна - вся в белых и черных
разводах гуща из вулканического пепла. Светло-кремовая, только что отмытая
надстройка танкера с алой надписью "Эльпидифорос" - "Надеждоносец", одно
название чего стоит! - на глазах покрывалась безобразными черными потеками.
Пепел был всюду: на зубах, на бровях, на одежде.
- А! Как работает! Как работает-то! - восхищенно приговаривал Левкович.
Он пританцовывал, размахивал руками, он места себе не находил, любуясь
делом рук своих. Рук, сбитых в кровь, почерневших от возни с металлом. Такие
руки здесь у всех, кроме господина Баркариса Хараламбоса - совладельца и
капитана танкера. По мере того как белоснежная пластиковая капитанская роба
с золотыми галунами покрывалась теми же потеками, господин Хараламбос
начинал беспокойно и брезгливо оглядывать себя и наконец отлучался к помпе,
откуда являлся сияющий великолепной белизной, нервно отряхиваясь, как
холеный домашний кот, негаданно угодивший в грязь. Отлучки капитана
повторялись каждые четверть часа, и Спринглторп невольно следил за их
регулярностью, ловя себя на мелком злорадстве, вовсе неуместном и потому
огорчительном. Кот не кот, а из кошачьих. Этакий ягуарчик на зыбких водах с
великосветскими замашками.
Господина Хараламбоса указал старику Кэйрду тихий незаметный человечек,
на миг вынырнувший из кишащих толп эвакуируемых. Человечек был из тех, кто
считал, что всю эту катастрофу господь-бог устроил только для того, чтобы
покарать именно его - ну, в крайнем случае, еще десяток ему подобных. У него
погибли жена и калека-дочь, ради благополучия которой он пускался в темные
дела по всему свету. Какие именно, он не стал рассказывать. Он вручил Кэйрду
чек на пять миллионов. "Мне самому не нужны деньги, мистер Кэйрд, - сказал
он. - Слухом земля полнится: говорят, вам нужен хороший корабль. Завтра моя
очередь эвакуироваться. Дайте мне ваш телефон. Я думаю, я смогу кое-что
сделать. Есть один человек, он стоит больших денег, но на него можно
рассчитывать".
Через десять суток "Эльпидифорос" сообщил, что находится на траверзе
мыса Финистерре и готов принять людей и груз. Это обошлось в три с половиной
миллиона. Погрузкой руководили Дэд Борроумли и Мартин Кэйрд-сын. "Этот
парень на свободе гораздо полезнее, чем в тюрьме, которую нам заводить не ко
времени", - сказал Спринглторп. "Хорошо, - ответил Куотерлайф. - Он и
Борроумли". Пара выглядела причудливо, но распоряжалась напористо: в три дня
на борту танкера был смонтирован перекупленный у норвежцев комплект
электроники для подводного бурения и установлены сбрасыватель и стеллажи для
Левковичевых пилюль.
Хараламбос на все это согласился, он поставил только одно условие: все
работы ведутся островитянами, из них же формируется команда танкера, а
прежняя команда, за исключением старшего механика и штурмана-радиста тоже
совладельцев корабля, снимается с борта. "У вас там уран. Нам троим
наплевать, но наши моряки - это семейные и не очень знающие люди, мистер
Кэйрд. Мы все земляки или родственники, иначе нам нельзя работать. И если
кто-нибудь из них пострадает, вина ляжет на меня и все очень осложнится. Мы
отлично понимаем: когда мы кончим дело, прежнему конец, мы станем слишком
заметны. Ну что ж. Когда-то надо кончать. И лучше так, чем иначе. Мы трое
идем на это сознательно. Но наши люди - они здесь ни при чем".
Два десятка вертолетов кружились над Атлантикой, как пчелы. Чтобы
сократить маршруты, Хараламбос прижался чуть ли не к самому трясущемуся
наползающему берегу. Еще сутки, и двести тридцать тяжких вольфрамовых шаров,
начиненных ураном и графитом, угнездились в цистернах танкера, давным-давно
забывших, что такое нефть.
А что они помнят, эти цистерны? Спринглторп вздохнул. Отец Фергус
пытался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди
исчезают без следа. А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли в
недра корабля проверить крепление груза, неожиданно спросил с белозубой
улыбкой, много ли еще у островитян любопытных не в меру мальчиков. "Очень
мало, - ответил Борроумли. - Практически больше нет". - "Это правильно," -
кивнул Хараламбос и тут же переменил разговор. "Так вот это и есть атомные
бомбы? - спросил он. Шестиметровые серые шары мрачно казали сизые шрамы
неумелой поспешной сварки. - Ах, это не бомбы. А переделать их в бомбы
можно?" Узнав, что проще начать заново, капитан еще раз улыбнулся,
повернулся на каблуках и начал педантично проверять трос за тросом. "Дело
знает", - кратко отозвался о нем Борроумли, но каким это было сказано тоном!
В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совещание
перед вылетом Левковича на танкер.
- Мы наметили для перфорации пятнадцать точек. Вот здесь, здесь и
здесь, - говорил Левкович, тыча в карту красным карандашом. - Слава аллаху,
здесь, судя по стратиграммам, довольно близко к поверхности магматический
очажок. Вам везет. Не бог весть что, но для нас хватит. И пилюль должно
хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора часа ходу.
Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по дуге к южному
краю скального плато. И назад по хорде на второй заход Один круг - около
полутора суток. Я думаю, после седьмого круга, где-то на двенадцатый день,
кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.
- А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.
- На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, -
отчеканил Левкович. - По расчету я должен бросить следующий шарик в ту же
точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе горячий
ствол может затромбировать. Норвежская станция наводку обеспечит, она
трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только капризники,
я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина... Корабль должен пройти
без остановки от семи с половиной до пятнадцати тысяч километров со средней
скоростью в шестнадцать с половиной узлов. Около двадцати суток непрерывного
хода. Вы уверены, что Хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?
Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов.
"Эльпидифорос" работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не
могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а
марафонец-рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в качестве
вертолетоносца во время гражданской войны и на островах Бакалажу - удачная
авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной
гордости и поминаемая в качестве аттестации.
- А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди океана
без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы позаботились
о дозаправке танкера топливом?
"Это моя забота", - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом.
Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу к
огромным пластиковым поплавком с горючим, одиноко болтающимся посреди моря.
Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого не
касалось. "С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку, мистер
Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шкуродер, сграбастаю
ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то напрасно. Я
больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как вы прожили
свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и платить. Солоно
платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае - от Фиджи до
Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши измордованные
законоведами края. Надеюсь, успешный?"
"Это правда, что вы выиграли танкер в карты?" - ответил вопросом на
вопрос Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось
невероятно дорогое коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им
один Хараламбос. Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не
спать еще двое. Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно
не настаивал на обоюдности пиршеств, удовлетворившись соблюдением ритуала
общего ужина капитана и "представителя владельца груза".
"Не совсем так, - ответил Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она
нравится больше правды". - "И дорого она вам обошлась?" - угрюмо
поинтересовался Дэд. Хуже не было для него пытки, чем эти ежевечерние пиры в
"будуаре", как он именовал капитанский салон. "Сразу видно, что вы неопытный
в таких делах человек, суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не
продаются. Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают.
Был такой случай в нашей истории. Вот послушайте". И он включил магнитофон.
Зазвучала протяжная, тоскливая, с придыханиями, речь. "Вой собачий", -
определил про себя Борроумли. "Одиссея", - гордо сказал Хараламбос.
"Извините, капитан. Как-нибудь в другой раз", - поднялся Дедад из-за стола.
Он не мог есть, не мог видеть, как едят другие, он ничего не мог - мог
только таскать-таскать-таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую
хлябь океана.
На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти
гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался
седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не
обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко
плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления.
Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков.
Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и прижав к ушам по
одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович поманил его рукой,
потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился следом, не
отпуская свой. Дедад прижал наушник к уху и услышал долгий скрип, потом
скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.
- Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для
гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам делать
больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ
"лаборатории". "Распубликуем, нашумим - а ничего не выйдет. И что тогда?" -
настаивал Куотерлайф на молчании до поры до времени. "Уран и так почти что
воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий, запас на рынке
ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены вздуются втрое. А
транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из которого
следовало, что - "операция, по своим масштабам сравнимая с величайшим
природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные оценки, к которым
присоединится от тридцати до семидесяти процентов населения заинтересованных
районов. Что затруднило бы ее подготовку и проведение". Фразы были длинные,
окатанные и живо напомнили Спринглторпу лучшие страницы "Преславного дела".
Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, это касается всех. Поэтому
лучше сделать вид, что это никого не касается".
"Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит делать
из нас домовых!"
Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ничего
не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено. Тогда и
было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как только на
океанском дне появятся признаки извержения.
Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров
извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал. Каждое утро,
открывая сводку мировой печати, Спринглторп ожидал появления сенсационных
заголовков, но все было тихо. Он догадывался, что дело тут не обходится без
трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.
Самым тяжким испытанием для Спринглторпа оказалось прощание с
полковником Федоровым, начальником русской технической миссии. Основная
часть работ по эвакуации завершилась, всемирный сбор средств позволил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг