Зачем я жизнь прожил, здоровье гробил? Чтобы вот это говно нюхать? Когда в
настоящих странах люди по-настоящему живут, где уважение?
- Да какое там уважение, - махнул рукой Саша. - Ты, папа, радио
наслушался. Разводят тебя, а ты, прости уж, ведешься как лох.
- Ч-чего? - не понял отец.
Саша смутился. В последнее время он часто ловил себя на том, что в его
речи проскакивают какие-то невнятные жаргонные словечки, невесть где
услышанные, но липкие и цепкие. Лбов-старший, считая себя интеллигентом
старых правил, очень этого не любил - и всегда требовал, чтобы сын выражался
литературно.
- Ну, я в том смысле, - начал объяснять Саша, - что ты всему веришь.
Там тоже свободы нет. Нигде её нет вообще-то.
- Нет, говоришь? - усмехнулся отец. - А вот скажи: у тебя в жизни ещё
будет хоть раз шанс такого чайку хлебнуть? Ну, чего молчишь? Язык проглотил?
Папа тяжело поднялся, подошёл к плите, на которой дремала кастрюля.
Снял крышку, понюхал.
- Макароны, - сказал он с отвращением. - Лёклые.
- Это ты к чему? - не понял сын.
- А вот к тому. Что вся наша жизнь - это вот такие макароны. В
кастрюле. С запотевшей жирной крышкой. Каждый день. По воскресеньям компот.
И чай со слоником. И то поди достань. Это тебе не... как его там? Лапсанг
Сушонг.
1985 год, ноябрь. Москва.
- Вот тогда-то я и понял, что он прав. Так жить нельзя, - решительно
закончил Саша.
- Ну перестань, - в который раз попросила жена. - Совсем ты меня достал
этим своим чаем.
- Ага. А знаешь, когда последнюю порцию пили, так Юна плакала, - зло
сказал Лбов. - Этого я им тоже не прощу. К-козлы.
- Ну не надо, пожалуйста, - попросила Валя. Сама-то она считала его
чайные пристрастия безобидной блажью, но это его настроение ей не нравилось.
Лбов упрямо уставился в стену. Ничего примечательно в ней не было:
жёлтые обои в мелкотравчатых зелёненьких цветочках, три забитые дюбелями
дырки - хотели вешать полочку, но передумали. Он в очередной раз отметил,
что вокруг дырок остались следы карандаша, в очередной раз решил, что надо
бы их стереть - и в очередной раз выкинул всё это из головы. Думать о
домашних делах не хотелось.
В последнее время Саша постоянно ощущал, что окружающая жизнь вызывает
у него раздражение. Это не было тем обычным фоновым чувством, с которым
советский человек рождается и сходит в могилу. Скорее, это напоминало
болезненное повышение чувствительности кожи, когда какой-нибудь шарф на шее
кажется сотканным из иголок. Например, его почему-то смешили окружающие
вещи: они все казались ему устаревшими и примитивными. Почему-то с особенной
силой это проявлялось как раз по отношению к новым вещам. То же относилось
также к журналам и книгам. Саша бросил читать даже любимую "Литературку" -
настолько глупой и пресной она казалась. Одно время он думал, что дело в
навязываемой сверху идеологии, и попробовал, по примеру отца, слушать
западные радиостанции. Увы: то, что ему удалось разобрать сквозь треск и
посвист глушилок, не стоило таких трудов. К тому же Сашу не покидало
ощущение, что он всё это уже где-то слышал.
- Слушай... а может, эти англичане туда каких-нибудь наркотиков
наложили? Что вы так все по этой гадости вонючей убиваетесь? - догадалась
Валя.
- Да ну тебя, - вздохнул он. - Меньше телевизор смотри.
- А чего телевизор? - наивно спросила Валя.
- Да чтобы мозги всякой хренью не полоскать. Запугивают:
наркота-шмаркота, социальная ответственность. Электорат ведётся.
Валя с тревогой посмотрела на мужа, который расхаживал по комнате, рубя
ладонью воздух.
- Ты это чего?
- А ничего! Есть простая штука. Свобода выбора. Там она есть. А здесь
её нет. И не будет никогда. Вот хоть убейся, а такого чая я больше никогда в
жизни не попробую. Ни-ког-да. Знаешь, это конкретно ломает.
- Ну можно же пить нормальный чай, как все? - простонала Валентна.
- Вот-вот. Как все. Как быдло. Знаешь, Валька, - неожиданно для самого
себя ляпнул он, - хорошо, что у нас детей нет. Представляешь, им ведь тоже
всю жизнь хлебать эту гадость со слоном...
Валя плюхнулась обширной задницей на диван и некрасиво, по-бабьи,
зарыдала.
1985 год, декабрь. Электропоезд в р-не ст. Балабаново.
- Ну и чего бу-бу-бухтишь? Брось ты эту дуру-ру-ру-ру, - прогудел голос
Модеста откуда-то сверху.
Саша понимал, что спит и видит сон - хотя бы потому, что настоящий
Модест никогда не позволил бы себе тыкать и называть его супругу "бабой". Но
просыпаться очень не хотелось - крепко промёрзший вагон электрички, битком
набитый усталыми обозлёнными людьми и негабаритной кладью, был не самым
уютным на свете местом. К тому же сон был интересный. Поэтому
полупробудившийся Лбов инстинктивно сжался, загоняя себя обратно в сон.
- Брось ты свою бабу-бу-бу, - поднялась в мозгу стайка пузырей.
- Она мне жена, - попытался было возразить Саша. - И площади у меня
нет. Однушку делить будем?
Модест сгустился, заодно прояснилась и местность. Они стояли на
лестничной клетке в институте, рядом с независимым видом тусовалась Татусик
и докуривала длинную коричневую папиросу.
Лбов во сне знал, что Туся его не одобряет, и отвернулся.
- Ну и что? Вот из-за такой ерунды разводиться? - Туся подняла
выщипанные бровки. - И куда ты теперь пойдёшь?
- Не знаю. Не могу с ней жить больше, - огрызнулся Лбов.
Сон сконцентрировался, стал ясным: Саша даже припомнил, что такой
разговор и в самом деле имел место - не далее как вчера.
- Ненавижу, - повторил он во сне то, что говорил наяву. - И квартиру
эту ненавижу. И страну эту ненавижу.
- Бу-бу-бу, - подал откуда-то голос Деев.
- Ну ты совсем плохой, такие вещи говорить, - перебила Туся. - Знаешь,
что за это бывает? - она машинально оглянулась, но в курилке никого не было:
Модест куда-то исчез. - А страна-то что тебе сделала?
- А вот то и сделала. В говнище сдохнем, как лошьё позорное.
- Ну вот что, - Туся закрыла рот, обдумывая конец фразы. - Я, положим,
нормальная, от меня тебе неприятностей не будет. А вот мне неприятности от
тебя не нужны. Так что больше я с тобой на эти темы разговаривать не буду. И
тебе не советую. Люди разные бывают. Мой дедушка в своё время анекдот
рассказал про колхозы. Потом десять лет смеялся. Ты как хочешь, а мне здесь
жить, - закончила она и решительно раздавила бычок в банке из-под
венгерского горошка.
- Не слу-лу-лулушая дуру-ру-ру-ру, - это снова был Модест, он висел
где-то под потолком и подавал Саше знаки. Саша чуял, что Модест понимает в
этой жизни больше, чем Татусик, и решил довериться Модесту.
- Полетели-ли-ли-ли! - Модест опустил вниз пухлую руку. - Нам
надо-до-до-до подниматься!
"Подниматься" - это было хорошее слово. Саша протянул руку, ухватился
за модестову пятерню, и они поднялись вверх.
- Бу-бу-бу-бу, - призрачный Модест пускал пузыри в небо, - полетели в
кааба-ба-ба-бак. У тебя бу-бу-бу-бли или ба-ба-баксы?
Во сне Лбов откуда-то знал, что "баксы" - это "зелёные", а "бубли" -
это "деревянные". В чём между ними разница, он не очень осознавал, кроме
того, что получать надо в "зелёных", а платить - в "деревянных".
- Куда зава-ва-вы-вы-валимся? - не отставал Модест.
- К белым медведям! - крикнул Саша.
Они тут же оказались в доме, полном белых медведей. На медведях были
надеты какие-то красные тряпочки с бантиками. Модест протянул руку и дёрнул
за бантик, и тряпочка слетела. Оказалось, что это вовсе не медведь, а
девушка. Она наклонилась над Модестом -он сидел на кожаном диванчике с
треугольным бокалом в руке - и выставила огромные дойки. "Силикон" - сказал
Модест, а Саша это понял так, что силикон - это смешно, и засмеялся.
Тем временем сашин сосед по лавке доел домашнюю булочку с курагой,
встал, с кряхтеньем вытянул из-под себя грязный баул и вклеился в толпу
стоячих, тщась пробиться к тамбуру. Его место занял огромный мужик в рыжей
дублёнке. Мужик поёрзал гузном, крякнул и мощно нажал всем телом, очищая
место себе и отжимая соседей. Сашу вдавило в тихо дремлющую приоконную
бабусю. Та ойкнула и сразу же выставила остренький локоток.
В этот момент затрыднел чей-то сотовый.
Лбов, всё ещё не прочухавшись, автоматически хлопнул по карману, где
должен был лежать его "Сименс". В кармане было пусто.
Сотовый затарахтел снова - "трррыньдзь, трррыньдзь".
- Ой, звиняйте! - просипела бабуся, наклоняясь к сумке в ногах и
выклещая из её зева пронзительно орущий будильник с красной кнопкой
наверху. - Вот же старость не радость! Завела и забыла, представляете? -
обратилась она к Саше со смущённым оживлением, радуясь возможности завязать
разговорчик со свежим человеком. - А вы с Москвы?
- М-минуточку, - невежливым голосом перебил Саша. Он чувствовал, что
вот-вот забудет что-то важное, вот только-только бывшее в руках и вот уже
истончающееся, гаснущее.
Бабка обиделась, сложила губы гузкой и отвернулась к окну.
Этой секунды Лбову хватило на то, чтобы ворохнуть в голове стремительно
тускнеющие угольки сна.
1986 год, март. Москва.
- Интересно, очень интересно, - заключил Модест, выпуская изо рта клуб
табачного дыма. - Это, значит, первый раз у тебя было? - Саша кивнул. - Как
ты думаешь, что такое силикон?
- Что-то строительное, - неуверенно сказал Саша.
- А как у тебя называлась эта штука со звонком?
- Сименс, - повторил Лбов.
- Странно. У меня - "мобильник". Или "мобилка". Судя по нашим
описаниям, это одно и то же. А вот Тер рассказывал мне про какой-то
"пейджер".
- Это совсем другое, - твёрдо сказал Тер-Григорян. - Не телефон. Это
вроде калькулятора. И с неё нельзя звонить. На неё можно звонить. Только
получается почему-то не звонок, а текст.
- Гм, любопытственно. Я вообще-то слышал про нечто подобное. Один
товарищ мне говорил, что в Штатах есть автомобильные телефоны. Но это
недешёвое удовольствие.
- А может, сименсы и пейджеры - неуверенно сказал Тер, - это разные
варианты?
- Разные варианты чего, друг мой прекрасный? - скосил глаза Модест.
- Будущего, - решился Аристакес. - Мы все видим будущее, правда? А оно
может быть разным.
- Боюсь, - вздохнул Модест, - что вы, дорогой мой друг, чрезмерно
увлекаетесь творчеством братьев Стругацких.
Тер насупился.
- Вы же всё прекрасно понимаете... - начал он.
- Пока что, - наставительно воздел палец Модест, - я ещё ничего не
понимаю. Мы имеем дело с неким, не побоюсь этого слова, экстраординарным
явлением, но я бы предостерёг вас, дорогие мои люди, от поспешных
интерпретаций. Я, признаться, испытываю определённый когнитивный
диссонанс...
- Вот опять, - подал голос Аркадий Яковлевич.
- Что? - Модест с недоумением посмотрел на Цунца.
- Эти слова. Я же вам говорил, - Аркадий Яковлевич осторожно выпрямил
спину, но стул опасно заскрипел, и Цунц немедленно сгорбился.
- Н-да, - вынужден был признать Эм-Ве-Де, - и в самом деле.
- А что это такое? Ну, этот... диссонанс, - хлопнула ресницами Юна. -
Это ведь что-то из музыки?
- М-м-м... - Деев смущённо повертел в руках трубку. - Сейчас уже не
скажу. Вылетело из головы. Но в тот момент мне казалось это выражение
уместным...
- У меня все слова сразу забываются, - пожаловалась Татусик. - Типа
решето.
- Давайте всё-таки по порядку, раз уж мы начали, - Модест потеребил
нос. - Надо как-то свести картинки... гм... сейчас так говорят?
- Кажется, нет, - неуверенно сказал Саша.
- А, как бы это сказать, там? То есть, иными словами...
- Ну я как бы понимаю, про что... - ещё неувереннее ответил Лбов.
- Вот! Опять это "как бы"! - Цунц снова скрипнул стулом. - Это я
замечал у всех.
- Кроме вас, Аркадий, - напомнил Модест.
- Может быть, у нас просто разный уровень культуры? - не удержался от
выпада Аркадий Яковлевич. - Или... - ему пришла в голову грустная мысль, - я
не доживу?
- До будущего, когда эти слова будут в ходу? Это вряд ли. Вы нас всех
переживёте, - то ли успокоил, то ли обидел Цунца Модест. - Итак, дорогие мои
люди-человеки, надо нам как-то разобраться. Вульгарные версии типа
коллективной сложнонаведённой галлюцинации мы, с вашего позволения, отложим
в сторонку...
- У меня никаких галлюцинаций, - обиженно сказала Юника.
Это было правдой. Судя по её рассказам, она и впрямь ничего не видела -
ни наяву, ни во сне, ни по пьяной лавочке. Зато её расширившийся словарный
запас оказался самым волнующим и загадочным. Понять смысл некоторых её
словечек и выражений оказалось практически невозможно. Юна, к примеру,
твёрдо знала, что "тарантино это кул", но что такое "тарантино" и "кул",
объяснить была не способна. После долгих расспросов она вспомнила, что
"тарантину не смотрела, да никто его не смотрит по чесноку", но это было
всё. Зато в других юниных словечках эрудированный Модест опознал искажённые
названия западных фирм, в основном производителей одежды и косметики. Слово
"презики" тоже было совместными усилиями расшифровано, хотя результат
девушку смутил. Ещё Юна приобрела манеру кстати и некстати издавать звук
"вау!" - судя по ситуациям, это было выражение чего-то вроде восторженного
удивления. Модест с его обострившейся склонностью к философствованию,
отметил, что "вау", видимо, является парным понятием к исконно-русскому
"бля", тоже выражающему удивление, но неприятное.
У прочих дела обстояли примерно так же. Ещё в прошлом ноябре Татусик
как-то озадачила Тера насчёт того, что означает по-армянски "спонсор" и
"рэкет". Аристакес твёрдо заявил, что в армянском таких слов нет.
Присутствующий при сём англоговорящий Модест оба термина легко перевёл,
напомнив Теру, что это он, Тер, последнее время довольно часто употребляет
эти слова, - в основном рассказывая о племяннике, имеющем нехорошую привычку
клянчить деньги у родни. Тер, в свою очередь, сильно удивился: английского
он не знал совершенно, американских детективов не любил, в школе учил
немецкий.
Случались происшествия и интереснее. Татусик, например, поймала Модеста
за тем, как он, набивая трубку, бормочет сквозь зубы какую-то песенку.
Песенка ей понравилась, особенно про славу Греции твоей и про воду, в
которой как тростник, архипелаг пророс. Когда она потом спросила Модеста,
тот недоумённо пожал плечами: он ничего такого не помнил. Настырная Тася
села за стол, взяла ручку и начала выписывать запомнившиеся строчки. В конце
концов она восстановила самое начало и последний куплет и снова пошла к
Модесту. Тот стихи одобрил - но так и не сообразил, чьё это и откуда.
Потом был случайный разговорчик про какую-то старую военную киношку,
когда Тер вдруг обнаружил недюжинные познания в вопросах вооружения и
снабжения партизанского отряда. Потом история с "плазменным экраном" и
рецептом коктейля с абсентом, Тусиных страшных снов и всего такого прочего,
и со всем этим нужно было, наконец, что-то делать.
- Так или иначе, - вещал Эм-Ве-Де, - я предлагаю следующую программу
действий. Перед нами два вопроса. Нет, три вопроса... Нет, даже четыре.
Во-первых, вопрос "что". Что, собственно, происходит? Во-вторых, вопрос
"почему". Почему это происходит именно с нами и именно сейчас? В-третьих, о
нашем отношении к происходящему. Как нам нужно себя вести в сложившейся
ситуации. И, наконец... нет, всё-таки три вопроса, да. Итак, дорогие мои
люди... Тер, ты что-то хотел сказать?
- Да, - немногословный обычно Тер явно выказывал признаки нетерпения. -
Я тоже думал. У меня получается вот что. С нами происходит то, что мы
научились чувствовать будущее. Мне кажется, достаточно близкое, но доказать
не могу. Дальше, почему? В бога я не верю. Значит, это какой-то эксперимент.
На нас ставится опыт...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг